Корсаков ухмыльнулся и бросил взгляд на пациентку, потом снова на меня, как бы спрашивая «это причина?». Я молча кивнул. Он жестом дал понять, что всё понял и приступает к улаживанию сложной ситуации путём введения строптивого пациента в глубокий сон. Когда это произошло, мы со Светой шумно выдохнули.

— Железные у вас нервы, Александра Петрович! — воскликнула Света, качая головой. — Мне её уже давно прибить хотелось.

— Свет, ну человек одинокий, стеснительный, несчастный, больной, ей самой от себя очень тяжело, — улыбнулся я. — Вот она и пришла с нами всем этим поделиться.

— Ага, чтобы и мы себя такими жертвами почувствовали! — хихикнула медсестра. — Железные у вас нервы всё-таки.

— Да никакие они не железные, — хмыкнул я и махнул рукой. — Держался, как мог. Просто если начать реагировать, то разговор завёл бы ещё дальше не туда. А так хоть получилось истины добиться.

— Александр Петрович, — прервал наш диалог Корсаков. — Я вам искренне сочувствую и дико извиняюсь, но меня ждут следующие пациенты, начинайте.

— Понял, принял, не отвлекаюсь, — ответил я и положил руку в проекции сигмовидной кишки точно над новообразованием.

Опухоль достаточно плотная, скорее всего хрупкая, возможно кровоточит в просвет кишечника. Об этом она ничего не говорила, но причину сокрытия важной информации мы теперь знаем. Я начал осторожно удалять фрагменты образования, для начала из просвета сигмы, чтобы восстановить большей частью утраченную проходимость. Периодически приходилось останавливаться и заниматься гемостазом. Дуля реально охотно кровила. Я остановился, когда просвет стал достаточно проходим, а удалена была лишь четверть. Пациентка в возрасте, неизвестно, как поведёт себя организм, поэтому пока хватит.

Следующим сложным морально этапом было объяснить ей, почему образование удалено не полностью, как правильно себя вести и зачем надо приходить на повторные процедуры. Когда дамочка вышла из кабинета, мне хотелось закрыться изнутри и больше никого не пускать. Ещё одна такая и мне понадобится мастер души самому. Причём по прямому назначению, а не для «наркоза». Но, надо работать дальше, разгребать очередь, которая успела накопиться. Никто никуда не ушёл, все терпеливо ждали.

Я отправил медсестру за кофе и вкусняшками, а сам позвал следующего. Перекус, как и восстановительная медитация, будет на ходу, для хорошего релакса времени нет. Выпроводив переставшего хромать музыканта, потом наскоро прожевав одно пирожное и запив его кофе, я сказал Свете звать следующего. Работаем, ребята, работаем!

Обед решили сократить по максимуму. Начали позже, закончили раньше. Как говорил один мой знакомый, «махать веслом» пришлось быстро, как майор Пейн. Когда Света уже убирала тарелки, мне позвонил секретарь Обухова.

— Слушаю вас, — сказал я, приготовившись получать важную информацию.

— Александр Петрович, добрый день! — торопливо начал он. — Вам сегодня крайне необходимо попасть на аудиенцию к Степану Митрофановичу в три часа. Всё остальное время у него катастрофически занято, так что постарайтесь не опаздывать. Заранее благодарим за понимание и исполнительность.

Я даже ничего не успел ответить, как положили трубку. Вот же напасть, надо выкручиваться, это я пропустить никак не могу. Чтобы попасть к трём, мне надо выйти из клиники полтретьего, не позже. Позвонил в регистратуру, чтобы больше никого не записывали и начал «пахать» в ускоренном режиме.

Мне очень повезло, что сегодня по закону парных случаев больше не было пациентов подобных той пожилой даме, я справился с задачей, даже вышел на улицу немного раньше запланированного.

В холле возле кабинета главного лекаря «Больницы Всех Скорбящих Радости» сидела небольшая делегация, к которой подходили новые люди, их набрался почти десяток. В душе поселилась тревога, я так надеялся, что сейчас решится важный для меня вопрос, но всё может отмениться из-за какого-нибудь экстренного совещания.

Дверь в приёмную открылась, выглянул секретарь и жестами позвал меня быстрее заходить.

