— Ты чего же это?! — набросился агроном на старшего из них — Пошабашил, а крышу так и не кончил?
Мужик сокрушенно покрутил головой и сказал:
— Статья такая, Пал Максимыч, вышла… Вот Вахромей скажет, — кивнул он на своего соседа.
— Чего скажет?!.. Не первый день Вахромея знаю… Опять заколобродил?
— Чего заколобродил — ухмыльнулся Вахромей, — как перед истинным, Максимыч, как мы тебя уважаем, во как… Ты только слухай!
— Ну?
Вахромей придвинулся вплотную к агроному и, дохнув на него перегаром скверной корейской сули, сказал вполголоса, таинственно:
— Брось ты всю свою хверму к чортовой матери. Идем с нами. Озолотим. Как перед истинным! Только за твою добродетель говорю. Кроме него да тебя никому не говорил. Только трое и знаем.
— Эх! Как волка не корми, все в лес глядит! — Махнул рукой Павел Максимович.
— Да ты слухай! Самородки — во какие. Веришь — двадцать лет вокруг золота хожу. Всю Зою, всю Бурею насквозь прошел… Помнишь тогда, около Радде, в дальней тайге какой ключ нашел? А на Зое что сделал?
— Ну!
— Так — дермо все это! — Вахромей даже побледнел. — К осени миллионы нагребем! Едем, Пал Максимыч, брось ты эту свою хверму! Ей богу.
— Так поэтому Устин и работу бросил на половине?
— Кака теперь работа? Ты рупь плотишь, а там в день — тыщи!.
— Да вы что же, сейчас и идете?
— В ночь! Я нарочно за Устином зашел.
— Гм!
Мужики помялись.
— Пал Максимыч, — начал опять Вахромей, — ты, вот чего — входи в пай.
— В какой пай?
— Ну, одно слово — пай… Мы нонче ночью уйдем, а ты апосля приезжай, а нам, значит, провианту отпусти.
— А отдадите?
— Да нешто первый раз? Нешто мы кто!..
— Ну, что с вами сделаешь, идите к Парфенычу, он вам даст. Только к осени чтобы расчет.
— Уж будь покоен… А то айда с нами! Уж больно человек-то ты душевный.
— А ферму на кого оставлю?
— Это правильно. Ну, прощевай пока.
С фермы старатели отправились на свой ключ ночью:
— Чтоб не подглядел лихой человек. Взятые с фермы припасы и кое-какой инструмент они навьючили частью на Устинова мерина, частью на себя.
Опять-таки из боязни «глаза», Вахромей сразу свернул с дороги на какую-то едва заметную тропинку, пробегающую по дну пади[28]), затем они взобрались на лесистую сопку[29]), перебрались уже целиком, без всякого следа, еще через несколько падей и сопок и, наконец, забрались в такую глушь, что дорогу пришлось прочищать топорами. Часам к десяти утра они выбрались на берег небольшой речушки, струившейся по камням по дну заросшей густым лесом глубокой пади.
— Вот она, матушка, Кетатка-то и есть! — довольным тоном сказал Вахромей.
— Лошаденку развьючили, стреножили, поклажу сложили в наскоро сооруженный шалаш. Закусив всухомятку, мужики завалились спать.
Вечером, когда солнце уже скрылось за отроги Тукурингры, они проснулись. Вахромей нашел лошадь, осмотрел немудрый дробовичек, за- рядил его. Затем они развели костер и сварили кашу с салом.
— Стой, — удержал Вахромей Устина, когда тот поднес ложку ко рту, порылся в пожитках и вытащил бутылку ханшина. Налив в чайную чашку, он сперва выпил сам, а затем поднес Устину.
— Заговляйся, паря! А там — каюк до конца работы.
Устин крякнул, выпил, опять крякнул, взял из ложки с кашей кусок сала и закусил.
Вахромей поглядел в бутылку и, несмотря на то, что там было еще немного на дне, отбросил бутылку далеко в кусты богульника.
— Каюк, паря! — не то печально, не то насмешливо проговорил он, — потому такой закон, чтоб старатели не пили на приисках…
И молча полез в шалаш.
Устин улегся у костра.
