Я слегка свернул вправо, чтобы не налететь на высокие деревья, оказавшиеся на пути, по вскоре я находился уже на такой высоте, что нечего было опасаться земных препятствий, а потому я подвинул рычаг на 1750 оборотов в минуту. Посмотрев на компас, я взял направление на залив Лонг Айлэнд, и тут сопровождавший меня аэроплан с фотографом повернул назад.

Несколько спустя туман слегка рассеялся и, начиная от мыса Код, на протяжении всего пути через южную половину Ново-Шотландии, погода стояла великолепная, и я превосходно видел перед собою. Я летал очень низко, спускаясь иногда до 10 футов над водою или деревьями.

При перелете через северную часть Ново-Шотландии я несколько раз попадал в шторм и неоднократно пролетал через грозовые тучи. Приблизившись к северному побережью, я увидел на земле местами снег, а вдали, на востоке, береговая линия была сплошь застлана туманом.

На расстоянии многих миль между Ново-Шотландией и Ньюфаундлендом океан был покрыт льдинами, но к тому времени, когда я приблизился к побережью, льда уже не было и в помине, и я различил несколько судов. Я взял направление на Сент Джонс и перелетел над целым рядом ледяных гор. Судов уже нигде не видать было, разве только возле самого берега.

В 8.15 вечера сумерки стали сгущаться, и вместе с тем над водою низко навис туман, через который, однако, удивительно ясно виднелись ледяные горы. Туман становился гуще и гуще, поднимаясь все выше, и в результате, я через два часа вынужден был подняться до самых верхушек некоторых грозовых туч, то есть на высоту в 10.000 футов. Но даже на этой высоте висел туман, через который я мог различить только звезды над головою.

Луна не показывалась, и было, конечно, страшно темно. Некоторые грозовые тучи находились на расстоянии нескольких тысяч футов надо мною, и когда я однажды попытался пролететь через одну особенно густую тучу, аэроплан быстро обледенел; я вынужден был скорей повернуть назад, чтобы выбраться на чистый воздух, и после этого я неизменно делал обход вокруг туч, если не было возможности перелететь через них.

После двухчасового полета в глубокой тьме я увидел, наконец, на горизонте луну, и лететь стало много легче. В час пополуночи по Нью-Йорскому времени начало рассветать, и температура поднялась настолько, что уже нечего было опасаться обледенения аппарата.

Вскоре после восхода солнца облака стали встречаться все чаще и чаще, и нередко приходилось пролетать через них, ориентируясь исключительно на основании инструментов. А когда солнце поднялось несколько выше, туман стал местами прорываться. Зазияли как бы отверстия, и через одно из них я завидел воду. Я снизил аппарат до 100, а то пожалуй даже и меньше футов над водою, и заметил, что океан сплошь покрыт белыми барашками.

Еще некоторое время я летел при довольно ясной погоде, но потом температура стала падать; пришлось подняться на высоту 1500 футов, и все это время я несся через непроницаемый туман. А затем туман опять рассеялся, и я снова завидел воду.

Еще несколько раз случалось, что я был вынужден лететь, ориентируясь только с помощью инструментов, а потом опять туман рассеивался, или, вернее, его разрывало на мелкие части, которые принимали самые забавные очертания. Порою мне чудились берега, на которых я даже видел деревья на фоне горизонта, и до того реальными казались эти миражи, что я наверное принял бы их за подлинные острова, если бы мне раньше не случалось бывать в середине Атлантического океана, где, я знал, нет и признаков суши.

А когда совсем поднялся туман, я опять снизил свой аппарат до уровня воды, летая иногда на высоте 10 футов над волнами и лишь изредка поднимаясь на высоту в 200 футов. Дело в том, что над поверхностью воды или суши лежит более густой слой атмосферы, в котором аэроплан летит, затрачивая меньше энергии, чем при полете на большой высоте. И я использовал это свойство атмосферы и часами летел возможно ниже над водою.

