1.

Среди однообразной серой массы крылатых очкастый сильно выделялся. От него разило уверенностью, силой и злобой. Он как Джокер в очках стоял посреди кучки разнообразных, но одновременно и одинаковых «клоунов-бойцов». Я видел только его. Взгляд сам фокусировался на этом уроде, не оставляя шанса другим.

Юра Безотчества вздохнул и начал полировать лезвие о колено. Тупое движение, подсмотренное в боевиках — так нож не заточишь, но понтово и страшно, да. Когда представляешь как это снующее вверх-вниз, влево-вправо лезвие может проникнуть тебе в грудь становится жутко.

— Вот это твой брат? — он посмотрел вниз, потом на меня, — не похож. Врёшь.

— Зачем? Что мы вам сделали?

Юра хмыкнул и почесал лезвием за ухом:

— У вас есть то, что нужно мне… Нам. Он не хотел отдать.

— Теперь ты врёшь. Тебе просто нравится убивать. Но обычно такие храбрецы убивают беззащитных женщин. С Андрюхой так легко не было, это точно.

— Зато с тобой будет, — он махнул рукой и отвернулся в сторону реки. — Сейчас. Скоро начнём, не спеши навстречу неизбежному, быстро умереть не получится.

Он кажется потерял интерес к разговору и всё всматривался вдаль. Кого он ждёт? Требуха сам не выйдет и поймать его не так просто, дракону руку отгрызть нападающему ничего не стоит. Моего маленького шаолиня лёгкой кровью не взять. Где Костян? Куда он делся? Голова не соображает, как после запоя и во время него, только тупое созерцание и боль в запястьях, там где меня держат серые помощники. Сраные селюки никогда нас не любили, это я еще с детства знаю. Помню хорошо мне наваляли нунчаками, когда я местную девочку после клуба домой повёл. Красивая была Галка, сочная как шаурма. Хохотушка и ноги у неё были загорелые до того места, где подол юбки заканчивался. Дальше такая молочная бледность начиналась… эх… И в итоге даже поцелуя не досталось, подмигнула, махнула ручкой и скрылась за калиткой, а я огрёб по спине, всем что у пацанов в руках было. Эх, молодость.

— Летят, — сказал вдруг Юра и оживился, — наконец-то, а я уже переживать начал.

Через реку освещаемый солнцем к нам летел ангел, точнее его тень и в руках он что-то тащил, что-то большое и двуногое. Если бы я мог, то прикрыл бы глаза ладонью, но я не мог, и щурился на свет пытаясь разглядеть и угадать что это за гость. Но я даже близко к разгадке не приблизился. А потом как понял, короче…

Когда оно ступило на землю и бросило свою плачущую ношу я узнал крылатую. Это женщина. И совсем недавно она в платке и длинной юбке стелила мне постель и готовила еду. И ещё она была одета.

Я закрыл глаза и снова раскрыл их в детской попытке понять, вижу ли я то, что вижу?

Мама Костяна была голая. Абсолютно голая, всем своим обрюзглым старческим телом она демонстрировала окружающим, то что обычно прячут. Кстати волосы очень красивые и густые, почти без седины. Ноги до лодыжек грязные и серые от пыли, выше я смотреть не стал, глаза опустил — стыдно, но заметил на бедрах и животе порезы, царапины и кровь — та, кого она притащила сопротивлялась.

Груз свой ведьма отшвырнула и девушка упавшая лицом в песок была хотя бы одета. Измученная, напуганая, грязная и обмочившаяся, но в одежде. И поэтому я смотрел на неё, а не на страшную голую подружку Юры Безотчества. Девочка в теле, в самом соку, напомнила мне Галку, но деревенская плоть сочнее, всё-таки это городская, видно по забитому и мечущемуся во все стороны взгляду и остаткам штукатурки на лице. Она встала покачиваясь на четвереньки и затравленно смотрела на очкарика. Да, она тоже выделила его и сфокусировалась на Юре. Маньячий магнетизм. Или они уже были знакомы.

— Пожалуйста, — в её просьбе был такой страх и такое отчаяние, что меня как сквозняком пробило насквозь, — Пожалуйста, дядя Юра.

Он даже не посмотрел на неё и только рукой махнул, брезгливо:

— Мама, прошу тебя.

Голая баба ногой надавила на спину девушке и прижала её к земле. Молча и безразлично.

— Кого мы ждём сынок?

— Сейчас приведут последнего из квартета.

