Царь замолчал.

— Почему я тебе всё это говорю? — вдруг спросил он. — Да потому, что умру я скоро, а Алёшка останется на троне воевать со всеми этими упырями, что в боярских шапках ходят. Даже эти, — царь кивнул в сторону веселящихся Морозова и Салтыкова, — из казны не ложкой, а черпаком черпают. И все так. Ты же сразу мне понравился тем, что не просил себе лишнего даже за службу. И показал, что не только словесами вязать можешь. Помогай Алёшке. Одного вы с ним возраста. И, дай Бог, сдружитесь. Нужны ему будут те, кто не лебезит перед ним, а служит верно. Что думаешь, отрок зело разумный?

— Думаю, что не всё от меня зависит. От господаря всё идет. Вот станет он слушать не меня, а Морозова и что? Хотя, мне и советовать то нечего. Морозов точно уж больше меня знает. А то, что ворует… А кто не ворует, государь? Мне надысь твой Никифор сказал: «Не украдёшь — не проживёшь», и он ведь прав. Тяжко жить подневольным крестьянам. Мрут с голода. Обирают их бояре до нитки. Особенно новые, те, что с Польши пришли и сейчас землями одарены. Оттого крестьяне и бегут в украины. Тот же Никита Романов чистит здешних крестьян так, что только щепным промыслом и живут. Тот же Никита Романов чистит здешних крестьян так, что только щепным промыслом и живут.

— А ты, значит, крестьян чистить не будешь? — язвительно спросил царь. — И от тебя не побегут?

— Дочиста обирать? — переспросил я, чтобы прикинуть, как ответить так, чтобы не обидеть царя. — До чиста обирать не буду. Да и ты говорил, что здесь хочешь всё правильно устроить. Например, ты про гречу говорил. И правильно говорил. Гречку ни один червяк не ест, а ячменем и рожью не брезгует. Хранится гречка намного лучше любого другого зерна и польза от неё человеку больше. И ещё, цветок у гречки пчёлам нравится. И липа не нужна. Хотя с липы мёд дюже полезный.

— Откель про гречу знаешь? — нахмурился государь. — И про пчёл?

— Греческие купцы везде ездят. И нам на Дон гречку привозили. Да нашим казакам не пришлась по нраву сия крупа. А ведь с неё и мука добрая получается. Мне нравились лепёшки, что мать жарила.

Я врал и не краснел. Для польза дела, ведь.

— Ежели с землёй всё сложится, заставлю крестьян засеять поле гречихи. Она ведь и засухи не боится. И улики поставлю. Да такие, что диву дашься.

— Улики? Это ты про колоды-пчельники говоришь?

— Про пчельники, ага, — улыбнулся я. — Такие пчельники, что ого-го. Мёд сам стекать будет.

— Ой, ладно, — махнул рукой государь. — Люблю я пчёлок. И пчельники сам хотел тут поставить на колодах. Нет других домов у пчёл, только колоды с дуплами.

— А вот, придёт время, сам увидишь. Всему своё время и свой срок.

Наконец бояре и Алексей натешились стрельбой из луков и подошли к царю.

— Повеселил ты нас, крестничек, — воскликнул Морозов. — Добрые у тебя воины в конной сечи, а ежели без коней?

— Без коней тоже могут. Иногда приходится засаду делать пешую. Или тихо разведать. Могут и так, и так. Братцы, — крикнул я казакам, — покажем, как мы на кулачках бьёмся?

— Покажем, атаман.

— Ух ты, они же тебя атаманом кличут! — удивился Салтыков.

— Ну, кхе-кхе, в такой битве я у них атаман. Они меня никак поймать не могут. Мы, с вашего разрешения, на палках, чтобы не поубивать друг друга. И рукавицы наденьте! — крикнул я казакам, хотя четырёхлучевые гарды на тренировочных палках имелись.

— Нападайте, — крикнул я и устремился в гущу казаков. По ранней договорённости, тот, по которому хоть слегка задевала палка, выходил из схватки. Разу убыло трое, потом ещё трое, потом ещё.

Я то наскакивал, то откатывался, применяя и кувырки и другие кульбиты, ударял и палкой, и ногами, крутил восьмёрки и фланкировал. Казаки сражались честно, а потому вскоре из тридцати, осталось только пятеро. Пространства для манёвра стало больше и поэтому попасть по ним стало труднее.

