Литмир - Электронная Библиотека

— Так вот, при увеличении стоимости, вот эта доля, я показал на большую, — будет уменьшаться. Не денег у народа. Ведь ты сам говоришь, что они не платят подати. Доход в этих частей, наверное увеличится, но, думаю, тоже сократится. Солёная рыба станет тоже дорогой и её перестанут покупать, а значит, зачем её солить много? Итог, знаешь какой?

Я подвёл черту и нарисовал «ноль». Царь уже был знаком с этим знаком, и он ему очень нравился в арифметике. Сейчас, глядя на большой овал царь нахмурился.

— Сборы не увеличатся! А скорее всего — уменьшатся! А вот кое-кто на этом наживётся.

— Кто? — выдохнул царь.

— Кто станет солить своей солью рыбу и мясо. Солевары. Я, например, ежели начну скупать рыбу и начну её солить своей солью. Из солёной рыбы народ станет соль добывать. Из тузлука.

Царь смотрел на меня обалделыми глазами.

— Лучшее, государь, — это враг хорошего. И всегда ищи того, кому выгодно. Ты же помнишь? Узнаешь их по делам их…

— Значит Борис Михайлович, хочет нажиться на этом? — спросил царь. — Ну и пусть. И я стану рыбу солить и торговать.

Я покрутил головой.

— Тебе, государь, невместно. А вот народ озлится. И не только простой люд, но и те кто жил с соли. Те же рыбари, икорные мастера, земли зачахнут, крестьяне убегут. Бунт будет. Соляной бунт. Было такое уже ранее. Ведь половину дней в году народ солёной рыбой питается, что загодя солит. А ежели соли нет? Покупать? А на что, ежели даже на поборы денег нет. Взбунтуются, точно говорю, — взбунтуются.

Глава 30

Царь не внял моим доводам и ввел-таки в марте сорок шестого года соляной сбор. Каждый продавец соли должен был платить в казну две гривны с пуда соли. Естественно, продавцы возложили сей налог на покупателей, просто подняв цену. Наши казаки соль продавать перестали, а «переключились» на добычу и засолку рыбы. В Волго-Ахтубинской пойме произрастали реликтовые дубравы. Из них стали пилить доски и строгать «клёпку» для бочек. Перевезли в Ахтюбинск пару семей бондарей и наладили выпуск разной бочки.

Рутс привёз всё, что мне обещал в мае сорок шестого года, и я успел засадить овощами Измайловские огороды, прилегающие к острову. Картофель сажал не пророщенными глазками в лунки, куда ранее была положена слегка подтухшая несолёная рыба. Помидоров посадил пять кустов, так как сажал семенами, а не пророщенными кустами, и не знал, как они взойдут и хватит ли им времени на вызревание. Остальные семена посеял полностью.

В конце лета был снят неплохой урожай мелкого — сантиметров семь диаметром — картофеля. В каждом кусте уродилось по пять семь картофелин. В середине сентября стала вызревать кукуруза, причём, поливали и беспощадно обламывали низовые побеги мы с Алексеем Михайловичем собственноручно. Алексею очень понравилось заниматься огородом. У него, вообще, возникло желание насадить здесь всяких разных растений, в том числе и лекарственных.

Подсолнухи радовали цветами, но я видел, что вызреть они не успеют. Посадили поздновато. Зато надарил Алексей Михайлович летом подсолнухов, как цветы, кому не попадя. Да и Бог с ним, с подсолнухом. На следующий год я решил перебраться на Ахтубу, там должно вызревать всё. Но, подумал-подумал, и указал крестьянам подсолнухи вырвать с корнем и уложить в амбары. Пусть, думаю, попробуют дозреть там… Дозрели, мать их, за десять дней! Как радовался жареным семечкам Алексей, видел только я.

Редиской хрустели всё лето. Царю и Морозову очень понравилась, особенно окрошка. А вот сладкая свёкла оказалась не очень и сладкой. Хотя и слаже обычной, но для переработки её на сахар не годилась. Зато свекольник из неё был вкуснее. И с семенами она подвела. Не дала семян, зараза. Двулетней оказалась свёкла. Это так поразило царя, что он ходил и ругался на неё дней десять. Ведь на следующий год мы остались без свекольника!

