Второй пала Мирена. Пространственное искажение, которому я не смог ничего противопоставить, разорвало её тело на части. Не знаю, почему реликвия Ризвинн сработала так поздно, возможно, богиня не считала ранение смертельным, но лёд времени, окруживший Мирену, успел охватить лишь две половины. Сердце сжалось — женщина, к которой я испытывал столько чувств, пусть и не была окончательно мертва, но спасти её я бы смог только в случае успешной победы над Эгором.

Я чувствовал всю боль Кениры, всё её отчаяние, но не мог послать ей даже утешения — не хватало времени даже на то, чтобы дышать.

Хартан получил несколько скверных ран, пробивших броню и задевших руку и бок. Но эликсиры, кипящие у него в крови, не давали почувствовать боль, так что наш сын сражался с решительным отчаянием. Тана оказался везучим, ведь следующий удар шёл в голову и должен был стать смертельным, так что оковы времени заточили его в сравнительно целом состоянии.

Мы с Кенирой накинулись на Эгора, вкладывая своё отчаяние в каждую из атак. Пространство кипело и пузырилось, битва происходила в воздухе — нам приходилось зачаровывать под ногами опору, чтобы не рухнуть в пропасть. Я просчитал несколько сложных чар, использующих особенности ауры Эгора, способных комбинироваться с ней и перестраивать её, обращая против владельца. Части этих чар я замаскировал под наши с Кенирой разрозненные атаки, а когда Эгор их разрушил, его ожидал очень неприятный сюрприз.

Его окутало яркое сияние, фиксирующее тело в пространстве, и Повелитель Чар, столь сильный и умелый, застыл на месте, неспособный двигаться или колдовать. Это длилось всего лишь считанные мгновения, Эгор тут же подстроил структуру собственной элир, избавляясь от оков, но этого мгновения мы не упустили.

Луч, выравшийся из наших с Кенирой вытянутых рук, был настолько ослепительным, что казался не белым, а чёрным. Он ударил Эгора в грудь, пробивая его навылет, а потом пошёл вверх, испепеляя шею и голову. Мы не стали глазеть на смерть врага, словно деревенские зеваки, а бросились в сторону, повторив атаку ещё раз, а потом ещё и ещё. Я не мог поверить в победу, подозревал, что есть какой-то подвох, но моё зрение феникса подсказывало, что это было настоящее тело нашего врага, а не один из аватаров, типа проекции, развеянной чуть ранее. Так что мы ударили снова, сжигая само пространство, где стоял Эгор.

И, как оказалось, сомневался я не зря. Луч, ударивший из маленького солнца, внутри которого должен был погибнуть Повелитель Чар, выглядел по сравнению с нашими атаками тонким и тусклым. Вот только он попал Кенире в живот, прошивая мою жену насквозь. А когда он погас, я увидел в теле любимой сквозную дыру, из которой ещё не успела потечь кровь или начать вываливаться остатки внутренних органов. Следующий луч ударил Кенире в сердце, но сработал Последний Шанс, и моя жена застыла в прозрачном кристалле временной заморозки.

Я закричал — страшно, дико и безумно. Отбросив любые попытки удержаться за здравый рассудок, бросился в последнюю отчаянную атаку. Я впал в ту самую воробьиную фугу, но до конца себя не потерял, наоборот, пытался помочь подступившему безумию каждой нейронной связью моего изменённого разума. Меня одолела одержимость одной-единственной мыслью — если не победить врага, то хотя бы уничтожить, забрав его с собой.

Эгор выскользнул из пылающего инферно и обрушил на меня серию ударов. Его вид уже не был столь изящным — от ранее безупречных изысканных одеяний остались жалкие ошмётки, богато расшитый дублет представлял из себя остатки рукавов, кое-как удерживающихся на запястьях. Вот только наша с Кенирой атака не оставила на его голой и неожиданно мускулистой груди ни царапинки, а смазливое лицо искажала широкая ухмылка.