— Произошла небольшая накладка, — сказал он, подтверждая мои опасения. — Но Степан Митрофанович примет сначала вас, потом уже совещание. Хорошо, что вы пришли пораньше, проходите.

— Спасибо, дружище! — сказал я и уже второй раз хлопнул его по плечу, чем вызвал сначала удивление, потом растерянную улыбку.

Обухов мог бы позировать для изготовления памятника даже самому медлительному скульптору, высекающему шедевр из гранитной скалы крестовой отвёрткой. Такая же поза, такой же наклон головы над кучей бумаг. Мне его в какой-то степени даже стало жалко, ни за что на свете не хотел бы иметь такую работу. Неужели трудно найти каких-нибудь аналитиков и делопроизводителей, которые будут перерабатывать эти кубометры макулатуры, систематизировать и предоставлять в виде наглядных таблиц, диаграмм и отчётов, сортировать входящую корреспонденцию и класть на стол для прочтения только самое необходимое?

— Проходи, садись, — буркнул он, подняв на мгновение на меня взгляд. Потом дочитал лежащий перед ним документ и устало откинулся на спинку кресла, уставившись на меня.

— Доброго дня вас, Степан Митрофанович, — сказал я и занял место на стуле, к которому уже начал привыкать.

— И ты не хворай, — хмыкнул он. — Ты вот расскажи мне, что за мутная история с дачей взятки хозяину лечебницы имени «Святой Софии»?

— Я сам узнал это только в ретроспективе, что отец дал ему какую-то не очень скромную сумму чтобы они дали у них поработать и не ставили палки в колёса.

— Угу, — кивнул Обухов и нахмурился.

— А вы откуда знаете? — поинтересовался я. — Виктор Сергеевич сказал?

— Твой Виктор Сергеевич расколется только под пытками, — Обухов раздражённо отпихнул от себя стопку документов, которые и так ему не особо мешали. — Этот засранец, я сейчас имею в виду главного лекаря лечебницы Демьянова, спросил меня, мол заплатят ли ему за это также, как в прошлый раз. Я сначала не понял, о чём он говорит. У нас же была договорённость, что ты там работаешь бесплатно в пользу клиники под контролем Виктора Сергеевича, чтобы попытаться вернуть дар. И кто был инициатором взятки? Отец?

Я промолчал, сделав виноватое лицо.

— Ух-х, Пётр Емельянович! — покачал, возмущаясь, головой главный лекарь Питера. — Чрезмерная опека? Хотел, чтобы сынулю не дай бог не обидели? Зря он это сделал. Ну да ладно теперь. Помогло хоть?

— Да всё нормально, Степан Митофанович, — улыбнулся я. Не буду же я сейчас рассказывать про все глупости, которые этот Демьянов за неделю учудил. — Мы нашли с Демьяновым общий язык и успели сработаться. Так что и сейчас сработаемся. Что вы, интересно, ответили ему насчёт оплаты?

— Ты по дороге поскользнулся и ударился головой? — хохотнул Обухов. — Я назвал ему сумму, которую он с учетом умопомрачительной скидки должен будет заплатить тебе за то, что ты со своим методом выведешь его клинику на беспрецедентно более высокий уровень, подняв престиж и посещаемость. На зависть конкурентам, заметь! Чужая зависть иногда греет душу больше, чем пачка банкнот за пазухой.

— Ясно, неожиданно, — сказал я. — И когда можно будет приступать?

— Сегодня! — он чуть склонился вперёд и вперил в меня самый суровый из своих взглядов. Потом снова откинулся назад и заржал как конь. — Да нет, конечно же! Созвонись с ним сегодня, а лучше зайди. Согласуете расписание, дашь ему задание по сбору информации по лечению пациентов за прошлый месяц. С понедельника следующего начнёте, будет вполне приемлемо, да?

— Отлично, Степан Митрофанович! — довольно закивал я. — Как раз успею распечатать в типографии методические пособия.

— Ты и правда что ли головой ударился? — устало вздохнул он и покачал головой. — Ну какая к чёрту типография? Везде цензура, всё под контролем, сразу доложат туда, куда надо и начнётся заварушка.

— Это очень лояльная типография, — улыбнулся я и назвал адрес и надпись на жухлой табличке.