Такое патологическое отклонение, как садизм, трогать не стали, а вот намечавшуюся паранойю, проявившуюся склонность к алкоголизму и вчерне наметившуюся депрессию успешно купировали.
Это был эксперимент, увенчавшийся успехом.
Ежов хоть сейчас может выступать в импровизации на подмостках лучших мировых театров — он сам верит в данные ему легенды, поэтому может втереться в доверие любой социальной группы.
Полевые испытания показали, что он может стать своим даже среди националистов — партизанившие в горах Киргизской ССР корниловцы запомнили его мастерство до конца их жизней…
Николай точно знает, чего хочет — он хочет насилия. И пока есть Центр, пока есть внешние враги СССР, насилие будет продолжаться. Он убеждён, что больше никто не создаст ему таких условий, поэтому очень крепко держится за свою работу.
И полтора месяца назад Аркадий решил, что нужно финальное испытание.
Ежов, официально имеющий звание подполковника ОГПУ, «переметнулся» к заговорщикам, легко втёрся к ним в доверие, грамотно «раскрыв секреты», а также потребовал для себя места Дзержинского.
Отточенные годами социальные навыки позволили ему проникнуть в самое сердце заговора — сегодня он был в бронепоезде, стоящем в Волоколамске. Его задачей было уничтожить локомотив, чтобы командование мятежников не сумело сбежать, когда выяснится, что всё провалилось. И, судя по всему, состав был успешно обездвижен.
Также в блиндированных вагонах были «надёжные люди» Ежова, тоже из сотрудников ОГПУ. Именно через Ежова поступала основная масса сведений о том, что задумали заговорщики. Всё это время он был среди них и яростно хулил Немирова, Сталина, а также своего ненавистного шефа — Дзержинского…
Ежов очень опасен, потому что его научили — он великолепный манипулятор и хамелеон, он умеет «читать» людей, он адаптивен, а самое главное — ему чужд гуманизм. Точнее, он ему не просто чужд, а абсолютно непонятен.
Известно, что он уважает Аркадия, как личность, но не за то, что тот делает на благо СССР, а за то, как много людей он убил. Своему психологическому наставнику он как-то сказал, что завидует Немирову — у того есть возможность убивать массы людей чужими руками…
Очевиден факт, что этот Ежов — это уже тот самый Ежов. Всё, что необходимо, в нём уже сформировалось, он провалил психологический тест на следующую должность в Марийском обкоме — тут бы и конец карьеры, но повезло — его нашли.
В конечном счёте, это деструктивный элемент, но Немиров посчитал, что неправильно его просто убивать — не за что ещё. Впрочем, предварительные исследования показали, что он уже всё, неисправим — от социопатии его не избавить, это полноценная часть его личности. Поэтому-то Аркадий и решил использовать его — был выбор между выстрелом в затылок, без суда и следствия, и использованием во благо Родины.
Это не психопатия, он не родился таким, это сформировавшаяся в очень раннем возрасте социопатия, которая ничуть не лучше, а в чём-то даже намного хуже психопатии — психопата очень сложно научить социально приемлемым взаимодействиям. Точнее, это не очень сложно, но у Управления психологии ещё не разработано методик обучения психопатов.
— Только попроси специалистов, чтобы сделали что-то с его кровожадностью — Зиновьев покалечен, а большая часть охраны бронепоезда уничтожена, — попросил Дзержинский. — Мне этот план захвата виделся совсем не таким. Понимаю, что больше бы никто не справился, он лучший в подобной работе, но как-то это всё слишком.
— Увы, но это цена за эффективность, — развёл руками Немиров. — Впрочем, когда он поедет «в поле», мы больше не будем думать об этом.
— Нужно будет как-то наградить его, — произнёс Феликс.
— Не нужно, — покачал головой Аркадий. — Он не любит такого. Свою награду он уже получил.
Ежову больше не нужен алкоголь, его больше не интересуют женщины и мужчины, ведь он познал свою главную страсть и полностью в ней раскрепостился — раньше он осуждал себя за подобные мысли и корил за то, что делал, из-за чего очень сильно пил, а теперь он принял себя и работает с полной самоотдачей.