_____
Вахромей не соврал. Ключ, действительно, оказался редкостный. Первая же яма сразу под торфом[30]) дала несколько самородков.
— Гляди-кось! Как тараканы насыпаны! — восхищался Устин.
К обеду, когда попробовали на лотке промывать песок, то результат ошеломил даже Вахромея.
— Ну-ну! — покрутил он только головой. — Надо бисприменно артель набирать.
Пока решили заняться самородками, которых особенно много оказалось между камней по дну Кетатки.
— Запастись пока до артели! — поучал Вахромей неопытного Устина.
Между тем начали строить избу, а то ночью около шалаша стал появляться медведь.
Через неделю Вахромей уехал на Пристань[31]) за народом. Устин остался караулить прииск, помаленьку промышляя золотишко.
II.
— Устин!.. О-го-го-го-о!..
— Суды, ребятки, суды!..
— Да где ты, дьявол корявый?!
Вахромей, возглавлявший небольшой отряд набранных им рабочих-китайцев, с изумлением остановился перед избушкой своего прииска. Устин не показывался и только откуда-то издали глухо подавал голос, как будто сверху.
— Да туто я! На крыше! — Наконец объяснил Устин, высовывая голову из-за трубы. — Пужните его анафему. Он в избе с сыном сидит!
— Да кто?
— Кто? Ведмедь!
Бывалый Вахромей сразу смекнул в чем дело. Отведя трех груженых лошадей в сторону под прикрытием двух китайцев, он остальных рабочих расставил около окон, а сам с одним китайцем, вооруженным ружьем, стал против двери. По сделанному им знаку, китайцы у окон одновременно завыли дикими, пронзительными голосами, ударяя палками в стены избушки. В избе что-то зашуршало и через минуту в дверь с ревом выскочил средней величины камчатский медведь, весь осыпанный чем-то белым. Грянули два выстрела; мишка взревел еще громче; повидимому, пули царапнули его. Став на задние лапы, свирепо раскрыв красную пасть, он ринулся на приискателей. В одно мгновение он облапил китайца, прижал его к груди так, что у того затрещали кости и, с диким ревом, ринулся на Вахромея, отбежавшего в сторону и поспешно заряжавшего дрожащими руками свое ружьишко. Но заряжать было некогда. Отбросив в сторону ружье, Вахромей вытащил из-за голенища широкий китайский нож и смело двинулся на зверя. Китайцы тоже ринулись на помощь своему соотечественнику. Но медведь, беспрестанно поворачиваясь и, как бы защищаясь еле живым китайцем, находящимся у него в объятиях, медленно отступал в чащу.
Медведь облапил китайца и бросился на Вахромея.
— Стой, стой, не стреляй! — кричал Вахромей китайцам, — человека убьешь.
Точно понимая это, зверь, защищаясь плотным китайцем, добрался до зарослей, сразу опустился на передние ноги, бросил китайца и с неимоверным проворством скрылся в чаще.
К удивлению старателей, китаец оказался мало помятым. Охая и причитая, он поднялся с земли и, ощупывая себя со всех сторон, направился к избушке.
— Ах, язви его в пим, промазали! — выругался Вахромей и, взглянув на сидящего на крыше Устина, крикнул ему:
— Ну, слазь!
— Еще один есть! — отвечал тот.
Вахромей осторожно заглянул в дверь, но в избе как будто было пусто.
— Нету! — Слазь! — успокаивающе крикнул он Устину. Но тот вдруг испустил пронзительный вопль и кубарем скатился с крыши прямо на группу китайцев. А на его месте показалась косматая голова небольшого медведя — муравейника. Не обращая внимания на свалившегося товарища, Вахромей и китайцы открыли по зверю стрельбу. Тот дико ревел, мотая головой, но от трубы не отходил. Наконец, меткая пуля Вахромея угодила Мишке в голову и он скатился вниз.
Устин сидел на земле, охая и ругаясь на чем свет стоит.
— Третий день на крыше от них, сволочей, сижу — жаловался он.
— Да как они к тебе забрались-то? — спросил Вахромей.
— Как! А пес их знает! Спал я… Кээк кто-то в дверь саданет!..