— Алло, мистер Дудли! Как себя чувствуете?
— Мужайтесь, старичина!
— Не мешкайте! Чего там! Кончайте скорее!
Доктор Крью еще раз пощупал пульс, постукал мистера Дудли по спине и заявил:
— Он выдержит! У него слегка отнялся язык и немножко парализованы ноги, но это не беда! Нужно только помочь ему добраться до места!
Менеджер, доктор, второй секундант и некто неизвестный, называвшийся Джимми, взяли мистера Дудли под руки и повлекли его к роковому месту на дороге. Мистер Дудли, вытянувшись всем телом и цепляясь парализованными ногами за траву, безмолвно и почти безжизненно покачивался между своими спутниками. Они поставили его, как куклу, посредине дороги, в той же позе, в какой уже давно стоял на своем смертном посту мистер Сноб, и долго возились с его ногами, устанавливая их. Зрители, затаив дыхание, наблюдали эту процедуру. Многие сомневались, выстоит ли парализованный м-р Дудли и не свалится ли он ранее срока?
Мистера Дудли — «Мрачного Красавца», — взяли под руки и повлекли к роковому месту.
Но, вот, все готово. Оба дуэлянта стоят на своих местах, один близ другого, у перекрестка, где раздваивается дорога в город. Стоят важные, безмолвные, неподвижные, блестяще-элегантные — и ждут судьбы…
Кино-аппараты уже пощелкивают. Кодаки нацелились со всех сторон. Заключаются последние пари. Кое-кто из дам проливает от волнения слезы.
_____
— Идет!
За поворотом ясно слышен нарастающий гул автомобиля. Напряжение достигает высочайшей степени. Еще минута, еще секунда, и вылетевший автомобиль кинется на одну из дорог и раздавит героического дуэлянта во фраке и цилиндре. Но кого? Которого?
Что думают и испытывают сейчас сами дуэлянты — об этом никто не думает. Думают о пари, о том, кто выиграет. Опасаются (даже вслух!), что автомобиль по какому-нибудь несчастному случаю не раздавит дуэлянта, и все пропадет. Кино-съемщики, фотографы и репортеры превратились в одно зрение, впились всем естеством в поворот дороги за деревьями, откуда сию секунду выскочит Судьба.
Продолжительный гудок. В ответ ему заревела тысячью голосов толпа, и рев ее не прекращался, пока… пока не кончилась вся эта необыкновенная история.
Очевидцы рассказывали потом, что все произошло необычайно быстро. Огромный автомобиль — великолепная машина, сверкавшая коричневым лаком, вынеслась из-за поворота и на полном ходу устремилась на ту дорогу, па которой стоял м-р Дудли. И, наскочив на него, переехала через несчастного…
Но тут случилось нечто совсем неожиданное: мистер Дудли с сильным треском лопнул! Совершенно так же, как лопается автомобильная шина, или детский воздушный шар.
Сначала думали, что лопнула шина у рокового автомобиля. Но нет! Несчастие приключилось именно с мистером Дудли. И дородное тело его, наряженное в отличный фрак и цилиндр, лежало в пыли, как раскрашенная тонкая тряпка!
Автомобиль остановился. И не успели удивленные зрители опомниться от первой сенсации, как за ней последовала вторая:
Сидевший в автомобиле господин, как две капли воды похожий на погибшего на дороге Мрачного Красавца, поднял над головой огромный плакат:
Всем! Всем! Всем!
Граждане!
Автомобиль, переехавший меня, м-ра Дудли, принадлежит всемирно-известной фирме «Марс».
Я воскрес
и заявляю всем и каждому, что нет в мире автомобилей лучше «Марса» и что едущим на них не страшны никакие катастрофы!
Бродвей, 13.
Богатый выбор машин!
Гром рукоплесканий встретил этот плакат. Рукоплескания усилились и превратились в настоящую бурю, когда на дороге показался мистер Сноб.
Он тоже нес на высокой палке громадный белый плакат;
Граждане!
В целом мире нет ничего лучше каучуковых произведений знаменитой фабрики Аллан Грей и с-я». Мистер Дудль, которого только что переехал: был сделан на фабрике «Аллан Грей и сыновья».
О его прочности и добротности можете судить по его остаткам. Равно как и о художественности исполнения.
Магазин: Бродвей, 15.
Мистер Сноб вместе с плакатом уселся в автомобиль. Туда же влезли секунданты и толстый как шар доктор Крью, который, впрочем, никогда и не бывал доктором, — и автомобиль? сверкая двумя ослепительно белыми плакатами, плавно и быстро понесся в дымившийся под утренним солнцем Нью-Йорк.
Наш сотрудник, художник Н. М. Кочергин, зарисовал с натуры эту страшную дуэль, остававшуюся в глубокой тайне для всего Нью-Йорка.
ЧЕРНАЯ СМЕРТЬ
Очерк В. Аристова
Иллюстрации М. Яковлева
1.
По дальним калмыцким хатонам[2]), из вызженных зноем астраханских степей, двигалась «черная смерть». Чуму разносили суслики. Этому совершенно не верил китаец Лю-Син, сторож и уборщик в полевой лаборатории доктора Курца.
Палатка доктора стояла на северном склоне высокого кургана, откуда на десяток верст кругом видна была безлюдная степь. К югу и северу тянулась беспрерывная цепь небольших курганов, терявшихся где-то в степи. Внизу, под курганом, в большой парусиновой палатке, помещалась лаборатория, где доктор Курц производил свои наблюдения над сусликами.
Утром, когда пригревало солнце, вся степь кругом кургана наполнялась пронзительным свистом. Суслики становились на задние лапы и своим резким свистом приводили в восторг равнодушного почти ко всему на свете китайца Лю-Син. Маленькие серенькие зверьки не обращали ни малейшего внимания на людей, живших на высоком кургане. Людей было только двое, а сусликами кишела вся степь.
Когда доктор, позавтракав, усаживался за микроскоп, Лю-Син брал палку и отправлялся охотиться на сусликов. Ловкими ударами длинной палки китаец убивал пару сусликов и варил их в своем котелке. Вареных сусликов Лю-Син находил бесподобными и совершенно не мог понять, почему доктор так кричал и ругался, когда заставал его за любимым блюдом.
В последний раз доктор спросил:
— Лю-Син, знаешь ли ты, кто заражает людей чумою?
— Знаю, — ответил китаец, — «черную смерть» разносят маленькие черные блохи, которые кусают сусликов. Но ведь я не трогаю блох, я кушаю только сусликов.
— Лю-Син, если ты будешь есть сусликов, я дам тебе расчет.
— Хорошо, — вздохнул Лю-Син, — я больше не буду кушать сусликов.
Китаец не хотел огорчать доброго доктора Курца и решил предаваться насыщению своего желудка в полуденные часы, когда доктор обыкновенно спал в своей палатке.
Поев, китаец садился на землю и, обхватив руками колени, затягивал однообразную старинную песню. Лю-Син пел о белом цветке Чао-Сан, о золотых колокольчиках в саду нежной красавицы и о злом драконе, похитившем белый цветок Чао-Сан. Перед глазами китайца растилалась бескрайная степь с побуревшей травой и серебристыми пятнами полыни. Высоко в небе черными точками застыли коршуны, высматривая добычу. Суслики торопливо прятались в норы, когда черная тень крылатого хищника проносилась над степью.