— Да, он хочет к нам войти! — испуганно воскликнул Биль Сканлан. — Чорт возьми! Нам придется написать на нашей повозке: «Вход воспрещается».

Его дрожащий голос показывал, как искусственно было его веселье, и я должен сознаться, что мои собственные колени стукались друг о дружку, когда я видел, как это таинственное чудовище закрывало по очереди наши окна еще более черным мраком. Оно точно исследовало эту странную скорлупу, которая могла бы заключать в себе пищу для него, если бы оно ее раздавило.

— Он ничего не может нам сделать, — сказал Маракот, но в голосе его было меньше уверенности. — Быть может, следовало бы стряхнуть этого зверя. — Он крикнул капитану по телефону: — Поднимите нас футов на двадцать или тридцать.

Несколько секунд спустя мы поднялись с вулканической равнины и тихонько закачались в тихих водах. Но ужасное животное было настойчиво. После очень короткого перерыва мы снова услышали царапанье его усов и резкие удары его клешней, когда оно ощупывало нас кругом. Ужасное чувство — безмолвно сидеть во мраке и знать, что смерть так близка! Выдержит ли окно, если на него опустится эта могучая клешня? Этот невысказанный вслух вопрос был на уме у каждого из нас.

Но тут вдруг представилась неожиданная и более непосредственная опасность. Стуки перенеслись на крышу нашего маленького жилища, и мы теперь стали ритмически раскачиваться взад и вперед.

— Боже милостивый! — воскликнул я. — Он ухватился за канат. Он непременно оборвет его!

— Послушайте-ка, д-р, я за то, чтобы подняться на поверхность. Думаю, что мы видели то, что хотели здесь видеть, и Билю Сканлан подавай теперь дом, родной дом. Распорядитесь по телефону, чтобы нашу машину подняли.

— Но наша работа закончена еще только наполовину, — прохрипел Маракот. — Мы еще только начали исследовать края Глубины. Посмотрим хотя бы ее ширину. Я готов буду вернуться, когда мы достигнем ее противоположного берега. — Потом в трубку — Все хорошо, капитан. Продолжайте двигать со скоростью в два узла, пока я не крикну, чтобы вы остановились.

Мы медленно двинулись вперед через край бездны. Темнота не спасла нас от атак, и мы снова зажгли наши огни. Один из иллюминаторов был совершенно затемнен тем, что оказалось нижней частью живота страшного существа. Его голова и клешни работали над нашей крышей и мы продолжали раскачиваться, как звонящий колокол. Сила животного должна была быть огромной.

Находился ли когда-нибудь человек в таком положении, с пятью милями воды внизу и с этим смертоносным чудовищем наверху?

Раскачивание становилось все сильнее и сильнее. Из трубки раздался взволнованный оклик капитана, заметившего дергание каната. Маракот вскочил на ноги и в отчаянии вскинул кверху руки. Даже внутри нашей оболочки мы услышали дребезжание разорванных проводов, и мгновение спустя — падали в огромную бездну под нами.

Когда я оглядываюсь на это ужасное мгновение, я припоминаю дикий крик Маракота:

— Канат оторвался! Вы ничего не можете сделать! Мы все мертвецы! — кричал он, схватив телефонную трубку. И потом — прощайте, капитан, прощайте все!

Это были наши последние слова миру людей.

Мы не полетели быстро вниз, как можно было бы предположить. Несмотря на наш вес, наша полая оболочка давала нам возможность держаться в воде, и мы медленно и плавно опускались в бездну. Я слышал продолжительное царапание, когда мы скользили между клешнями ужасного существа, ставшего причиной нашей гибели. Потом плавным, круговращательным движением, мы стали опускаться вниз в бескрайные бездны. Прошло, может быть, целых пять минут, показавшихся часом, прежде чем мы достигли предела нашего телефонного провода и оборвали его, как нитку. Наша воздушная труба оторвалась почти в то же самое мгновение, и соленая вода брызнула в отверстия. Биль Сканлан быстро и ловко обвязал веревками каждую из гуттаперчевых труб и таким образом остановил вливавшуюся к нам воду, в то время, как доктор отвинтил крышку с нашего баллона с сгущенным воздухом, который вырвался с шипением. Огни потухли, когда проволока оборвалась, но даже во мраке доктор смог соединить сухие элементы Геллезена и они зажгли несколько лампочек в потолке.

