Вместо этого он последовал за ней наверх. Она вошла в его комнату, прямо к его кровати, и Ронин замер. Что она делала? Почему, учитывая то, что ему нужно было ей сказать, его желание к ней усилилось?

Лара остановилась перед сундуком, положила пистолет и вернулась в коридор.

— Это не очень вкусно, но я кое-что приготовила для тебя. Это на твоей кровати, — она подняла пальцы, чтобы показать ему крошечные порезы на их кончиках. — Я пролила из-за этого кровь, так что тебе лучше хотя бы притвориться, что ты это ценишь.

Он повернул голову, когда она проходила мимо него, провожая ее взглядом по направлению к ее комнате, не в состоянии сформировать связное предложение. Почему он не мог просто сказать ей?

Смерть была частью мира; она всегда была и всегда будет. Скольких людей, из плоти или металла, он видел, застывшими навсегда? Это был неправильный вопрос, который следовало задавать самому себе.

Табита и синт входили в 115.299 человек, по крайней мере, с момента его пробуждения. Многие из них были уже мертвы или деактивированы задолго до того, как Ронин нашел их, но они остались в его памяти, как постоянные напоминания о неумолимой природе мира.

Он знал, что их было больше — миллионы — погребенных в Пыли, скрытых в руинах. Он знал, что было еще больше, до наступления «Отключения», запертых в его недоступных воспоминаниях.

Войдя в свою спальню, он включил свет и разделся. Его пальцы затекли, когда он расстегивал молнии и пуговицы, а взгляд переместился сначала на пистолет на груди, а затем на кровать. Одеяла были смяты, как будто Лара лежала на них, пока его не было. Поверх одной из подушек была расстелена рубашка из серой ткани, которую он подарил ей перед отъездом.

Ронин провел рукой по ямочкам на постельном белье. Как она выглядела в его постели? Каково было бы оказаться здесь вместе с ней? Его процессоры могли встроить ее изображение в сцену, но это никогда не могло сравниться с реальностью.

Нет. Не сейчас, не тогда, когда он был покрыт Пылью и нес такие ужасные новости.

Он зашел в смежную ванную и принял душ, используя тряпку, чтобы стереть грязь с кожи. Пар клубился вокруг него, когда он скреб под ногтями. Его датчики зарегистрировали температуру воды — сто десять градусов по Фаренгейту, — но это была просто цифра. Несколько недель назад Табита тоже была бы просто другой цифрой. Сто пятнадцать тысяч двести девяносто восемь. Это было до Лары.

Лара была ключом. Причина, по которой Табита была больше, чем цифрой, больше, чем безымянным лицом. Благодаря Ларе — Табита стала личностью, и она любила кого-то, и была любима в ответ. Ее смерть что-то значила.

Каждая смерть имела значение, независимо от того, понимал он это или нет.

Выключив воду, он вышел из ванны, вытирая влагу с кожи полотенцем. Он остановился перед зеркалом и стер запотевшие капли. Его лицо не изменилось. Никаких признаков горя, никаких признаков тягот, которые причинила ему Пыль.

Он зашел в спальню и натянул чистые брюки, прежде чем взять рубашку, сшитую Ларой. На ней были неровные строчки, неровные разрезы и крошечное пятнышко возле левого плеча, которое, вероятно, было ее кровью. Каким-то образом эти недостатки сделали рубашку более привлекательной.

— Итак, расскажи мне, — попросила Лара.

Ронин повернул голову, чтобы увидеть, как она входит в открытую дверь. Ее глаза пробежались по его обнаженному торсу, прежде чем сфокусироваться на его оптике. Она села на край кровати.

— Твоя сумка выглядела полной. Нашел что-нибудь стоящее?

— Нашел, — ответил он; ему не нравилось, что это была правда. — То что в сумке, не имеет значения, Лара.

— Так что… не держи меня в напряжении! Рассказывай. Не думаю, что когда-либо видела тебя таким серьезным, а это о многом говорит. Не то чтобы у тебя с самого начала было хорошее чувство юмора.

Он сложил рубашку и положил ее на сундук, встав перед ней. Она подняла взгляд, когда он наклонился на уровень ее глаз.

— Ты как-то странно все это излагаешь, Ронин.

— Я нашел Табиту.

Слова повисли в воздухе, как вездесущая дымка в небе.