Я не знаю, что именно произошло. Была ли это запоздалая помощь богов, либо же у меня открылось второе дыхание, но я странным образом стал понимать, куда прилетит следующий удар. Мне удавалось реагировать раньше, чем происходила атака, находить малейшие бреши в защите и обрушивать туда шквал чар, умудряясь каким-то образом остаться в живых. Время словно расслоилось. Внутреннее чутьё фиксировало то, что ещё не произошло, но это был не веер вероятностей или возможных событий, каким-то непостижимым образом я знал, что это непременно случится. Я отражал удары и наносил свои — и вот ещё несколько лучей пронзили тело Эгора, пространственная аномалия изломало пространство, где он стоял, а огненная вспышка испепелила его останки. Я бил, бил и снова бил до тех пор, пока не почувствовал, что задыхаюсь, что тело покидают силы и приходит характерная боль тяжёлого магического истощения. Вернувшийся разум подсказал, что теперь, когда Мирена и Кенира пребывают в безвременьи, доступа к их магии я больше не имею, так что приходится рассчитывать только на свои невеликие запасы.

Это ещё был не конец, у меня имелись накопители, заполненные магией прямо во время боя, так что я потянулся к ним и стал поглощать элир, чтобы ударить хотя бы ещё один разок.

Среди ада бушующих чар показалась тёмная фигура. Эгор вышел спокойной неумолимой походкой, словно робот-убийца из будущего, вот только представлял он собой вовсе не металлический скелет. Пусть от одежды не осталось и следа, тело ничуть не пострадало. Проклятье, даже выложившись до последнего кванта элир, я не смог растрепать ему причёску! Я принялся лихорадочно сплетать чары, прекрасно понимая бесполезность этой затеи. Но сделать ничего не успел.

— Quoth the raven, «Nevermore»! — почему-то по-английски сказал Эгор.

Конечно, я опознал цитату, но не стал отвечать, а лишь нанёс свой удар. Вернее, попытался нанести, так как тело мне больше не подчинялось. Я с ужасом попытался пошевелить рукой или ногой, направить магические потоки, но всё, что у меня получилось — издать неопределённый возглас.

— Определённая ирония заключается в том, — сказал Эгор, — что точно такую же меру предосторожности ты применил к Таагу-18.

Его тело окутало лёгкое сияние, а когда оно спало, то маг оказался полностью одетым, пусть и в другой комплект одежды.

Я понимал, что проиграл, знал, что всё потеряно. Что он всё время со мной играл, ведь сказать кодовую фразу мог в любой момент. Я не имел ни малейшего понятия, как он умудрился наложить принуждение на человека, обладающего магией, но отчаяние, захлестнувшее мой разум, не позволяло думать ни о чём, кроме умирающей жены и друзей.

— Всем известно, что наложить Узду на разумного человека невозможно, — лекторским тоном сказал Эгор. — Ведь разум неизбежно сбрасывает любое принуждение. И с тех пор, как ты обрёл магию, все мои старания должны были поплыть вниз по реке, верно?

Я ничего не ответил, почти не слыша его слов. Меня не интересовало ни что он сделал, ни как. Мне хотелось лишь поскорее умереть, присоединившись к сыну, другу и любимым женщинам, кануть в небытие или же возродиться, лишённым воспоминаний о столь мучительном поражении.

— Э, так дело не пойдёт, — покачал головой Эгор. — У меня слишком долго не было хорошего собеседника, чтобы терять такую возможность сейчас.

Он картинно вытянул руку, и неразрушимые кристаллы с телами членов моей команды взлетели в воздух и плавно приземлились от нас неподалёку. Я, словно заворожённый, проводил их взглядом, краем сознания отметив, что могу двигать шеей и головой. Мне было не до конца понятно, чего хочет добиться Эгор — то ли помучить меня видом окровавленных и умирающих близких, то ли каким-то образом принудить к разговору, угрожая их жизням. Если последнее — то бесполезно: стазис продлится не менее шести часов, а за это время ни одна сила в мире не сможет повлиять на содержимое.

Эгор вновь повёл рукой, и ямы вокруг нас, ведущие в сочащуюся тьмой бездну, бесследно исчезли, превратившись в столь же ровный бесконечный каменный пол. Он сжал ладонь, словно комкая лист бумаги. Неразрушимая, казалось бы, капсула замороженного времени, в которую была заключена Кенира, засветилась и лопнула с оглушительным звоном, опровергая все мои представления о магии. Раздался запоздалый крик моей жены, только сейчас осознавшей, что получила несовместимое с жизнью ранение. Я сжал зубы до крошащейся эмали, удерживая крик — если Эгор собрался сделать мне больно, у него это прекрасно получилось.