— Элиза, жизнь не должна останавливаться всякий раз, когда ты кого-то теряешь в своей жизни. Если так делать, то кроме горя ничего и не останется. Все время кто-то умирает.

Я поджала губы и пошла вперед. Мне отлично известно, как справляться с потерями! В конце концов, второй принцессой я стала лишь несколько лет назад. Я уже теряла сестру, теряла другого брата, теряла любовников и любовниц. Друзей еще не доводилось, потому что у меня их особенно и не было. Я почувствовала, как острое чувство вины выжигает на моем сердце багровый след. Александр обречен, а я здесь думаю о каких-то… Глупостях! И этот еще со своей любезностью. Откуда вообще столько чувствительности?

— Ты обманываешься, — проговорила, не поворачиваясь. Сирил же пялился на мой профиль, бубня что-то себе под нос.

— Нет. Я знаю таких, как ты. Считай, вижу насквозь.

— Да, да. Конечно. Ты такой душка, и даже не представляешь, что тебя ждет.

Он остановился, рванув меня за руку на себя. Ахнула, едва не упав, но лишь уперлась в его мощную грудь, обтянутую плотной тканью расшитого пиджака на местный манер. Опасливо подняла голову, опять встречая его настырный взгляд.

— Хватит бегать, Элиза.

— Как ты произносишь мое имя… Эй, у тебя что, коленки трясутся? — я опустила голову и расхохоталась, не сдерживаясь, лицо мужчины тут же залила краска, — Пойдем уже.

— За эту выходку ты должна мне поцелуй, — Сирил отказывался меня отпускать, хоть уже был смущен до кончиков ушей. Я вдруг почувствовала себя в превосходящей позиции. Удивительно, как мужчины, с виду такие серьезные, покоряются женщинам. Наверное, они и рады. Я ухмыльнулась и привстала на носочки, потянувшись к его губам. Он прикрыл глаза, приоткрыл рот, я еле сдержала смех в этот раз. И… Коротко чмокнула его в уголок губ. Прежде, чем он сообразил, что произошло, я высвободилась из его хватки и пошла дальше, иногда оглядываясь с улыбкой.

С улыбкой… Пока не услышала полный боли нечеловеческий вскрик…

***

— Иди ко мне, моя госпожа, — Александр похлопал рядом с собой. В дыхании я слышала тяжелый свист. Как же было тяжело видеть его угасание.

Я спешно скинула платье, оставляя на себе нижние одежды и скользнула под одеяло, прижимаясь к любимому, он поднялся, присаживаясь. Я так крепко вцепилась в его руку, показывая, что я не готова его отпустить. Я бы так хотела отвоевать его у смерти. Пусть бы лучше она забрала меня. Нет, не лучше. Тогда мой дракон бы страдал так, как это происходит со мной. Лучше бы она забрала Каспара, менее достойного этой жизни. Но кто я такая, чтобы судить? Почему же…. Почему же так мучительно больно?

— Как мне удержать тебя? Как помочь? — я тут же спохватилась, — Ах! Вот же тот отвар, о котором говорил принц! — подхватив небольшую плошку с прикроватной тумбы, осторожно поднесла к губам Александра. Он сделал пару глотков и поморщился, отмахиваясь.

— Какая гадость. Мерзкий вкус, лучше бы я чувствовал только вкус твоих губ, — мягкая улыбка согревала меня, становясь лучиком, что пробивался сквозь мрак.

— Я не могу… — отчаявшись, заерзала. Сменила позу, я хотела захватить его, удержать в сетях жизни. Пересела, уложила его голову на свои колени, прижимая к животу, обняла широкие плечи, подлезая ближе.

— Кому же под силу сопротивляться смерти? Она уже долго зовет меня, моя госпожа, — он тяжело вдохнул, следом разразившись кашлем. На губах была кровь, она пошла и носом.

— Пусть сразится со мной! Пусть только попробует! Я не отпущу тебя, нет. Ты моя жизнь, моя луна, мое солнце. Что же останется со мной? Нет… Нет! — роняя крупные капли на его лоб и щеки, я стирала кровь, оставляя разводы. Руки подводили, тряслись. Все мое напряжение вот-вот готово было вырваться наружу бесконечным потоком слез, которые я старалась сдерживать.

— Я не хочу жить так, как сейчас. Быть слабым, немощным. Не хочу, чтобы ты видела меня таким. Я устал…

— Тогда поспи, немного. Или нет, не надо! Мне будет страшно!

— Я устал так жить, Вероника. Мне больно, мучительно. Я… Устал.

