Про то, что вскоре царь заберёт Дон и закрепостит всех своих подданных рассказал Тимофею я. После того, как Тимофей признал, что в его сына вселился «джин». К моему удивлению тут верили во все эти сказки абсолютно. И Тимофей даже пытать меня не стал что за джин, зачем он вселился. Хотя, я и не подтверждал, что я — джин. Да и сам Тимофей так и не утвердился во мнении, кто я, джин, или ангел?

Он говорил, а я не противоречил, что бы он не говорил. Единственное, что я сказал, это то, что от меня им худа не будет, а знаю я много: и прошлое, и будущее.

Вот тогда я и рассказал Тимофею, что если он пойдёт в Персию, то его в этом походе убьют. А в Москве лет через пять начнётся такой бунт из-за цен на соль, что его назовут «соляной». Значит к этому времени надо запастись солью. И вообще, надо где-то оседать и ставить своё хозяйство. Может и в Воронеже. Почему не купить в посаде дом и не учредить какой-то промысел. Например лодочный. Да, какой угодно.

Именно этот мой «спич» убедил Тимофея в том, что в его сына вселился «кто-то» чрезвычайно разумный. Особенно тогда, когда я нарисовал ему палочкой на песке проект «струга», выполненный по канонам судостроения. Казаки сами постоянно рубили и собирали струги, для чего и возили с собой полный плотницкий инструментарий. Не морские, конечно, а небольшие, десятиметровые, но рубили, раскалывая полуметровые липовые или берёзовые брёвна на доски. Они сгибали нижние венцы сырого дерева вокруг нижней «трубы», а следующие вокруг специальных распорок. Всего месяц требовалось казакам, чтобы собрать такое судно. Моя конструкция струга в корне отличалась от существующих, и Тимофей поверил мне.

— Так, наверное, строят большие корабли османы. Я видел такой под Азовом. Огромный парусник. Аж с тремя мачтами и парусами, словно крылья. Сможешь такой построить?

— Смогу,- кивнул я головой. — И даже лучше. Могу построить корабль, который никогда не утонет. Даже если его пробить ядрами.

Вот тогда, когда я подробнее расспросил Тимофея о своём рождении и о матери Стёпки, я и предложил Тимофею авантюру с подделкой документов и с внедрением меня в царский дворец. Рассказав Стёпкиному отцу, что скоро царь Михаил умрёт, и царём станет его малолетний сын Алексей, с которым я могу сейчас подружиться, я заинтересовал Тимофея. Воля — волей, а чем ближе к центру, тем кусок пирога жирнее, а если кусать с краёв, то от подгоревшей корочки, лишь изжога и горечь останется. Так я ему сказал. Тимофей любил образные выражения.

В детстве я хорошо рисовал и, особенно хорошо, лепил. В институте мне понравилось писать шрифты и чертить. Мне вообще очень хорошо удавалось копирование. Например, подписей преподавателей, печатей, которые я просто рисовал. У нас в группе был парень, Сергей Лойченко, которому удавались забавные рисунки. Это был его дар. Я так не мог. Мне не хватало чувства юмора и, главное, выдумки. А вот копировал я его рисунки, как лазерный сканер. Причём, и по памяти тоже. Мы даже как-то с ним поспорили и провели эксперимент, когда я просто увеличил его рисунок в пропорции три к одному. Все размеры совпадали. Я тогда сильно вырос в его глазах. Это был мой дар. Так, как я не мог делать он.

Вот и теперь, я просто перенёс имя шаха Аббаса из подорожной грамоты в свидетельство о браке. Дольше было, кхе-кхе, собирать сажу методом закапчивания глиняного горшка изнутри. А печатей персидского шаха я налепил из глины аж три штуки. И ни одна из них не отличалась от другой ни на йоту.

Мы сидели и разговаривали о том, что ждёт Русь, пока я не стал «тормозить» и отключаться, а потом совсем не уснул.

Тимофей после наших с ним разговоров, как-то вдруг тоже «поумнел». У него словно упала пелена с глаз, исчез «кураж» и появилась мысль в глазах. Он то и дело возвращался к тому, чем бы можно было заняться в Воронеже. Или в Москве. Но он, всё же, больше склонялся к Воронежскому проживанию. Да и мне, честно говоря, нравился Воронеж больше. Там, я знал, рос вековой дубовый лес, порубленный Петром Первым на корабли, которые потом сожгли после неудачной Крымской войны.

