— Гриша. Если ты еще раз позволишь себе так на мне срываться, тебе не поможет никакой папаша. Если тебе есть, что мне сказать, — продолжил я, глядя в покрывающееся красными пятнами лицо. — Говори спокойно и по делу. У нас здесь так общаются. Так общаются вообще все приличные люди.
Снизив высоту, я несильно бросил пухлого особиста на черный камень фундамента. Тут же схватившись за горло, Григорий Даниилович тяжело дышал, приходя в себя.
Я же сверху оглядел лица всех своих соратников и подчиненных. Виктор, Маша, зло сжавшая губы Алиса, водитель Прохор с обоими сыновьями. Все они смотрели на меня одобрительно, на губах Виктора играла злая ухмылка.
Он с первого дня особенно невзлюбил особиста. Уж больно у них характеры разные — хладнокровный и расчетливый немец, человек дела, не гонящийся за признанием и одобрением, и ленный, внешне безразличный ко всему вокруг Гриша, главными развлечениями которого стали бахвальство и нравоучения.
— Надеюсь, это послужит тебе уроком. — мрачно промолвил Виктор. — Что не стоит лезть под руку с идиотскими истериками и ненужными советами.
— Вы… Вы не понимаете! — промямлил Гриша, все еще хватая ртом воздух. — Эти люди, они… кто угодно может быть их агентом! В день прорыва они пытались устроить покушение на моего отца!
Ого! Покушение, на одного из главных людей в Империи, да еще и в такой «удачный» день… Меня все сильнее интересует, что это за типы, и кто за ними стоит. Есть подозрения, что ниточки ведут к кому-то, с кем мне бы пока очень не хотелось встретиться.
Еще рано — я пока не готов вступить в бой и гарантированно победить.
— Ты мог сказать об этом совершенно спокойно. — глядя на него сверху вниз, бросил я. — Виктор прав, я лично не знаю случаев, когда истеричные вопли помогали какому-то делу. Объясни, что это за люди такие, и почему вы до сих пор их всех не перевешали?
Особист уже пришел в себя, и теперь грузно встал, отряхивая колени. С прежней важностью оглядел всех собравшихся.
— Ну, для начала — попрошу удалиться людей простого сословиях. — со значением посмотрел он на Прохора с сыновьями. — Я и так собираюсь раскрывать вам не самую общедоступную информацию.
Я молча кивнул. Все прекрасно всё понимали — слишком много знающих простолюдинов зачастую не может защитить даже дворянское покровительство. Закон о дворянских людях не касается разглашения государственных тайн. Так что трое мужчин нас оставили, удалившись прогуляться в ближайший лесок.
— Ну, говори уже! — нетерпеливо хлопнула по теплому камню Алиса. — Не томи! Во что Юля успела впутаться?
Гриша важно почесал подбородок. Я взмахнул рукой, сотворяя в ней черный клинок. Гриша перестал чесать подбородок.
— Эм… вообще-то, здесь помимо прочего присутствуют люди, находящиеся в императорской опале, и я…
— И ты сейчас всё расскажешь. А если будешь много выпендриваться, сможешь найти вот эту штуковину у себя под ребром.
С этими словами я достал из-под полы пиджака маленький абсолютно черный кинжал. Он почти весь легко умещался в моей руке, и выглядел скорее детской игрушкой. Но страх, возникший в глазах особиста при его виде, оказался совсем недетским.
— Вы… — начал он робко пятиться назад. — Ты… Не может быть!
— Конечно не может. Это кинжал Юлии. И с его помощью она прикончила двоих людей этой вашей организации, предав их и сбежав сюда, к нам. Если и это не развяжет тебе язык, я перейду к радикальным методам.
— Ладно, ладно! — тяжело вздохнул Гриша. — Как бы мне за разглашение радикально не усекли ненужную часть тела на плечах. Организация — все арестованные рядовые называют ее по-разному, но все говорят, как мы сумели выяснить, об одной и той же структуре. Поэтому мы говорим просто «организация». Кому надо — понимают, остальным — не надо. Это сеть подпольных радикальных групп. В основном — социалисты, религиозные фанатики, просто мафия. Все серьезные партии социалистов Империя раздавила еще в начале прошлого века, во время Великой Бойни. Ну, вы знаете, мировая война и всё такое, когда планета и была окончательно поделена между пятью военно-магическими империями… Так вот, ближе к делу…
Рассказ Гриши занял почти все время до обещанного прибытия старого Меньшикова. Все эти сорок минут мы неотрывно следили за коконом Юлии, приобретающим все более темный оттенок, покрывшийся черными пятнами, напоминающими плесень. И внимательно слушали внезапный экскурс в историю и следственное дело.