К тому же, летая над водою, мне легче было определить силу ветра и рассчитать, насколько меня относит в сторону. В продолжение всего моего полета ветер был достаточно силен, чтобы образовывать белые барашки на поверхности воды; и так как тот же ветер поднимает брызги пены, то можно было без труда определить его направление и его приблизительную скорость. А пена достаточно долго оставалась на воде, чтобы да: ь мне возможность выяснить, насколько меня относит.

В течение дня я видел много дельфинов, но очень редко встречались птицы. Что же касается судов, то я не встретил ни одно го, хотя, как мне передавали впоследствии, два судна в разных местах видели мой самолет.

Первым признаком приближения к берегу Европы послужило маленькое рыбачье суденышко, которое я заметил в нескольких милях впереди, чуть-чуть к югу от принятого мною направления. Там оказалось несколько рыбачьих судов, одно на небольшом расстоянии от другого. Я пролетел над первым суденышком, но не мог обнаружить на нем никаких признаков жизни. Когда я сделал круг над вторым, в окне каютки показалось лицо человека.

Мне случалось иногда обмениваться обрывками фраз с людьми, находившимися на земле; летая очень низко, выкрикивать несколько слов и получать ответ знаками. Увидев этого рыбака, я решил попытаться получить от него кое-какие сведения. Но тотчас же обнаруживалось, что из этого толку не выйдет. Во-первых, рыбак не понимал, невидимому, ни слова по-английски, во-вторых, он был слишком ошеломлен, и едва ли мог бы ответить, если бы даже понял меня. Тем не менее я повторил попытку и, пролетев в нескольких футах от суденышка, крикнул: «В какую сторону лежит Ирландия?» Разумеется, это было бесполезно, я повернул аппарат и возобновил свой путь.

Не прошло и часа, как в отдалении, на северо-востоке, показалась изрезанная гористая линия берега. Я держался на высоте не более 200 футов над водою, когда я завидел землю, отстоявшую, очевидно, милях в 10 или 15 от меня. Надо полагать, что из-за легкого тумана и частых гроз, попадавшихся на моем пути, я так долго не замечал суши. Береговая линия неслась мне навстречу с севера и слегка изгибалась ни восток. Я почти не сомневался, что это юго-западная оконечность Ирландии, но, чтобы играть наверняка, я свернул с взятого пути и пустился прямиком к ближайшей точке на суше. Обнаружив мыс Валентию и залив Дингл, я продолжал путь по компасу, взяв направление на Париж.

После того, как я покинул Ирландию, я встретил целый ряд судов, а часа через два вдали показалось побережье Англии. Я пролетел над южной частью Англии, на юг от Плимута, затем через Английский канал и вскоре миновал уже Шербург и направился к Франции.

Пролетая над Англией, я держался на высоте в 1500 футов, а миновав канал и Шербург, я еще больше снизился в, благодаря этому, лучше ознакомился с этой частью Европы, чем многие туземцы. Воздух был прозрачный, и я мог видеть на расстоянии многих миль в окружности. Я часто слышал от людей, что никто не знает, как следует, местности, в которой живет, пока не увидит ее сверху. Суша принимает совершенно иные очертания, когда глядишь на нее с высоты.

Вскоре после того, как я пролетел Шербург, солнце зашло, но, несколько спустя, стали видны маяки вдоль воздушной линии Париж — Лондон.

В 10 час. вечера, то есть в 5 часов пополудни по Нью-Йоркскому времени, я завидел огни Парижа, а несколько минут спустя уже кружил над Эйфелевой башней, на высоте 4 000 футов.

Огни Лебурже были ясно видны, но почему-то мне показалось, что они находятся уже слишком близко от Парижа. Я был уверен, что этот аэродром значительно дальше отстоит от города, а потому я пролетел еще 4–5 миль на северо-восток, желая убедиться, что там нет другого аэродрома, который мог бы оказаться Лебурже. Затем я вернулся и стал кругами снижаться, держа направление на огни. Вскоре я уже различил длинные ряды ангаров, и мне показалось, что дороги запружены автомобилями.