И вот я, развернув перед Тимофеем план возможного «старт апа», словно разбудил в нём «бизнесмена-предпринимателя». Я рассказал ему, что можно прямо в лесу, не на берегу реки, поставить мастерские-верфи, где и пилить-строгать доски и другие элементы корабельных корпусов. Речка, конечно,нужна, для установки мельничных колёс, для задания движения пилильно-строгально-сверлильным машинам.

Мне было известно, что мельничные пилорамы появятся в России только в конце этого века, а потому, у меня был шанс стать первым.

— Так ты и такие махины сможешь сделать? — спросил тогда Тимофей.

— Смогу. И не только. Мы с тобой, тятя, такие махины поставим, что они сами станут половину работы делать. Только деньги нужны и разрешение на промысел: лесной билет, там, то, сё… И деньги нужны немалые. Поначалу мы не станем продавать свои корабли. Соберём несколько штук на Волге и станем возить товар в Персию и из Персии. Не морщись. Фролка будет возить. Ему нравится, пусть занимается. Наймём ему в помощь нескольких склонных к купечеству ухарей-жихарей. Корабли будут знатные. Быстроходные, многопушечные. И по морю ходить смогут ладно, и по реке-Волге.

— А как же «зипуны» персидские? — спросил Тимофей. — Казаки туда ходили, ходят и ходить будут. Побить басурманина не грех. И теперь послужат шаху, а возвращаться станут, обязательно пограбят города шахские.

— С шахом надо дружить и торговать. Шах — друг царя, потому, что враг османам и давний торговый партнёр России. А потому, поздно или рано, но царь обидится на тех, кто разоряет персов и даст им по рогам, изничтожив казачью вольницу.

— Верно говоришь, — сказал тогда, и надолго задумался, атаман.

Со мной атаман оставил сотню казаком. Как-то вдруг из прислуги братьям и отцу я стал тем, кому прислуживают. Причём, прислуживают добровольно и даже с радостью. К тому же Тимофей когда уезжал, купил мне перса. Ну, как купил? Можно сказать, что нанял, но перс искренне продавался за то, чтобы его кормили. За это он обещал работать.

Как оказалось, в Астрахани было много персидских «гастарбайтеров», работавших на персидских купцов. Их называли «амбалы». Забавно, да? Я тоже рассмеялся, когда перс себя так и назвал. Просто, он не был атлетического телосложения. Я бы сказал, что он был щупл. Это и оказалась причиной его скатывания по социальной лестнице. «Амбал» просто надорвался, таская тюки по десять — двенадцать пудов.

Его, как он рассказал, обманом заманили в Астрахань, пообещав работу и выдав приличный аванс. Но для него работа оказалось совершенно не подъёмной. Другие справлялись, а он, надорвался слёг, долго болел, а когда выздоровел, то оказался много должен. Теперь у него не было ни крова, ни постоянной работы и жил «амбал», в основном, подаянием.

Он сначала протянул к нам свою большую ладонь, а потом обратился ко мне по-русски:

— Купи меня, маленький князь.

Такому обращению я перестал удивляться, так как стал одеваться очень дорого. Тимофей купил мне хорошую одежду и небольшую, по моей руке, кривую саблю, которой я, откровенно говоря, пользоваться не умел от слова «совсем».

— Зачем ты мне? — спросил я его.

— Тебе не нужен раб? — удивился «амбал».

— А ты хороший раб? — спросил я его. — Что ты умеешь?

— Я умею готовить пилав в большом казане и так пожарить ягнёнка, чтобы он не подгорел и не стал горьким.

— Пилав? Ягнёнок? Это хорошо. Но ты, наверное, магометанин? Шиит?

— Шиит, да.

— Я тоже. А свободный магометанин, не может стать рабом. Даже по своему желанию.

— Такты перс? — спросил «амбал». Глаза его потускнели, а ещё мгновение назад светились надеждой.

— Нет, я перс наполовину. Моя мать была персиянкой.

В глазах перса снова вспыхнула надежда.

— Так ты тот князь, что рождён от дочери шаха Аббаса Великого?