Тогда в хостеле он жил уже месяц, а я только заселился и знакомился со старожилами. Витька сам ночевал в комнате, ни с кем не общался, на кухню и в туалет выходил только когда никого рядом не было. Нечёсаный как домовёнок Кузька, неумытый как поросёнок, злой, дёрганый и нелюдимый — такой он был. А еще от парня воняло. Он мало мылся, потому что стеснялся занимать место в душевой, а по ночам воду выключали. И по природе своей ещё и пот у него был вонючий.
А это многим не нравилось. Напряжение нагнеталось потихоньку ещё до моего приезда. А потом всё случилось.
Я лежал на своей койке и слушал БИ2 в наушниках, когда услышал странный грохот на этаже. Очень лень было вставать и отрывать задницу от простыни, но шум комом катился мимо моей комнаты и наконец разродился криком, стоном, пыхтением, плачем сквозь зубы и самое главное разбавил весь этот котел издевательским смехом. А я не люблю когда над кем-то смеются. Пришлось вставать и проверять что происходит.
Клубок скрюченных тел как раз прокатился мимо, когда я выглянул в коридор.
Местный куратор рабочих по имени Олег стоял ухмыляясь рядом и подмигнул мне. Спиной он опёрся о стену и руки на груди сложил, сам не участвуя в вакханалии, но противный смех был точно его.
— Что происходит, шеф?
Он смерил меня взглядом, размышляя стоит отвечать или нет. Решил. Ответил.
— Живёт у нас тут вонючка-заика. Парням надоело уже его носки нюхать и семейные жалуются на плохие запахи после него в туалете. Решили научить парня чистоплотности.
Человеческий клубок пыхтел в конце коридора у душевых и я вышел посмотреть.
«Арр» — зашипел кто-то, и послышался глухой звук удара. Дальше слушать я не стал.
— Эй! Ты что! — крикнул в спину куратор, но я уже пересек короткое расстояние от двери к душевой и схватил первого попавшегося соседа за шиворот. Потянул с силой на себя стараясь оторвать его, вытащить за грани клубка.
Они пытались «впихнуть 'не впихуемое». Четверо здоровых парней схватили пятого, на котором уже была разорвана футболка и пыхтя запихивали его в душевую. Парень молча сопротивлялся, упёрся обеими руками и ногами по обе стороны проёма. Он был весь мокрый от пота, на спине виднелся синяк, а на пол капала кровь из носа, образуя лужицы как во втором терминаторе.
— Ты чё, — прохрипел Санька, которого я оттаскивал, горло футболки чуть придушила его, трескаясь по кругу. «Сейчас ткань лопнет и выскочит, гад», — подумал я, помог себе второй рукой и отшвырнул соседа к стене. Футболка все-таки порвалась с громким треском и Санька охнул. Открыл рот и полилась брань, но немощным потоком бурной реки, а так…выбросы грязи из-под ног прохожего. Как всегда про маму вспомнил, про отца, про красоту моего лица и болезни которыми мне обязательно придётся заболеть.
Я, тем временем, схватил за волосы патлатого Вовку и оттащил его тоже. Парни уже начинали что-то подозревать, и жертва пинаться стала свободнее.
Разнять удалось не без проблем, но своего учителя по физ-ре я мысленно поблагодарил не раз. Вот что значит «Вся сила в спорте».
Парня оттащил в противоположную сторону. Не знаю, чего они так долго возились — силёнок у Витьки не было совсем. И правда попахивало от него застарелым потом, о чем я и сообщил ему потом. Вот такое было начало нашей дружбы. Один раз вписался, потом приходилось вписываться ещё не раз. Очень у нас любят слабых обижать.
Позже я к Витьке переехал — научил его носки стирать и ноги мыть после работы и перед сном. Заставил зубы чистить и душ регулярно посещать. Научил обувь мыть и прочим обычным для нормального человека процедурам.
Так и подружились потихоньку. Те, кто участвовал в драке разъехались потихоньку, Санька ушел на другую работу и там его в станок затянуло и остался из старичков только постепенно толстеющий Олег и мы с Витькой.
А потом он приехал ко мне в гости. А потом я его потерял в ночи и это очень нехорошо.
7.