— Сынок? — испуганно «квакнула» она, но Юра её успокоил:

— Нет же. Костя мне не нужен. Мы ждем моего старого друга. Можно сказать из прошлой жизни. А вот и он.

Я не мог оглянуться, потому что селюки выкрутили руки, но все остальные повернулись всматривались в сторону дороги. Кого-то вели, и этот кто-то был знаковым персонажем, как минимум его знали.

Очкастый маньяк ухмылялся (это нельзя назвать улыбкой), он даже перестал «красоваться» со своим кухонным ножом и прищурившись смотрел на дорогу, улыбаясь мыслям.

Голая старушка тоже таращилась вдаль, но взгляд у неё был пустой, как у Костяна, когда он смотрел новости по ящику. Он мне напоминал того придурка в трениках из комедийного шоу, который вечно на ящик ругался. В её взгляде не было узнавания, интереса, ненависти, злости — только молочный, как у рыбы, взгляд. Зато когда мама оглядывалась на сына всё менялось, глаза как у политика на выборах наполнялись добротой, сочувствием и «чем могу служить?». Только у мамы всё было максимально искренне, никакой журналист не подкопается. Чистая, кристальная любовь.

А вот девушка реагировала интересно. Она поднялась на локтях и хоть голая и вся в пыли бабская нога не переставала давить девушка всё равно смотрела, и читались в её взгляде десятки эмоций. Она обрадовалась и засветилась изнутри, но почти сразу потухла, только я успел ухватить эту странную эмоцию. Потом ещё была надежда в расширенных и округлившихся зрачках. Она надеялась на того, кто приближался и радовалась своим ощущениям, но потом взгляд её обмяк, как упавший парашют. Я увидел поражение, разочарование и страх. Страх не за себя, страх не перед тем, кто идёт, а за него. Девочка боялась, переживала и надеялась одновременно. Или это я такой впечатлительный? Нужно было в писатели идти, а не в физруки.

Шаги совсем рядом. Шум захватил меня и прошел сквозь меня и в наш круг втолкнули еще одного человека с пакетом на голове.

— Привет, — улыбнулся Юра и пакет резким движением сорвал. Вот и встретились. Мишка, хозяин Требухашки, уехавший в ночи тоже был здесь. Он был жёстко избит и весь в ссадинах и крови, но по крайней мере еще жив, хоть руки выкручены за спину и связаны. Его поставили на колени спиной к Юре и девчонке, поэтому первым он разглядел Андрюху. Вздрогнул узнавая и на меня посмотрел. Прямо мне в глаза. Просто в душу заглянул и я не смог прочитать его эмоции, потому что бля, слезами вдруг заливаться начал.

— Кто его убил? — прохрипел Мишка, голос у парня сильно изменился, быстро постарел он. Я кивнул, показывая подбородком, на ухмыляющегося маньяка. Больше всего на свете я боялся сейчас, что он вонзит нож парню в шею. Одним ударом, раз и оборвёт ещё одну молодую жизнь, обрежет ещё одну ниточку, уничтожая целую ветку не родившегося поколения. — Ты же обещал, — он обращался к тому, кто ухмылялся за спиной, а смотрел на тело Андрюхи, — ты обещал, не трогать их. Они ни причём.

— Он сам набросился. Бешеный какой-то. Еле отбился, пришлось его убить, чтобы он меня не грохнул. Настоящий маньяк.

Парень посмотрел на меня. Я не видел в его глазах страха и беспомощности, он точно не боялся. Именно таких парней бьют исподтишка, стреляют в спину, режут горло сзади и взрывают в машинах. Тех, кто не боится врага. Именно поэтому я начал верить и молиться. Пусть маньяк только даст ему шанс, пусть не убьет его сейчас, когда он на коленях и связанный. Пусть меня убьёт, а паренек прорвётся и девчонку свою вытащит из этого колхозного ада. Пусть они умрут не так, заберите меня.

Но вслух я этого не сказал. Потому что я трус.

2.

— Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались, — потёр руки Юра и уронил нож, — Ой, да ты не дёргайся, длинный. Такой здоровый и боишься. А ну-ка разверните их, мордами друг к другу, так чтобы перемигиваться могли. Я не против.

Мишку оттащили в сторону и посадили у ног двух типов, которые его стерегли. Я оказался по левую руку от него, а девчонка по правую. Они встретились взглядами и у неё высохли слёзы. Эх, если бы на меня так жена смотрела, я бы и не запил наверное.