Оказалось, что после разгрома всех хоть немного социалистических «партий» — тех, кто хотел дать народу доступ к магии и всему образованию, кто собирался избавиться от аристократии, или вообще сверху донизу перекроить всё общество, — страна почти век была «едина и спокойна». Если, конечно, полурабский труд десятков миллионов человек, закабаленных в долги и кредиты под нескончаемые «пугалки» новой мировой бойней, можно назвать единством и спокойствием.
Так или иначе, аристократия богатела, русская промышленность и торговля крепла, было выиграно несколько локальных войн за передел Европы…. того, что от нее осталось после первой мировой войны. Только вот народонаселение за этот век почти перестало расти, а там и начало снижаться. Рождаемость падала всё сильней — люди, не способные с зарплат уплатить своим хозяевам жилищную ренту, и накопить на сбор ребенка в школу, просто не видели смысла рожать много. А то и вообще рожать.
И тогда, в девяностые, аристократы резко разделились. На большинство — тех, кто видел необходимость перемен, и меньшинство. Тех, кто хотел и дальше владеть рабами. Просто заставив их помимо прочего еще и размножаться.
Конечно, разногласия между большинством и меньшинством имелись по целому множеству вопросов, но это не особо относится к делу. В конце концов, в Империи, вслед за большей частью мира, были проведены реформы, ослабляющие налоговый гнет, расширяющие права и свободы людей, требующие от дворян защиты и заботы о людях на своей земле. Тот самый закон о людях дворянских, закон, позволяющий отнимать земли у плохого хозяина, и много чего еще.
И вот именно тогда, когда людям дали вдохнуть свободы, а отец нынешнего Императора решил, что вот теперь-то страна сплотится и попрет в будущее единым фронтом… внезапно для всех, как грибы после дождя, начали расти социалистические кружки и секты всех цветов радуги.
На этом моменте гришиного рассказа я усмехнулся. Вспомнил, о чем мы с Горской беседовали по дороге в московский аэропорт. О люди!..
Эти группы стали появляться везде, всюду, все множась и множась, словно абсолютно не связанные, но действующие наверняка. Однако, законы о запрете их пропаганды никуда не девались — конечно, их уже не вешали тысячами вдоль дорог, как сто лет назад, но ловили пачками.
И сильно с этим безродным отрепьем не церемонились. К тому же, в массе своей они все равно оказались полуграмотными кретинами, толком не понимающими, даже кто ими руководит.
На каком-то этапе именно этот факт очень смутил бессменного главу боевого крыла контрразведке. Самого Даниила Григорьевича Лопатина, отца Гриши. Он жестко настаивал на том, что так просто не бывает — не может группа радикалов организоваться сама, снизу, как коллектив, готовый пойти даже на террор, и не знать своих начальников. А рядовые как правило кололись на ура — сливали действительно все, что знали: схроны с оружием, тайники, подпольную печать.
Но никогда — руководителей.
— И что же, твой отец предположил, что за всем этим стоит какой-то сильный маг менталист, или кто-то в этом роде?
— Именно! — часто закивал Гриша. — Отец всегда был прозорлив и учил тому же меня. А затем его подозрения укрепил один случай. Меньшинство аристократов-консерваторов ведь никуда не делось. Они объединились в группу под странным названием Старый Дом. Там они это как-то объясняют, но боже, кому не плевать? Так вот, уж кто-кто, а они стали первыми, кто из появления новых социалистов раздул скандал на всю страну!
Еще бы! Помню, когда мой народ устал от бесконечной и тяжелой войны с иномирными чудовищами, я и сам раздул до невероятных масштабов один случай — в уже совсем мирный, защищенный от открытия порталов, ремесленный город на берегу Евфрата, неожиданно вторглась целая орда чудовищ из Нигилия. Гидры Глубин, Черные змеи, Пожиратели света… В общем, когда я прибыл на подмогу, половина города лежала в руинах, а люди молили о спасении армию. Потом этот чудовищный случай я использовал для поднятия патриотизма.