Витьку они приперли к стене рядом с Доской Почета. ДК строили еще при Союзе и мраморная ниша в стене была одним из пережитков-остатков той эпохи. Не могут выдавить до сих пор памятки того времени — всё сопротивляются. Сейчас на ней уже не висят фотографии колхозников-передовиков и шахтеров-рекордсменов, а стоят плохо пахнущие банки из-под pepsi в которые кидают окурки подгулявшие посетители. А сейчас в неё вдавливают спиной моего друга два мента (теперь их называют полицейскими, но суть не поменялась). Нехорошо.
Витька сопротивляется, отталкивает руки, отрывается от стены и опять прилетает назад и снова красный как рак. И снова помятый, и что-то неразборчиво хрипит как астматик. И снова его прессуют уроды, только на этот раз в форме. Пацанчик — магнит для неприятностей.
Полицейская тойота стоит мордой к стене и фарами ярко освещает место действия, как прожектор подчёркивает нужную сцену в театре. На переднем сидении кто-то копается, я вижу только толстую задницу, торчащую наружу. Этому патрульному срочно нужно начинать меньше кушать и больше бегать.
Один из тех кто прижал Витьку к стене маленького роста — восточной наружности, грузин или армянин. Второй коп высокий, худой и усатый. Меня они не видят, я стою в темноте и еще не вынырнул под ясные очи. Я не спешу. Спешить сейчас не нужно. Проблемы у нас уже есть, теперь бы понять насколько серьезные.
Толстый лезет наружу задом вперёд и что-то мешает ему выйти на свежий воздух.То ли большая ковбойская шляпа, которой он цепляется о крышу (Нет), то ли огромная кобура из-под пистолета (Нет). И что же тут у нас? Я уже знаю.Просто прикалываюсь, развлекаю сам себя. Это — крылья. Большие черные, пушистые, кожаные крылья мешают и так не маленькому полицейскому спокойно выпрямиться, крылья — а совсем не живот.
— Стой ровно уже, брат, или браслеты наденем, — злясь говорит мелкий, а длинный молча бьет Витьку в грудь, не сжимая кулак, так сильно что тот наконец успокаивается и сжимается в полупоклоне, хрипит и отплевывается. Слюна ниточками свисает изо рта.
Толстый задевает рычажок в машине и фары гаснут, погружая местность в первозданную тьму.
— Эй! Сержант, включи свет, — слышу новый голос, это усач. Спокойный, можно сказать холодный, безэмоциональный голос. Такие люди очень опасны, знаю по опыту. Уж лучше злость, ненависть, хамство, наглость слышать от представителей власти, но не отсутствие настроения — эти ледышки самые злые. Такие от работы уже устали лет двадцать назад, всё делают ровно и равнодушно, а к обычным людям относятся как к недоразвитым.
— Щас, парни, извиняюсь, — у толстого немного писклявый голос и громкая одышка. Я слышу как сплёвывает на землю и тяжело вздыхает Витька. Свет возвращается и силуэты превращаются в нормальных трехмерных людей.
Толстый выбрался из машины и теперь замечает меня, потому что я уже по эту сторону границы света и тьмы.
Витька тоже смотрит на меня, потому что оглядывался перепуганными глазами вокруг, в поисках хоть какой-то помощи. Армянин замечает его взгляд и тоже берёт прицел
Всем выйти из сумрака.
— Ми-ми-ми, — бормочет Витька, а я быстрым шагом подхожу к ним.
— Добрый вечер. Что здесь происходит?
Усатый тоже поворачивается и одной рукой держится за бок, там где кобура. Армянин сидит на корточках рядом с Витькой и улыбается, но теперь выражение его лица изменилось. Он похлопывал парня по щеке, но руку сразу убрал, схватил парня за локоть и попытался поднять. Витька всхлипнул и напрягся сопротивляясь.
— В чем дело, брат? Почему ходишь здесь по ночам? Красавицу свою потерял?
Усатый смотрит на меня пристально, кажется у него расслабленный вид, ноги расставлены на ширине плеч и слегка даже позёвывает, но я чувствую, что это просто поза — сейчас он сжатая пружина, готовая распрямиться в любой момент. И правая рука готова выхватить что-то с пояса.
— Это мой друг, — киваю я на Витьку, — мы отдыхаем здесь. Можно узнать причину задержания?
— Опа, — толстяк уже шагает к нам. В руках у него я замечаю стопку листков с распечатанными шаблонами. Крылья за спиной толстяка раздувают небольшой ветерок, поднимая листья с земли. — У нас тут юрист доморощенный.
