Лара замолчала, наклонилась и пошла выдирать сорняки, глотая слезы. Всегда виновата она одна, мама никогда ей не верит.

А Тима еще долго исподтишка кидался окаменевшей почвой.

***

В три часа поле закончилось, семья устало побрела домой. Мыльницы нещадно натирали стопы, измазанные землей. Кася капризничала и просилась на ручки. Лара подняла сестру, но мама тотчас накричала:

– Поставь ее, не хватало грыжу заработать. Потом вози тебя по докторам! Мне что заняться больше нечем?! Ишачу на вас с утра до ночи, а в ответ лишь «дай» да «погулять» слышу. Когда чего хорошего дождусь? Не видать мне благодарности до самой смерти.

Лара опустила сестру. Всю обратную дорогу Кася ныла и отказывалась идти, а Лара ее уговаривала.

На подходе к их улице Тима предложил:

– Матуля, давай Волчу сейчас привяжем! А то удерет опять.

– Удерет – накажу! Пес правила знает, – строго ответила мать.

– Откуда ему знать?! – изумился брат, – Он ведь животное.

– Я его не первый год воспитываю, пора бы запомнить. А если не удосужился – научу! Через розгу до всех быстро доходит.

Волча, завидев первые строения, привычно дал деру – нырнул в ближайшие кусты. Хвост загогулиной махнул на прощание и скрылся среди густой зеленой листвы. Послышался плеск воды, плюханье, хлюпанье, треск ломающихся веток и шелест травы. Всей семьей звали его обратно, свистели призывно. Зазря – пес не вернулся. Инстинкт бродяжничества оказался сильнее благородного воспитания.

– Гаденыш! Снова в самоволку ушел. Придет – так отлуплю, что мясо от костей отойдет. – Погрозила кулаком мать и предвкушающе улыбнулась.

Во дворе Лара направилась к уличному водопроводу, что работал исключительно летом, в холода трубы замерзали, по весне оттаивали. Хорошо хоть так, дома-то воды вообще нет, зимой приходится на колонку за тридевять земель брести.

Она умылась, очистила распухшие натертые ноги. На задней поверхности правой пятки сияла пузырем солидная мозоль. Лучше не протыкать, сама подсохнет и сойдет.

Лара привела в порядок Касю, отвела малышку в спальню и уложила в кровать. Сама прилегла сбоку, обняла сестру, чтоб та заснула быстрее, и задремала.

Встрепенулась Лара от вздрагивания провалившейся в сон Косули. Тело ломило от усталости, тяжелые веки не открывались, но Лара мужественно встала с кровати и направилась в кухню.

Мать разделывала утреннюю курицу и грозила отрезать яйца пропитому козлу. Взгляд Лары скользнул на будильник – четыре вечера, отец не явился с работы.

– Иди, животным воды налей, – даже не повернувшись, приказала мама, – Курам, кролям и негодному псу плесни. Вдруг вернется гаденыш. Потом шесть картошин подкопай и вымытыми принеси.

В пять часов родительница позвала ужинать. Семья расселась по местам вокруг стола: братья на диванчике, Лара и мама на табуретках. Сонную, только что проснувшуюся, Касю усадили в стульчик для кормления.

Мать разлила по тарелкам куриный суп с лапшой и положила по кусочку мяса, Ларе досталось крылышко. Застучали интенсивно ложки. Суп глотался легко, а вот с курицей справиться оказалось сложнее. С мягкой сочной кожицей Лара разобралась быстро, мясцо же сопротивлялось: тянулось и не отрывалось от кости. Откусанный с трудом кусок приходилась жевать минутами.

Со стороны братьев донеслось приглушенное хихиканье. Пацаны с веселыми лицами намеренно видно нажевывали курицу, словно жвачку, отчаянно жестикулируя губами и широко отставляя челюсть вперед. Лара беззвучно рассмеялась.

Хлопнула громко ложка о стол – Лара вздрогнула.

– Твою налево… весело им, что курица жесткая. Старая, вот и затвердела. Молодыми их положено есть.

Улыбки братьев мгновенно погасли. Лара и остальные дети прикрыли рты, выпрямили спины, замерли.

– Да я в детстве о курице и не мечтала!

Глаза родительницы заволокло пеленой, исчез металлический блеск, погасли звездочки на радужке. Мама уплыла далеко, в чужое пространство и время, и оттуда тонким детским голоском рассказывала о пережитом:

– Вам и не снилось, каково жить в алкогольной семье. Я последней родилась, последыш. Старшим сестрам тринадцать и двенадцать лет, брату – девять. Они втроем играют, я им неинтересна: брожу малышкой одна, сама по себе. Родители спились окончательно: вечером водкой заливаются, ночью дерутся, днем отсыпаются. Как на работы умудрялись являться, ума не приложу.

