— Я понимаю. Мне кажется, что она думает, что я нечто в роде расточителя.

— Нет, нет, мой дорогой. Она этого никогда не говорила. Она употребляла выражение — «мот».

— Что-ж, быть может, я в таком направлении и начинал работу. Но можете мне поверить на слово, что когда вы оказываетесь на службе на ферме в Небраске, принадлежащей толстолицему, откормленному патриарху с серьезными взглядами на работу и с богатым словарем, вы быстро развиваете известную подвижность в работе.

— Вы служите на ферме?

— Я служил на ферме.

— Свиньи? — произнес лорд Эмсворт тихим, взволнованным голосом.

— Среди другого были и свиньи.

Лорд Эмсворт захлебнулся. Руки его впились в скатерть.

— Так вы, может быть, дадите мне совет. Последние два дня моя призовая свинья Императрица Блэндингская отказывается от всякой пищи. А сельско-хозяйственная выставка открывается в среду на этой неделе. Я схожу съума от беспокойства.

Джемс Белфорд задумчиво нахмурился.

— Что говорит по этому поводу человек, который ходит у вас за свиньями?

— Он два дня тому назад посажен в тюрьму. — Два дня! — Смысл этого совпадения поразил его впервые. — Вы не думаете, что потеря аппетита у свиньи может находиться в связи с этим?

— Конечно, я думаю, что она чувствует его отсутствие и тоскует, что его нет.

Лорд Эмсворт был поражен. Его знакомство с Джорджем Сирилем Уэльбелевед было весьма далеким, но, насколько лорд Эмсворт его знал, за ним нельзя было подозревать такого рокового обаяния.

— Она, вероятно, скучает, что не слышит по вечерам его зова.

Лорд Эмсворт снова был поражен. Он и понятия не имел, что свиньи так привержены к формальностям общественной жизни.

— Его зова?

— У него был, очевидно, особый зов для нее, когда он звал ее обедать. Первое, чему вы учитесь на ферме, это — созывать свиней. Свиньи— темпераментны. Позовите их не так, как нужно, и они скорее подохнут, чем сунут нос в кормушку. Позовите их как следует, и они пойдут за вами на край света с текущими изо рта слюнями. Я знал в Небраске человека, который созывал свиней, постукивая своей деревянной ногой о край корыта.

— Неужели?

— Но случилось несчастье. Как-то раз вечером они услыхали стук дятла на верхушке дерева и полезли наверх. Когда человек вышел, он увидел, что все они лежат вокруг дерева со сломанными шеями.

— Теперь не время для шуток, — сказал уязвленный лорд Эмсворт.

— Я не шучу. Это факт. Спросите там кого угодно. Но если вы хотите получить сведения о том, как надо созывать свиней, вы напали на кого следует. Я учился у Фреда Патцеля, чемпиона. Что это был за знаток!

Я видал, как свиные котлеты срывались со своих тарелок, когда этот человек кричал: «Свинья — У-у-ей!»

— Свинья…?

— У-у-ей!

— Свинья — У-у-ей!

— Вы не совсем верно уловили. Первый слог должен быть короткий и stoccato, второй — длинный и переходящий в фальцет, высокий, но стойкий.

— Свинья — У-у-ей!

— Свинья — У-у-ей!

— Свинья — У-у-ей! — затянул лорд Эмсворт, откидывая назад голову и переходя в высокий, пронзительный теноровый тон, заставивший девяносто трех Старейших Консерваторов, завтракавших по соседству с ним, превратиться в живых статуй, изображавших испуг и порицание.

— Больше силы дайте звуку «у», — посоветовал Джемс Белфорд.

— Свинья — У-у-ей!

Старейший Консервативный Клуб является одним из немногих в Лондоне мест, где завтракающие не привыкли к музыке во время еды. Финансисты с седыми баками мрачно уставились на лысых политических деятелей, молчаливо спрашивая их, как тут быть. Лысые политические деятели также уставились на финансистов с седыми баками, отвечая на языке глаз, что они не знают. Преобладающим чувством всех присутствующих было смутное решение написать про это Комитету.