Напав на меня одновременно, казаки всё-таки меня «зарубили».

— Ай, да Стёпка! Ай, да лихой рубака, — воскликнул Салтыков.

— Ай, да крестничек! — восхитился Морозов.

— Тебе не больно, — спросил Алексей показывая на шишку, растущую у меня на лбу.

— Ничего! — отмахнулся я, отдышиваясь. — Это мы показали потешный бой. Казаки давали мне показать наши ухватки во владении двумя саблями во всей красе. В реальном бою меня бы зарубили гораздо раньше.

— Как, потешный? — воскликнул Морозов. — Били они по настоящему. Видно было!

— Били по настоящему, да только знал я кто и когда будет бить. Сговорились мы. Чтобы повеселить вас.

— Но ты крутился, как веретено. И в правдашнем бою так бы ты победил, — сказал государь. — Так крутиться никто из моих стрельцов не может. Или бояр, кто сабельным боем владеет. Вот хоть бы ты, Борис Иванович? Ведь славный рубака был, а так не крутился.

— Точно, так не крутился, — подтвердил Морозов. — Мы всё больше конно секли руки и головы. На скаку догонишь и так «бзынкнешь» сабелькой по спине, ажно тягиляй лопался.

Морозов оглянулся на царевича Алексея.

— Кхм! — смущённо кашлянул он и продолжил. — А в пешей сече и не припомню, чтобы бился.

— Говоришь все так как ты могут? — хитро улыбаясь, спросил царь. — Что-то не верится мне. Или так же как с пикой, не все ещё освоили твои придумки?

Я улыбнулся.

— Ты прав, государь! Не все! Но вскоре все освоят. Покажите, ребятки, фланкировку.

Я положил деревянные «клинки» на землю и захлопал в ладоши, отбивая ритм. Одновременно запел «Ойсу»:

— Ойся, ты ойся, ты меня не бойся. Я тебя не трону. Ты не беспокойся…

Один за другим выходили казаки и демонстрировали своё мастерство владения своим холодным оружием. Клинки со свистом рассекали воздух. У кого-то получалась именно фланкировка, когда сабля выскакивала из-под передней руки с разворотом режущей кромки вверх, а не простые «восьмёрки», девятки и круги.

Потом, когда все разошлись, вышел я с двумя саблями, которыми фланкировать был гораздо труднее, чем прямыми шашками.

Да и, честно говоря, фланкировка тоже была лишь показухой и это мне доказали казаки, когда я им пытался противостоять только вращением сабельки в разных плоскостях. Я и раньше знал, что в реальном бою фланкировка не только бесполезна, но и опасна, ведь некоторые «финты» возможно выполнить только лишь держа саблю двумя пальцами. Всегда в фехтовании существовал такой приём, как «вышибка», когда даже крепко зажатое в руке оружие выбивалось.

Кручение сабли или шашки является неплохим упражнением для развития гибкости суставов, укрепления необходимых для фехтования мышц и выработки того, что называется «чувством оружия». Однако более простые и, самое главное, более эффективные с точки зрения всего вышеперечисленного упражнения уже давно разработаны в фехтовании и носят весьма говорящее название «мулинеты» («мельницы»). Более того, мулинеты служили не только для обучения фехтованию, но и использовались как элементы защиты или атаки, однако были достаточно просты, представляя собой фактически круги, не требовали ослабления хвата и всегда выполнялись с лезвием клинка, поставленным в плоскость удара. Так, например, вращение клинка в кисти использовали для круговых отбивов и круговых ударов.

Да, можно было бы просто учиться фехтовать, но такого понятия тут никто не знал. Школы не было. Казаки учились владеть саблей друг у друга и самостоятельно.

Кроме шашки я в молодости фланкировал: нагайкой, саблями, мечами и кинжалами. Приёмы основаны на мышечной памяти. Это нетяжёлые физические приёмы, но при крутке задействуется вся группа мышц и я использовал её больше для развития тела.

Но зато фланкировка была красива и зрелищна.

Казаки хлопали и пели «Ойсу». Я крутил две сабли, создавая вокруг себя свистящий воздушный шар. Царь и бояре стояли раскрыв рты, Алёшка подпрыгивал и попискивал от удовольствия. Наконец, когда песня закончилась, я остановился, вложил обе сабли в ножны. Подбежал Алёшка.