— Ты гляди ка, Фрол, какую себе штуку Стёпка смастрячил! И для чего она тебе? — спросил отец.

— Руки развивать, — сказал я. — Слабые они у меня, саблю держать. Да и шестопёр если взять, то махну пару раз, да и всё. А так. Тоже, какое-никакое, а оружие.

— Ну, тоже скажешь, — оружие… Что-то вроде нашего кистеня. Но лёгкие палки. Кистень бы сделал.

— Мне достаточно, — упрямо сказал я. — Надо будет, сделаю и кистень. Кистень не перехватишь, а эти, смотри как можно.

Я, мы были на берегу и готовились к ночёвке после ужина, крутнул палки несколько раз, завёл свободную за спину и перехватил её левой рукой, ударив освободившейся палкой снизу. Потом ещё раз крутнув, перекинул через правую руку со спины, перехватил и снова ударил. Получилось эффектно и Тимофей крякнул одобрительно.

— Ну, для сшибки с безоружными — пойдёт, — махнул он рукой. — Доброе дело. Привыкай, ладно.

Нунчаки, на самом деле — отличный развивающий гимнастический инструмент. От него и по голове получить было очень даже можно. Ловкость, сустывы и связки рук они развивали отлично. Да и мышцы тела работали от поясницы до плечевого пояса. В конце концов, нунчаки и кистень, это, по сути, одно и то же. Но если заехать по голове стальным шаром, то мало точно не покажется. А палками я получал, поначалу, довольно часто.

К Астрахани мы шли на вёслах семнадцать дней. Ветер дул юго-восточный, а потому паруса мы не поднимали. За семнадцать тренировочных дней я научил Стёпку довольно прилично прыгать на скакалке, отжиматься на кулаках тридцать раз, крутить колесо, кувыркаться через одну и две руки, с упором и без и с прыжком в длину. Подкачал ему пресс, немного растянул «шпагат». Научил трём боксёрским ударам. Ну, скажем так… Познакомил с тремя ударами.

Эти удары Стёпке понравились, и я показал, как их можно было отрабатывать, сидя на «банке» в струге. А что? Вполне себе упражненьице. Заодно, научил разным «каратэковским» блокам и их связкам друг с другом и с переходом от блока к удару. Это я подсмотрел у какого-то бывшего каратэковского старого мастера. А что? Плевал я через третьи сутки безделья, на недоуменные взгляды гребцов, оборачивавшихся на меня то и дело, переглядывавшихся и между собой, и посмеивавшихся в усы.

— Да, насрать, — говорил я себе улыбаясь в ответ на взгляды и улыбки.

Кроме развития тела, во время сплава от Царицына до Астрахани, я занимался ушивкой своей одежды. Вернее, той одежды, что подобрал мне отец. У меня шили обе бабушки и элементарные понятия кроя, я имел. Первым делом я понашил себе внутренних карманов в штаны, куртки, которых у меня сейчас было аж три пары.

Мелкие предметы, например деньги, обычный люд носил за щекой, а более представительные, в мошне, привязанной к поясу, которую ещё по-персидски называли гаман,или гомон. В таких же мешочках носили и обереги. Их, обычно шили и вышивали жёны и невесты.

Мне в карманах носить было, в принципе, не чего, но вдруг, появится какая монетка? Что, мне её в рот совать? Бр-р-р… Даже представить мерзко.

Видя, как я ушиваю себе одежду под «фигуру», Тимофей только крутил головой, но ничего не говорил. И то… Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не надоедало. А то я было пристал к отцу, чтобы он рассказал про свои походы и войну с турками за крепость Азов и сидение в ней. А ещё про мою мать и моих персидских родственников.

Атаман был не разговорчив и косноязычен. Командовать мог и делал это с удовольствием, а «лясы точить», не любил.

Кроме ночных тренировок, которыми я, впрочем, не злоупотреблял. Телу нужно было отдохнуть и восстановиться. Где-то я читал, что во время сна, человеческий организм продолжает работать, восстанавливая то, что за день растратил. Мозг проводит ревизию внутренних органов и наполняет их нужными для восстановления веществами и клетками.

