— Есть чердак и люк под лестницей. Если испугаешься, прячься. Держи пистолет при себе.

— Я бы не испугалась, если бы ты просто отвел меня обратно в мою хижину! — прорычала она. — И вообще, какой толк от этого пистолета? Оружие, похоже, ни хрена тебе не делает, — Она указала на его живот.

— Ты не видела дыр в моем корпусе, — ответил он. — Целься в оптику, если понадобится стрелять. Это самое уязвимое место у большинства ботов.

— Отлично! — она потопала к лестнице. — В любом случае, я всего лишь человек, которым можно пожертвовать. Итак, если ты найдешь меня мертвой, когда вернешься, не говори, что я тебя не предупреждала.

Его рука метнулась вперед, схватив ее за плечо прежде, чем она успела ступить на первую ступеньку. Его хватка была твердой, но не болезненной, кожа странно теплой. Он развернул ее лицом к себе.

— Если ты чувствуешь, что здесь тебе небезопасно, подумай об этом, — его взгляд опустился на свою руку, и она проследила за ним взглядом, — это основание для расторжения нашего соглашения. Но мы оба знаем, что там тебя ничего не ждет. Не к кому вернуться домой. Ни еды, ни чистой воды. Я не твоя Табита, но я делаю все, что в моих силах, чтобы обеспечить твою безопасность.

С каждым его словом ее гнев остывал. На его место пришла печаль. Глаза защипало от набегающих слез, и жжение усилилось, когда она сморгнула их.

— Ублюдок, — Лара вырвала свою руку из его хватки и поспешила наверх. Она убедилась, что захлопнула за собой дверь своей спальни.

Согласно своему обычному вечернему распорядку, Лара приняла душ — это было увлекательно, и она изо всех сил старалась не делать этого чаще одного раза в день — и спустилась вниз. Ронин завершил выполнение своей рутинной работы, разложив на столе разнообразную еду для нее на выбор.

Обычно они разговаривали, пока она ела, но сегодня разговор дался ей нелегко. Это был не ее сон и не их предыдущая ссора. Ее разум продолжал возвращаться к тому, что она увидела в зеркале. К тому, что она увидела сейчас, когда посмотрела на свои руки.

Они были мягкими. Чистыми. Ее кожа приобрела здоровый блеск, которого она никогда раньше не видела, а тело казалось немного менее рельефными. Изменения были незначительными, но она не могла их не заметить. Она ела два, иногда три раза в день, и у нее больше не было приступов голода.

Испытывала ли Табита то же самое? Не поэтому ли она согласилась жить с ботом? Она заслуживала комфорта, особенно после всех лет заботы о Ларе.

Чувство вины грызло Лару даже сейчас, как бы сильно она ни старалась, этого никогда не было достаточно. Сбор мусора, обмен, танцы… она так и не заработала свою долю. Сколько раз она лгала Табите, утверждая, что не голодна, просто чтобы ее сестра съела дополнительную порцию? Однажды Лара вышла за рамки привычного, чтобы обеспечить Табиту…

— Ты сегодня тихая, — сказал Ронин, отвлекая Лару от ее мыслей как раз перед тем, как они приняли мрачный оборот. Она подняла на него глаза; он уставился на недоеденную еду, лежащую перед ней.

— Просто задумалась, — ответила она, ковыряя кусочек мяса. Она откусила небольшой кусочек.

— Обычно ты выражаешь свои мысли без ограничений. Почему сегодня все по-другому?

Потому что она чувствовала себя… подавленной. Бесполезной. Слабой. А он вбил в нее эту реальность еще раньше.

Мы оба знаем, что позади, тебя ничего не ждет. Не к кому вернуться домой.

Он был прав; у нее ничего не было. Никого. Даже Гэри и Кейт отвергли ее. Она не удивилась бы, если бы кто-то уже занял ее хижину, если бы на ее поддоне уже спал незнакомец, используя пространство, которое они с Табитой построили вместе.

Возвращаться было не к чему.

— Потому что я чувствую. И прямо сейчас мне не хочется разговаривать.

— Ты намекаешь, что я ничего не чувствую?

— Ты умный. Разберись с этим.