В садик я не ходила, родичам некогда было меня отвести. Денег у нас не водилось, все на водку тратилось. Вместе с подругой из такой же семейки мы бродили днем по улицам и собирали мелочь на дороге. Иногда выпрашивали у прохожих: «Дядя, дай копейку, на хлеб не хватает». Купим банку сгущенки и печенья, заберемся на чердак, кушаем. Вся наша еда на сегодня. Тут же, на чердаке, и ночевали.

Как мать с батькой сильно в запой уйдут, соседи меня в интернат отведут. Оттуда бабе Дусе, отцовской матери, сообщат, та опеку оформит. Хорошо у бабушки было, спокойно. Жила бы у нее, горя не знала. Так нет же! Алкаши проспятся: «Где Людка?» – пить завяжут на месяц, им меня обратно от бабули и отдадут. Зря! Родители продержатся пару недель, и по новой: запой, интернат, бабушка, дом.

Мама сгорбилась: обмякло тело, опустились плечи, поникла голова. Лицо потеряло жесткость черт, накуксилось, губы поджались. Перед ними сидела обиженная малышка – девочка лет пяти, не старше. Одинокая, брошенная, никому не нужная.

Сердце Лары разрывалось от жалости, глаза наполнились слезами. Бедная мамочка, как же ей тяжело было, ее никто не любил, о ней никто не заботился!

– Так что, да. Я мечтала о тарелке супа на столе… чистом доме без скандалов и драк, – подвела итог мать.

Жизнь остановилась. Побледнели и вытянулись лица братьев. Они, прекратив жевать, проглотили кусками куриное мясо. Лара повернула голову к сестре. Кася сидела, замерев, с пустой ложкой в опущенной руке. Поймав взгляд Лары, Косуля выдохнула и засуетилась. Ложка выпала из ее ладони и стукнулась об пол.

Звук вырвал из безвременья маму. Поволока с глаз спала, блеснуло металлом, забелели звездочки, выцветшие от непролитых слез и детского горя.

– Вы чего застыли? – удивленно промолвила она, – Давайте ешьте быстрее! Дел невпроворот, а они время тянут.

Жизнь возвращалась, Лара опустила ложку в тарелку.

Первым поел Тима. Встал из-за стола со словами:

– Спасибо, матуля, суп очень вкусный!

Мама на секунду замерла, затем пробормотала:

– Ой, я ведь специй забыла положить…

Дети переглянулись, заулыбались. Какое счастье! Пряные травы сильно противные. Укроп, петрушка, сельдерей, зеленый лук. А кинза?! До тошноты мерзкая.

– Смеются они над старой матерью. Нет бы напомнить! Стараюсь для них, вывариваю. Ни стыда, ни жалости у всех четверых. – Мать скупо заплакала.

Тимофей подошел к ней, обнял за плечи и утешил:

– Ничего, матуля, не переживай. Завтра в суп много травы положим. Я напомню.

– Ага, напомните вы! Так я и поверила. Теперь сама не забуду…

Братья убежали во двор. Лара, покушав, тоже поблагодарила за вкусный суп и решилась отпроситься:

– Можно я пойду погулять ненадолго?

– Мать едва на ногах держится, помощь нужна, а ей лишь бы сбежать от обязанностей. Дочь называется.

– Пожалуйста, хоть на часок, – продолжала молить Лара.

– У тебя еще остались силы? Отлично! Сейчас придумаем дел. Иди огород поливай, тунеядка.

Лара грустно вздохнула и отправилась на улицу.

Поливка огорода – дело простое, хоть и длительное. Главное – никогда не орошать огурцы холодной водой, только теплой, из бочки.

К семи вечера Лара завершила водные процедуры для растений и собственных ног (жидкость из лейки всегда выплескивается наружу). Домой идти не хотелось. Лара присела на лавочку, скинула мокрые мыльницы.

Солнце опускалось, жара утихала, по влажной коже ног пробегал теплый ветерок. Лара закрыла глаза и прислушалась. Где-то на улице весело смеялись дети, вдали тарахтел мотоцикл, на окрестных деревьях переговаривались птицы. Внимание привлек тихий шелест, подобный гулу осиного улья или журчанию ручейка. Что за дерево?