Наверное, Аркадий поступил очень плохо, раз не поручил Управлению психологии вылечить этого человека…
Только вот ему нужен такой человек, именно такой — сегодня даже Дзержинскому стало ясно, для чего именно.
*23 мая 1928 года*
— Погодка нехорошая, — произнёс Сталин, стоящий рядом с Аркадием.
Они сейчас на расстрельном полигоне «Лесная балка», где приводятся в исполнение смертные приговоры. Тут расстреливали приговорённых корниловцев, анархистов, японских военных преступников, «особо отличившихся» басмачей — всех, кого удалось взять живьём.
— А эти тут зачем? — тихо спросил Иосиф Виссарионович, взглядом указав на гражданина Романова, стоящего чуть поодаль вместе с другим гражданином Романовым.
Бывший император смотрел на выводимых к кирпичной стенке людей ничего не выражающим взглядом. Видно, что ему просто плевать — он ждёт главный для него «номер» сегодняшнего мероприятия.
— Керенский, — так же тихо ответил Аркадий. — Очень просил.
— А-а-а… — понимающе покивал Сталин. — И сына с собой взял. Молодец…
Бывший цесаревич Алексей Николаевич, которому сейчас двадцать три года, тоже изъявил желание посмотреть на казнь Керенского, Родзянко, Львова и прочих членов Временного правительства.
— Николай ещё внука хотел взять, но я отказал, — вздохнул Немиров.
— Это ты правильно, — похвалил его Сталин. — Хотя, времена нынче жестокие — дети должны быть готовы ко всему.
— Ему всего пять лет… — посмотрел на него Аркадий.
— Жестокий век… — слабо улыбнулся Иосиф Виссарионович.
Алексей Романов женился на обычной девушке из рабочей семьи — она работала медсестрой и спасла его, когда он поцарапался о стол. Сына назвали Александром — родился он абсолютно здоровым, хотя врачи не рекомендовали его рожать. (1) Его дедушка был вне себя от счастья, что династия продолжается по мужской линии, поэтому начал очень сильно опекать внука и брать его с собой везде.
А Немиров прямо как чувствовал, не стал форсировать казнь Керенского и остальных — они отлично пригодились после подавления мятежа.
Сотрудникам ОГПУ пришлось интенсивно поработать несколько бессонных ночей, чтобы хоть как-то, белыми нитями, связать партийную группировку Каменева с Временным правительством.
Получилось почти правдоподобно, расстреливают их как одну группировку, действовавшую в разные промежутки времени, но с одной целью — установление буржуазной диктатуры.
И Николай Романов, который советскую власть в своём свержении даже не винит, очень захотел посмотреть в глаза расстреливаемым Керенскому и Львову. К сожалению для него, генералы, принуждавшие его к отречению, до сегодняшнего дня не дожили.
— Fiat justicia, pereat mundus! (2) — выкрикнул Лев Каменев, отказавшийся от повязки на глаза.
— Огонь!
Раздался слитный залп, а на белоснежной рубахе Каменева появилось четыре красных пятна.
— Не попал один… — равнодушным тоном произнёс Сталин.
— Товарищ… — обратился к Аркадию бывший царь.
— Да? — посмотрел на него Немиров.
— А когда уже?.. — спросил Романов и весь его вид выражал нетерпение.
— Скоро, — ответил Аркадий.
Вывели следующую партию расстреливаемых — вместе с четырьмя офицерами 7-й механизированной вышел также и Антонов-Овсеенко. Вообще-то, его должны были расстреливать вместе с заговорщиками, но он попросил, чтобы его расстреляли вместе с подчинёнными.
7-ю механизированную дивизию расформировывать не стали, но старшие офицеры большей частью попали под трибунал — многие из них знали о заговоре и не отказались участвовать в нём. Отказавшиеся, но не сообщившие, были разжалованы на одну ступень и отправлены по разным воинским частям, а участники заговора получили высшую меру наказания.
Антонов-Овсеенко встал у стенки с гордым видом, сложив руки на груди.