Он молчал, пока она смотрела на свою еду, медленно пережевывая и почти не ощущая вкуса. Да и вообще, что, черт возьми, бот может знать обо всем этом? Они жили в роскоши, с удобствами, в которых даже не нуждались, не обращая внимания на убожество повседневной человеческой жизни.

— Мы найдем Табиту, — сказал он через некоторое время.

Лара посмотрела на него широко раскрытыми глазами. Он… утешал ее? Она обвинила его в бесчувственности, но знала, что это неправильно. Сколько раз он выражал ей те или иные эмоции? Гнев, радость, любопытство, а теперь и озабоченность.

Но что могут чувствовать боты? Они были машинами. Кусками металла и деталей. У них не было ни мозгов, ни сердец, ни вообще каких-либо органов!

— Ты обещаешь? — спросила она вопреки себе.

— Я… даю тебе слово, что сделаю все, что в моих силах.

Она вздохнула, снова опустив взгляд.

— Думаю, это все, о чем я могу попросить.

Тишина, установившаяся между ними, была такой же большой и внушительной, как Стена вокруг района Ботов. В детстве она никогда не думала, что человек может потерять аппетит — как ты могла, когда еды всегда было мало? — но внезапно еда, лежавшая перед ней, потеряла свою привлекательность.

Она завернула остатки и встала, подойдя к холодильнику, чтобы положить их внутрь. Еще одно чудо жизни среди ботов: в этой большой коробке можно хранить еду, и она будет оставаться свежей в течение нескольких дней.

— Давай, мы перейдем к делу, — сказала она, взглянув на него, — раз уж ты собираешься уехать на несколько дней.

Лицо Ронина расслабилось, и, казалось, он собирался что-то сказать. Возможно, что все в порядке, что ей не нужно танцевать сегодня вечером, потому что она расстроена и устала. Или что, поскольку он прикоснулся к ней и нарушил свое слово, для нее было нормально нарушить свое сегодня вечером.

Вместо этого он сжал губы в тонкую линию и кивнул.

Итак, Лара танцевала, как делала каждую ночь после своего первого появления в этом доме. Ее движения были скованными, конечности тяжелыми, а шаги неуклюжими. Она была оцепеневшей, ее разум витал где-то далеко.

Что было еще хуже, Ронин сидел неподвижно, наблюдая за происходящим, не выказывая никакого удовольствия. Он выглядел скучающим или незаинтересованным, ничем не отличаясь от других разов.

Она приблизилась к столу, развернулась и ударила по нему кулаками.

— Какой, черт возьми, в этом смысл? — закричала она, прерывисто дыша.

Его единственным движением было слегка приподнять голову, встретившись с ней взглядом.

— Мы заключили соглашение.

— Кого волнует договоренность? Я хочу знать почему! Ты смотришь и смотришь, и ради чего? Я как будто танцую для долбаной стены!

— Потому что я хочу понять. Я смотрю, как ты танцуешь, и это завораживает меня, потому что я никогда не видел ничего подобного. Я знаю все мышцы и кости, которые обеспечивают твое передвижение, понимаю научные законы, которые определяют твой импульс и равновесие. Здесь не должно быть никакой тайны. Но когда ты танцуешь — когда ты по-настоящему танцуешь — я не могу отвести взгляд.

— Хочешь узнать большой гребаный секрет? — она наклонилась над столом, сокращая расстояние между ними. — Это называется быть живым!

Его брови опустились, глаза сузились, а челюсть выпятилась, и все это так слегка, что она могла себе это представить. Но тонкое выражение его лица насторожило ее. Она отступила от стола.

Когда Ронин двинулся, то сделал это быстро. Его стул упал назад, когда он встал. Почти небрежным взмахом руки он отбросил стол, опрокинув его набок. Разрыв между ними сокращался по мере его неумолимого продвижения.

Покрытое шрамами лицо Военачальника всплыло в ее памяти. Это было похоже на то, как он двигался той ночью.

Лара заметалась вокруг стойки, отчаянно желая, чтобы между ними было что-то твердое. На какой-то ужасающий момент она была уверена, что он проломит себе дорогу прямо сквозь нее. Она отвернулась, присела на корточки и подняла руки, чтобы защититься от грядущего наказания.

— Должно ли существо быть из плоти и крови, чтобы быть живым? — спросил он низким голосом, полным гнева. — Неужели людям принадлежит это понятие, и они могут его определять.