Я замерла с перепачканной кровью тряпкой у самого его лица и все же заплакала в голос. Он просил меня отпустить… Хотел, чтобы я проявила великодушие, показала, как не хочется мне видеть его страданий. Мой эгоизм мучил нас обоих, но я не могла отключить его в один миг.

— Алек… Боже… — я склонилась к его лицу, коснулась губ, и осталась в этом положении. Согбенная под тяжестью боли. Я снова стала ее служителем, адептом. Снова стала приспешником этого культа, возвела страдание на пьедестал и молилась, молилась, молилась… Чтобы мой муж не чувствовал того же.

— Дождь пошел. Слышишь? — он повернулся на звук, и я вместе с ним. Действительно, по окну заструились капли. Точно слезы. Сами небеса оплакивали нашу участь. Когда Александр снова повернулся, я поняла, что он уже не видит. Глаза блуждали по моему лицу, вокруг, ни на чем не фокусируясь, — Жаль, что я теперь не вижу твоей улыбки. Я бы хотел…

Сквозь слезы я улыбалась. Сквозь боль я улыбалась. Я хотела пробиться сквозь воздвигнутую стену, исцелить мои любимые глаза, точно поцелованные небом и горной рекой. Он нащупал мое лицо, ослабевшей рукой ощупал лоб, нос и губы, задержавшись на них чуть дольше. Я прислонилась к его лбу, запуская пальцы в его волосы. Я так их любила… Гладкие, блестящие, черные, точно вороново крыло.

— Наверно, пора отцепиться от тебя, — по его лицу прошла болезненная судорога, сопровождаемая тяжелым стоном, — Я так сильно люблю тебя.

— Нет, нет! Еще немного! Прошу тебя! — быстро покрывала короткими поцелуями его лицо. Каждый миллиметр, и не могла остановиться. Не могла насытиться. Я заливала слезами его лицо, тут же вымазывалась в них собственными губами.

— Я не хочу, чтобы ты видела… — его голос надорвался, мне показалось, что и он сейчас заплачет, но он сдержался, лишь тяжело вздохнул, — Боюсь, что не смогу уйти, если ты будешь смотреть. Ты не должна этого видеть. Отвернись, прошу.

— Нет, я должна… Должна запомнить тебя. И такого тоже.

— Прошу, госпожа, отвернись.

Я взвыла, лишь крепче прижимаясь. Я так неистово припала к его лицу, могло показаться, что я готова его впитать в собственное тело, поглотить его существо, лишь бы не расставаться. Последний раз с силой ткнувшись в его губы, я разорвала нашу последнюю связь, но не выпустила его из своих рук, лишь повернула голову.

Почувствовала, как сильно Александр напрягся. Он словно готовился к прыжку. Его рука, что покоилась на моей спине, дернулась, а затем безвольно упала. Он обмяк в моих объятиях. Я больше не слышала шумных вдохов и свистящих выдохов. Тут же в ужасе повернулась, прислонилась ухом к его груди, напрасно пытаясь выслушать стук любящего сердца.

— Алек… Алек! — я легонько потрепала его плечо, погладила щеку. Слезы беззвучно катились по щекам, но я не теряла попыток разбудить его, — Алек! — тряхнула сильнее, но ничего, — Господи… Александр! Александр! — я выползла, аккуратно опуская его голову на подушку, на коленях устроилась рядом.

Тысячи раз я повторила его имя. Может, больше. Трясла, стенала, умоляла.

— Проснись, прошу тебя… Проснись! Встава-ай…

Всхлипнула один раз. Снова. Опять просила и дергала его руку, била по щекам. От слез я ничего не видела, даже его лица. Все было мутным, неясным, нечетким. Я не верила, не могла поверить, что это случилось. Хотя я чувствовала, что моя связь с ним угасает. Раньше я могла ощутить его, теперь в этом месте была кровоточащая рана. Кровоточащая…? Я заметила ширящееся кровавое пятно на подушке с другой стороны от себя. Она капала из его уха. И для меня это было, словно красная тряпка для быка.

Я… В этот миг я сошла с ума. Кричала на Александра, била в грудь. В ушах стоял безутешный рев драконицы. Она рвалась, хотела улететь прочь, пытаясь скрыться от ужаса, что происходил сейчас со мной.

— Не-ет! Прошу! НЕТ! — запустила в волосы руки, до боли потянула в стороны, но эту боль невозможно было заглушить болью физической. Я хотела умереть. Тут же, на месте. И я надеялась, что мое сердце не выдержит горя, разорвется, только бы не пришлось мне оставаться одной. Упала на его грудь, заметалась, отрицая то, что происходит. Поднялась, закрыла лицо руками.