Это все же лучше, чем цепкая рука закона! — Он хмуро ударил усталую лошадь.

Солнце, близкое теперь к зениту, направило всю свою космическую артиллерию против незащищенной фигуры всадника. Только ящерицам, казалось, приятен был этот ослепительный, безжалостный блеск. То тут, то там, на пыльной поверхности земли напрасно старались маленькие остров-ми зелени заявить о том, что пришла весна.

Всадник ехал дальше. В песчаной безнадежности вдруг показалось озеро, окруженное пальмами. Оно чаровало путника, звало к своим берегам и потом исчезло.

Человек рассмеялся:

— Покажи мне мираж полного народом кабака. Вот это будет дело!

Пустыня дремала под полуденным солнцем. Поглощаемый извечной огромностью мира, всадник казался незначительным, как муравей на дороге. Он держался высохшего русла и потирал рукой лоб, точно припоминал забытый урок.

— Высохшее русло, потом буйволовое пастбище, речка, и за ней деревня. Нет, не так. Речка-то будет, но где это он говорил, эта проклятая деревня?

Всадник вынул из кармана листок бумаги и карандаш, написал несколько слов и положил записку под камни на скале.

— Для вашего сведения, дон Торрито, — сказал он и постоял мгновение в нерешительности. Потом пожал плечами. — Все ваши святые не спасут вас, доя Торрито, если вы обманули меня.

Он продолжал путь. По берегам пересохшего русла стали появляться деревья и, час спустя, пустыня неохотно перешла в лесистую местность.

Солнце уже спустилось низко, когда звуки быстрой воды ободрили усталую лошадь. Вспухшая, темная от весенних горных потоков, река сердито мчалась между ограничивающими ее берегами. У воды человек сошел на землю.

— Как будто и невозможно заставить тебя переплыть эту реку, но… он вдруг оборвал свое обращение к лошади и два револьвера, висевшее у него сбоку, точно сами прыгнули ему в руки. С противоположного берега раздался крик ужаса. На воде что-то двигалось. Над желтыми водами реки поднялась стройная рука и снова исчезла. Человек напряженно смотрел и увидел, как вынырнула и скрылась в быстром течении голова с иссиня-черными волосами. Река попрежнему мчалась и крутилась.

Всадник вскочил на лошадь. Острые шпоры заставили животное броситься в воду, подняв брызги грязной пены. Лошадь ржала под напором течения, сносившего ее вниз. Снова, на этот раз ближе, показалась над водой голова. Шпоры впились в бока лошади. В третий раз появилась мокрая голова у самого плеча лошади. Всадник наклонился и вцепился пальцами в плывущие пряди волос. Поводья свободно упали на шею лошади, когда всадник поднял и положил поперек седла безжизненное тело. Минуту спустя лошадь выкарабкалась на противоположный берег и встала, вся мокрая и трепещущая.

На коленях мужчины лежало головой вниз стройное, обнаженное тело. Черные волосы спадали ниже стремени. Всадник заинтересованно перевернул на руках тело и откинул черные пряди с бледного, юного лица.

Глаза его остановились на двух округлостях грудей, едва заметно поднимавшихся и опускавшихся, и он тихонько свистнул:

— Свят, свят, — пробормотал он. — Девушка!

Соскользнув с седла, он положил ее на траву. Девушка чихнула, потом открыла глаза и удивленно огляделась.

— Где я? — тихим, едва внятным голосом, спросила она поиспански.

Человек улыбнулся.

— Это непременный вопрос при таких обстоятельствах, будь то в Америке или Шанхае, — и прибавил по-испански: вы — в безопасности, на берегу реки где-то в северной Мексике.

Минуту глаза девушки были пытливо устремлены на загорелое лицо мужчины, потом она опустила глаза и вдруг увидела свою наготу. Мужчине показалось, что она сразу свернулась в смешной коричневый клубок и вся закуталась в длинные черные волосы.

— Бог мой, — жалобно воскликнула девушка, — мое платье!