— Они должны бы нам служить неделю, — сказал он с кривой усмешкой. У нас по крайней мере будет свет, чтобы умирать. — Потом он грустно покачал головой и на его изможденном лице появилась ласковая улыбка. — Для меня-то это не страшно. Я — старик и выполнил свою работу в мире. Единственное, о чем я сожалею, это, что я позволил вам, двум молодым людям, отправиться со мной. Я должен был бы рисковать один.

Я только пожал ему успокоительно руку, потому что действительно ничего не мог тут сказать. Биль Сканлан тоже молчал. Мы медленно опускались, отмечая наше движение темными тенями рыб, которые мелькали мимо наших окон. Казалось, что, вернее, они летят кверху, чем мы опускаемся вниз. Мы все еще раскачивались и, насколько я себе представлял, ничто не могло нас спасти от падения на бок. Мы даже могли перевернуться и вверх ногами. Но наша тяжесть была, к счастью, очень равномерно распределена и мы сохраняли вертикальное положение. Взглянув на измеритель глубин, я увидел, что мы уже достигли глубины мили.

— Это точь в точь как я и говорил, — заметил с некоторой снисходительностью Маракот. — Вы могли видеть в протоколах Океанографического Общества мои положения о соотношении давления и глубины. Я хотел бы иметь возможность послать в мир одно слово, хотя бы для того, чтобы изобличить Бюлова из Гиссена, который пытался оспаривать меня.

— Ну, нет! Если бы я мог послать в мир словечко, я бы не тратил его попустому на этого большеголового негодяя, — сказал механик. В Филадельфии есть малютка… на красивых глазах ее будут слезы, когда она услышит, что Биль Сканлан скончался. Ну, надо сказать, что это, как никак, довольно-таки странный способ умирать.

— Вам не нужно было отправляться с нами, — сказал я, кладя руку на его руку.

— Что бы я был за товарищ, если бы я вас оставил? — ответил он. — Нет, это мое дело, и я рад, что не изменил ему.

— Сколько жизни нам осталось? — спросил я доктора после паузы.

Он пожал плечами:

— Мы, как бы то ни было, успеем увидеть настоящее дно океана, — сказал он. — В трубах хватит воздуха на большую часть дня. Наше несчастье — отработанные продукты. Вот, что задушит нас. Если бы мы могли отделаться от нашей углекислоты…

— Я заранее могу сказать, что это невозможно.

— У нас есть один баллон с чистым кислородом. Я захватил его на случай несчастья. От времени до времени немножко этого кислорода поможет нам продержаться в живых. Вы можете видеть, что мы теперь на глубине больше, чем двух миль.

— Зачем нам пытаться сохранять свою жизнь? Чем скорее все будет кончено, тем лучше, — сказал я.

— Это правильно, — крикнул Сканлан. — Разом кончайте с этим.

— Пропустить самое удивительное глаза человека! — сказал Маракот. — зрелище, которое когда-либо видели. Это было бы изменой науке. Будем отмечать факты до конца, даже если они навсегда будут погребены с нашими телами. Сыграем игру до конца.

— Вот настоящий спортсмэн, наш доктор! — воскликнул Сканлан. — У него, сдается, кишки получше, чем у всей нашей компании. Ну, посмотрим представление до конца.

Мы все трое терпеливо сидели на диване, хватаясь за его края напряженными пальцами, в то время, как он раскачивался из стороны в сторону, и рыбы продолжали быстро проноситься кверху поперек иллюминаторов.

— Теперь три мили, — заметил Маракот. — Я дам кислороду, мистер Хедлей, потому что стало уже тяжело дышать. Скажу еще одно, — прибавил он со своим сухим, скрипящим смехом. — С этого времени наше местонахождение, конечно, будет называться Глубиной Маракота. Когда капитан Хови вернется с известием о нас, мои коллеги позаботятся, чтобы моя могила была бы и моим памятником. Даже Бюлов из Гессена… — Он продолжал бормотать про какие-то неизвестные нам научные обиды.