— Что? Где она? С ней все в порядке? Ты говорил…

Он поднял руки, давая ей знак остановиться. Она остановилась, хотя возбуждение не исчезло с ее лица. Он проигнорировал электрическое покалывание на своей щеке.

— Она мертва, Лара.

Краска отхлынула от ее лица, и она непонимающе уставилась на него.

— Это, блядь, ложь.

— Я нашел ее по дороге в город с разобранным синтом.

— Ты лжешь! — закричала она, вскакивая на ноги. Она влепила ему пощечину, вызвав короткую тупую пульсирующую боль в его левой щеке.

Он поднялся и перехватил ее руки, прежде чем она ударила его снова. Лара попыталась вырваться, когда он взял ее запястья в одну руку, сжимая их вместе.

— Ты лживая банка дерьма! Все вы, гребаные боты, можете идти трахать друг друга и ржаветь таким образом!

— У нее был шрам, — мягко сказал он. Одним пальцем он провел линию от первого сустава ее левого мизинца до большого.

Лара в последний раз, на удивление сильно дернула руками, а затем обмякла. Ее вопль заполнил его аудиорецепторы. Она обмякла, всхлипывая у него на груди.

Ронин отпустил ее запястья и — хотя и не был уверен почему — обнял ее. Это не было крепким объятием, но надежным, и она прижалась к нему. Ее тело сотрясалось, капли слез прокладывали влажные дорожки у него на животе.

Разве она не хотела знать, как? Разве она не хотела знать все подробности?

Нет. Эта информация причинила бы только больше боли. Теперь ей было достаточно того, что Табита мертва. Причина была не важна, обстоятельства не могли облегчить горе.

— Я похоронил ее, — он провел ладонью по ее мягким волосам. — К западу от города. Подальше от… всего этого.

Хотя она ничего не говорила, ее рыдания стихли. Ее дыхание было прерывистым; резкие, судорожные вдохи сотрясали ее тело с непредсказуемой частотой.

— Теперь Табита свободна, — продолжил он. — Свободна от борьбы, от которой мы все страдаем каждый день. Ей не нужно беспокоиться о… том, где она будет есть в следующий раз, или о том, будет ли у нее крыша над головой, или о том, не заразится ли порез. Она может просто… отдыхать.

Лара отстранилась и посмотрела на него. Ее глаза были красными, щеки влажными, взгляд — ищущим. Это так сильно напомнило ему тот день под дождем; она была потеряна, почти сломлена, но еще не побеждена.

Она наклонилась вперед, не отводя взгляда, и прижалась к его губам.

Сначала Ронин ощутил тепло ее губ, а затем их мягкость. Они подчинились его собственным, идеально облегая их. Электрический импульс, не похожий ни на что, что он испытывал, распространился по его лицу. Это не было неисправностью, не было результатом ошибки в его кодировании.

Его глаза расширились, когда ощущение распространилось по каждому электроду в его теле. Его влечение к ней, его возбуждение усилились с новой силой, запустив автоматические системы, которые накачивали жидкость в его фаллос. У него в штанах набухло.

Снова отстранившись, Лара посмотрела на его губы. Ее розовый язычок на мгновение выскользнул изо рта, прежде чем она поцеловала его еще раз.

Лара закрыла глаза, ожидая волны отвращения, прилива паники, когда она поняла, что целуется с ботом.

Этого не произошло.

Его губы оказались на удивление теплыми и далеко не такими твердыми, как она думала. Он обнял ее, прижимая к своей груди. Ее сердце бешено колотилось, а дыхание было прерывистым, но не из-за страха. Это было из-за его близости, его прикосновений.

Она неохотно снова прервала контакт, запрокинув голову, чтобы изучить его лицо. Это был не Военачальник, не случайный бот. Это был Ронин, терпеливый, внимательный, заслуживающий доверия Ронин.

Лара не хотела думать о том, что пережила ее сестра, не хотела чувствовать горе от потери единственного человека, которого она когда-либо любила. Ее жизнь была болью, сколько она себя помнила; боль от голода, одиночества, от того, что она никогда не была достаточно хорошей, чтобы заслужить все, что Табита для нее сделала. Все накопилось в ней сейчас, за двадцать три года борьбы и неуверенности, свернувшись в животе и сдавив грудь.