После тренировки я пытался почувствовать эти процессы, но ничего внутри себя я не ощущал. Всё было, как обычно. Мой разум был точно таким же, как и Стёпкин. Даже как-то странно, казалось мне. Я же не обычный разум, а вторичный… Сторонний, как бы. А ничего сверхъестественного не мог. Обидно даже. Хотя, вру…

Я же тогда, когда ввел себя молитвами в «транс», нашёл центры, отвечающие за слух, зрение, осязание и обоняние, которые научился отключать. Во-о-от. Значит, ещё не всё потеряно. Надо только пробовать. Но, молиться мне не хотелось. Тогда я просто изнемогал от чужих ощущений и взмолился от безысходности, а сейчас я чувствовал себя очень даже неплохо и напрягать ум не хотел.

Иногда Стёпка просыпался, обычно к концу тренировок, и наблюдал за тем, что я вытворял с его телом. Преследуя корыстный интерес, я стал делать «заминку» из тех упражнений, чем начинал тренировку. И Стёпка постепенно разучил весь арсенал движений. Тогда я давал ему самому поуправлять своим телом по моей программе. Так и он вскоре втянулся в тренировочный процесс. Иногда, когда впереди появлялось препятствие, стругам приходилось устраивать стоянки и днём. Например, из-за скопления брёвен развалившейся «баржи». По Волге в Астрахань и дальше на Каспий сплавлялся лес, но не просто самоходом, или плотами, а здоровыми «дощанниками», сбитыми из этого самого «леса». Вот такой дощанник и развалился буквально у нас на глазах.

Стояли мы тогда у берега двое суток и я, усиленно занимался со Стёпкой. Категорический противник всякого чужеродного «дрыгоножества» типа каратэ, я был сторонником русского-народного стиля рукопашного боя. Который видел у кубанских и донских казаков ещё в детстве и молодости. Каратэковские стойки и удары, что руками, что ногами, я считал, базой и разминкой перед «нормальными» тренировками.

Интересно, что Стёпка некоторые «прихватки» воспринял, как родные, вспомнив казачий пляс, на раз и не два виденный им на «гульбищах». Казаки, тоже, видя, как я мучаю Стёпкино тело «выкрутасами», выходили в круг и выдавали свои «коленца». Получалось очень интересно и полезно. Русские танцы — та ещё спортивная гимнастика! Одна джигитовка чего стоит! Перекинь-ка на скаку своё тело в положение задом на перёд и обратно! А ведь казаки так сидя умудрялись отстреливаться из лука! Ногайская, как мне пояснили, техника.

Так что, мне было чем загрузить Стёпку, подчинявшегося мне безукоризненно и безропотно. Хорошо, что среди казаков не было христианского попа, а то бы он,наверное, обратился бы к нему с раскаянием в грехах и тогда меня, скорее всего, попытались бы изгнать. Хе-хе… Интересно, какими способами?

Писали, что один европейский экзерсист изгнал из одного несчастного более трёх тысяч бесов. Крепкий, видимо, ему попался «попаданец». Или тогда не были ещё знакомы с шизофренией? Хе-хе-хе… Знавал я одного такого, которому вдруг снесло крышу и он стал считать себя одновременно и Христом, прости Господи, и дьяволом, спаси и сохрани. И это к тому, что и человеком он себя считал. Помучался я тогда с ним, так как приходилось общаться по работе, а руководство проблемы не видело, до тех пор, пока он чуть не задушил мастера трубопроводного участка. Так ладно бы если бы за дело… Все бы поняли. Но просто так…

Положили гражданина в больничку. Там он тоже едва не задушил санитарку. Объяснял свои поступки тем, что бесы его, Христа, совращали и искушали[1]. Потом он вроде как вылечился и снова вернулся к нам на завод. Честно говоря, я опасался поворачиваться к нему спиной и он это чувствовал и посмеивался, утешая меня, что, дескать, всё прошло и он вполне здоров. Хе-хе… И вот я умер. Да-а-а…

А переселение душ в буддизме, которого придерживалось процентов десять казачьего воинства весьма приветствовалось. Правда, если бы Стёпка сказал, что в него что-то вселилось, его могли бы принять за воплощение Будды. А этого тоже нам со Стёпкой было совсем не нужно.

Правда Тимофей как-то подозрительно внимательно поглядывал на Стёпку, бросая, чаще всего, короткие взгляды, и поначалу расспрашивал, что со Стёпкой произошло, что он такой бойкий стал. Тот, паразит такой, не смог сделать «покерфейс» и, потупив глаза, сказал, что «ничего тятя». И этим зародил в отце ещё большие сомнения и подозрения. Знать бы какие? Однако, с тех пор Тимофей наблюдал за Стёпкиными упражнениями ещё внимательнее.