— Свинья — У-у-ей! — распевал лорд Эмсворт. В это же время взгляд его упал ни часы над камином. Стрелка показывала без двадцати минут два.

Он порывисто вскочил. Лучшим в течение дня поездом в Маркет Блэндингс был поезд, отходивший в два часа с Пэддингтонскиго вокзала. После него не было поезда до пяти часов пятидесяти.

Лорд Эмсворт не был из тех людей, которые много думают. Но когда он думал, то это значило, что он и действ вал. Минуту спустя он мчался по ковру, направляясь к двери, выходившей на широкую лестницу.

В покинутой им теперь комнате стало общим решение заявить Комитету в самых энергичных тонах. Было вычеркнуто всякое воспоминание о лорде Эмсворте, кроме одного единственного слова: «Свинья — У-у-ей!»

Шепча магические слоги, промчался лорд в переднюю и обрел там свою шляпу. Бормоча их снова и снова, прыгнул он в извозчичью коляску. Он все еще повторял их, когда тронулся поезд. Он, без сомнения, повторял бы их всю дорогу до Маркет Блэндингс, если бы через десять минут не заснул по своей неизменной привычке спать во время железнодорожных путешествий.

Он неожиданно проснулся, когда поезд остановился на Суиндонском Разъезде. Он выпрямился и, по своему обыкновению в таких случаях, стал раздумывать, кто он и где он. Память вернулась к нему, но, увы! Несполна. Он вспомнил свое имя. Он вспомнил, что возвращается домой из поездки в Лондон. Но он совершенно забыл, что нужно было говорить свинье, приглашая ее слегка пообедать.

Мнение лэди Констанции Кибль было, что брат ее Кларенс выказал себя настоящим идиотом во время Экспедиции в Лондон для объяснений с Джемсом Белфордом. Она словесно выражала это мнение за обедом в те короткие промежутки, когда они были одни, и, по способу безмолвной телепатии, когда Бич, домоправитель, присоединял свое достойное присутствие к происходившим за обедом действиям.

Не было никакой нужды приглашать этого Белфорда к завтраку. Но уж раз он был приглашен — оставить его сидеть, не высказав ему прямо, что у Анджелы четыре года не будет денег, было поступком прирожденного дурака. Лэди Констанция уже с детства знала, что у ее брата столько же ума, как у…

Тут вошел Бич, сопровождая появление сладкого кушанья, и ей пришлось прервать свои замечания.

Такой род беседы не может быть приятен чувствительному человеку, и его милость отступил из опасной зоны, как только ему это удалось. Он сидел теперь в библиотеке, потягивая портвейн, и напрягал мозг, который не был предназначен для трудных упражнений, стараясь вспомнить это магическое слово, похищенное у него несчастной привычкой спать в поезде.

— Свинья…

Это он помнил. Но что за польза была в одном этом слове? И, как ни слаба была его память, он все же помнил, что вся суть была в следовавших дальше слогах. «Свинья»— было всего только вступлением.

Лорд Эмсворт допил портвейн и встал. Он чувствовал беспокойство, ему трудно было дышать. Летняя ночь, казалось, посылала ему зовы, точно среброголосый пастух, созывающий своих свиней. Быть может, думал он, свежий воздух подействует возбуждающе на клеточки его мозга. Он спустился вниз по лестнице. Достав из шкафа неприличную старую шляпу с большими полями, которую он прятал от сестры Констанции, чтобы она не завладела ею и но сожгла ее, он тяжелыми шагами вышел в сад.

Без цели топтался он взад и вперед в части сада, находившейся позади замка, когда на его пути появился стройный женский силует. Он узнал его без всякого удовольствия. Любой непредубежденный судья сказал бы, что его племянница Анджела, освещенная мягким, бледным светом, напоминает какого-то грациозного Духа Луны. Но лорд Эмсворт не был непредубежденным судьей. Ему Анджела напоминала всего только беспокойство. Ход цивилизации снабдил современную молодую девушку таким словарем и уменьем владеть им, какого никогда не было у ее бабушки. Лорд Эмсворт ничего бы не имел против того, чтобы встретить ее бабушку.