— Вот именно, я не решался упоминать об этом, — он рассмеялся, но, увидав, что у нее дрожат губы, торопливо спросил — где же ваше платье, сенорита?

Продолжая обнимать руками колени, она показала пальцем вверх по реке. Мужчина наклонился и, несмотря на то, что девушка отчаянно отбивалась, посадил ее минуту спустя возле двух белых частей одежды и ярко-красной ленты из волос. Потом улыбнулся и, отойдя в сторону, сел спиной к ней на землю.

Он рассеянно теребил редкую траву и за спиной его шуршала платьем, торопливо одеваясь, девушка. Минуту спустя, она крикнула «можно», и он обернулся и увидел, как она заплетала густую косу. Девушка улыбнулась ему глазами и губами. Улыбаясь ей в ответ, он спросил:

— Вы совсем оправились, сенорита?

— Да, но если бы не вы, я была бы там… — Она вздрогнула и кивнула на мрачную воду. — Я вам очень благодарна.

— Вы говорите по-английски?

— Всего только два-три слова я знаю: «проклятие» и «виски», и еще несколько слов.

— Попросту говоря, самую необходимую часть нашего словаря?

Девушка была занята лентой и продолжала говорить:

— Я Бонита Вальдез. Я живу там вон, с матерью, она очень злая. — Она слегка кивнула головой к югу. — Отец умер или ушел от нас куда-то. Он был очень не хороший. Говорят, что он был разбойником, как Эль-Койот, только не таким могущественным и смелым.

— Эль-Койот? — спросил он.

— Да, он вне закона и скрывается где-то на границе. Вы же, наверно, слышали про него. У него целая шайка и никто не может его поймать, такой он ловкий. Ночью он в одном месте, а на заре совсем в другом. Он носит черную маску и ездит верхом на большой черной лошади стреляет… ах, замечательно стреляет! — Она восторженно замолчала.

— Как интересно, — пробормотал человек.

— Я купалась, когда приехал сенор, потом течением меня унесло, и я проснулась, когда сенор стоял возле меня, а я была раздета Это было очень плохо и мне стыдно.

Она надула красные губки, потом улыбнулась ему.

Она казалась ему очень желанной в эту минуту. Она улыбалась с самоуверенностью жизнерадостной юности.

Очень желанной… Человек смотрел на нее с откровенным восторгом, как коллекционер, отыскавший в пыльной лавченке драгоценную вазу. Ему она казалась прекраснее вазы. Потом он покачал головой. Жизнь в порыве вдохновения создала. это стройное тело и вдохнула в него пламя юности и способность любить. Но к чему все это? Чтобы со временем выйти замуж за грязного мексиканского крестьянина, наполнить мир такими же грязными мексиканцами и стать потом старой и безобразной…

Лошадь подняла голову и покосилась на разговаривавших. Девушка захлопала в ладоши:

— Ах, какая лошадь! И седло оправлено в серебро. Сколько оно должно было стоить!

Человек покачал головой.

— Оно стоило очень дешево. Нужно было всего несколько убедительных слов. Я приобрел эту лошадь сегодня на рассвете.

— Все-таки, — продолжала она, — вы должны быть очень богаты. Мой Педро говорит, что когда он будет богат, он подарит мне седло из серебра и золота. Это будет мое собственное седло. Но Педро очень бедный, он пасет овец дона Томаса Торрито, а по вечерам он приходит к нашей двери, играет на мандолине и поет.

— Я понимаю, — улыбнулся мужчина, вспоминая про незамысловатую любовь наивных, как дети, жителей пограничной полосы.

Она не поняла значения его слов.

— Педро говорит, — продолжала она, — что когда у него будет достаточно денег, чтобы купить свинью и двух овец, он попросит падре повенчать нас. Но это глупая болтовня, потому что я не люблю Педро.

Улыбка на губах человека исчезла. Он вопросительно взглянул на девушку и сказал:

— Простите меня, сенорита, я вас не понял.

Мужчина извинялся за свое ошибочное суждение, но внимание девушки было уже обращено на большой шрам, пересекавший его правую щеку.

— Какой смешной порез!