Народные возмущения стали проявляться с первых дней повышения цен на соль. Торговцев солью стали бить уже в мае. Многие соляные лавки закрылись. Мои казаки вынуждены были начать патрулировать по Москве и несколько раз выезжали в Ярославль. Там люд был более горяч, почему-то. Как объяснил Морозов, в Ярославле давно идёт борьба чёрных слобод с белыми за государевы поборы. Чёрные слободы бунтуют почти ежегодно. Не хотят они платить подать за весь посад.

Казакам такая работа нравилась. Для неё они сплели специальные, не боевые ногайки и пользовались ими для разгона толпы нещадно. Однако уже к концу года одиночных, особо горячих казаков тоже стали бить, устраивая им засады в узких улочках. Вот тогда казакам пришлось использовать плотность конного строя, и даже те навыки пешего коллективного рукопашного боя, которые прививал им я.

Те казаки, кто по старой привычке не держали плотный строй, — гибли. Так, через свои и чужие кровь и пот, казачья конница постепенно превращалась в рейтеров.

К моему удивлению, царь не отреагировал на волнение народа. Видимо, помня наш с ним разговор, он несколько раз затевал со мной обсуждение результатов наших смирительных акций, но соляной налог не отменял. Говорил он по этому поводу и с Морозовым, который сильно горячился, пытался убедить бывшего ученика, что всё идёт по плану. И молодой государь «велся» на уговоры старого учителя, как корюшка на красный поролон.

— Хм, интересно, — думал я. — Неужели никак невозможно исправить историю? Очень не хотелось бы оказаться в Москве во время бунта. Может есть смысл перебираться в Ахтубинск? Но, тогда Алёшка сильно обидится. Он ведь рассчитывает на меня и моих казаков. Да и я вроде как обещал его защищать.

Алексей Михайлович, всё-таки, видимо, что-то чувствуя, решил «подмаслить меня» и, как-то, после очередного обсуждения напряжённости в народе, сказал:

— Батюшка, царство ему небесное, грозился одарить тебя боярством и землями, когда тебе исполнится шестнадцать лет. Он не дожил до сего дня, и я хочу выполнить сие обещание. Слышал я, ты городки казачьи поставил на реке Ахтубе, чтобы калмыков стращать? Не хочешь сии земли под свою руку взять, боярство и воеводство в придачу? Окольничим ты уже побыл и справляешься с охраной государства ладно. Калмыков усмирил, на Волге разбойников меньше стало, тут народ усмиряешь…

— К калмыкам то я каким боком? И на Волге Тимофей порядки наводит…

— Не скажи, — покрутил головой государь. — Борис Иванович сказывал, что твои городки весьма способствуют битью калмыков. Что ты там огороды насадил, рыбу ловишь и солишь, дубы рубишь и пилишь, мельницы лесопильные поставил, кузни, крестьян туда селишь, что в казаки бегут! Солью, говорит, даровой ты их приманиваешь. Так, что-ли?

Государь смотрел на меня хитро, по-ленински, прищурив один глаз и по-доброму улыбаясь.

— Так, э-э-э, не в ущерб твоему, государь. Они бы всё одно ушли: в Литву, или в Сибирь… А так они твои границы защищают, новые земли осваивают.

— И как им там живётся, на новых-то землях?

— Везде не сладко, государь. Нет таких земель, чтобы одни молочные реки текли. Суховеи там, сказывают. И дождей мало. Сушь… Только, что леса богатейшие и между Волгой и Ахтубой, да на берегах и разливаются реки, нанося ил. Урожаи там обильные, только поливать надо. Вот сейчас каналы оросительные строим.

— Ну, вот. А ты говоришь, что не причём. Также и по Волге… Струги отца твоего Тимофея с пушками, да с мушкетами ходят. Всем этим и пороховым зельем ты их снабжаешь. Как сие тебе в заслугу не поставить? Так и что скажешь?

— Воеводой быть — наместнику подчиняться. Не хочу, государь. Всё-таки я, хоть и гонимый, но почти персидский шах. Не вместно мне под ним ходить. Да и, ведь он против меня козни станет строить, тебе жаловаться. Порядок такой. Закон…

— Какой закон? — удивился царь.

— Какой? — усмехнулся я. — Обосри ближнего своего, прости Господи.

— Как? Обосри? — царь рассмеялся. — Ну, дурак…

Отсмеявшись, государь сказал:

— Так я тебя не на Ахтубу воеводой посылаю, а в мой государев полк первым воеводой. Второго и третьего воевод сам себе выберешь. Знаю, что местничество ещё не изжито. Не пойдут под твою руку высокородные князья и бояре.

57
{"b":"936213","o":1}