Её просьба застывает между нами ледяной стеной. Я вижу, как Яна отворачивается, словно вычёркивая меня из своей реальности. Наш разговор для неё закончен — последние слова брошены, как камни в омут.

Я наблюдаю за собой будто со стороны: вот я встаю, механически переставляя ноги, с мучительной ясностью понимая — любые слова сейчас бесполезны. Она захлопнула все двери, опустила все шторы. Мой голос теперь для неё — лишь пустой звук. Щелчок замка входной двери звучит как выстрел. Занавес. Конец истории.

Пустая бутылка водки насмешливо поблескивает в тусклом свете кухонной лампы. В руках недокуренная сигарета, первая за за долгое время. Дым от неё лениво ползёт к потолку, цепляюсь за этой картиной, как за единственно реальное в мире. В голове какое-то месиво из мыслей. В душе — чёрная дыра. В сердце — Яна. Всегда она.

Три года я держался и не курил, а сегодня всё полетело к чертям. Как и моя жизнь. В пепельнице уже собралась горсть пепла и окурков. Каждый — как очередной час этих бесконечных дней. Затягиваюсь снова, и дым наполняет лёгкие вместе с горечью от воспоминаний. Сначала мои претензии, от которых мне тошно, потом Яна с её историей.

Смотрю на снимок в телефоне. Это единственное, что у меня осталось на данный момент от неё. Яна не любит фотографироваться, но я смог уговорить её на один кадр. Он получился нечёткий, но такой родной. Даже в смазанном снимке я вижу отчётливо ее лицо. Она улыбается той редкой, настоящей улыбкой. Какая же сила воли у моей девочки, чтобы искренне улыбаться, неся в себе столько боли?

Перед глазами всё плывёт — то ли от выпитого, то ли от недосыпа. Не знаю, который сейчас час и сколько времени прошло, как я вернулся в свою квартиру. Закрываю глаза: вижу лицо Яны. Мерещится, что она ходит по моей квартире, теребит шнурки худи, даже кажется, что слышу ее голос.

Набираю ее номер. Абонент временно недоступен. Мне нужно услышать ее. Пусть даже простое «Привет». В голове крутится один и тот же вопрос. Зачем я ушёл в тот вечер? Что я должен был сделать? Когда она рассказала про тех ублюдков, про отца … Я просто не мог совладать со своими эмоциями. Воздуха не хватало. Меня словно оглушило.

Что я знаю о настоящей боли, чтобы подобрать слова? О настоящем одиночестве? Я вырос в доме, пропитанном любовью и заботой. Мама до сих пор звонит каждый вечер, спрашивает, поел ли я. Отец всегда готов выслушать и дать совет. Никогда не сталкивался с людьми в своей жизни, попавшими в такую ситуацию.

Звон разбитого стекла эхом отдаётся в квартире. Рюмка разлетается вдребезги о стену, и я смотрю, как осколки осыпаются на пол.

На руке ссаднит порезанная кожа. Я даже не помню как лопнул стакан у меня в руках. Может останется шрам. Плевать. Сколько у Яны незатянувшихся ран и таких же рубцов в душе и на сердце? У меня след на ладони, а у нее душа как решето. Мне хочется зацеловать каждую клеточку, каждый её рубец внутри ее. Забрать все тревоги, я готов, как песок, впитать все ее слезы.

Но я не могу! Не могу изменить её прошлое. И, похоже, не могу достучаться до неё в настоящем. Теперь не могу. После того, как Янка рассказала мне всё это, она словно захлопнула дверь. Отгородилась, замкнулась. Снова.

В стену летит ещё одна рюмка. Бессильная ярость захлёстывает волной. Хочется найти эту тварь, её мать, которая бросила ребёнка. Хочется вернуться в прошлое и защитить её, такую маленькую и испуганную. Укрыть собой от всего этого кошмара.

Мне кажется, что без Яны рядом я больше и не живу. Еще месяц назад я о таком и не думал.

На работу не выхожу, написал отцу, что готовлюсь к сессии, на универ забил. Мне нужен только мой Василёк. Звонок в дверь заставляет дёрнуться так, что сигарета выпадает из пальцев. Сердце предательски ёкает — вдруг она? Но нет, конечно. Она даже не знает толком, где я живу.

— Открывай, придурок! — голос Арса из-за двери возвращает в реальность. Плетусь открывать, цепляясь за стены.

— Оп-па! — Арс окидывает взглядом поле боя: меня, кухню, батарею бутылок. — Что за праздник? А тамада где потерялся?

Смотрю на друга мутным взглядом. Какие шутки, когда внутри всё горит от бессилия и боли? Не своей — её. Той, что я увидел в её глазах, когда она наконец открылась.

Его улыбка гаснет, когда он видит моё лицо. Да уж, наверное, выгляжу как труп. Честно говоря, и чувствую себя так же.

— Что происходит?

— Янка, — одно имя, а будто всю душу выворачивает наизнанку.

— Что натворил? — Арс проходит на кухню, брезгливо отодвигает пустую бутылку и садится напротив. — Макс, ты неправильно грустишь. Тебе может грустный репчик, мартишки и на подоконник? Плед я тебе подам. Кстати, что там слушают: Басту, Гуфа? О, точняк: «Медлячок чтобы ты заплакала…»

Бошка трещит от его болтовни. Не разделяю веселья друга. Понимаю, что он пытается хоть немного вывести меня из этого транса, но я не могу и не хочу.

— Арс, угомонись, а?

Он стирает со своего лица усмешку и упершись затылком в стену, смотрит в потолок.

— Какой день грустишь?

— У меня отпуск.

— А деканат в курсе? Макс, скоро сессия, ты не девочка, тебе за красивые глазки оценку не поставят.

— Мне похуй, я… я всё просрал, — голос срывается, и я делаю глоток прямо из горла.

Горько. Но не так горько, как от Янкиных слов и её взгляда.

— А теперь ты нажрался и куришь, — Арс отбирает у меня бутылку. — Давай по порядку.

— Вика показала фотки, — слова застревают в горле. — Янка с каким-то мужиком. Обнимаются, смеются. И это после того «представления» в столовой. Меня понесло, я… я психанул. Наговорил всякого, ещё и в День рождения. Поздравил от всей души, блять, — тру лицо, когда будто это поможет стереть тот день.

— Молодец, — Арс присвистывает. — Вика, значит, такая вся честная, решила тебе глаза открыть? Она у нас кто теперь, бесплатный глазооткрыватель? Да, Макс, ты не только слепой, похоже еще и тупой. Снежка обидел из-за кого? Даже я готов тебе въебать.

— На хуй Вику, на хуй всё, мне нужно вернуть Янку.

— Ладно, потом что было?

— Я не знаю, как тебе это объяснить, — я тянусь за следующей сигаретой, но Арс успевает перехватить пачку. — Это не моя тайна.

— Может просто забить?

— А ты забил?

Арс сводит брови и смотрит мне в глаза. Мне не нужно слышать его ответ, я его знаю без слов.

— Я не знаю, как мне быть. Боюсь сделать что-то не так. Сказать не то. Она как… как раненая птица. Один неверный шаг — и улетит. Навсегда, — опускаю голову и еле слышно произношу то, что разъедает меня изнутри. — Или уже улетела.

— Может вам просто нужно время?

— Время для чего? — я почти кричу. — И сколько ждать: год, два? Я без неё задыхаюсь.

Арс молчит.

— Знаешь, — говорю я, — когда она рядом, всё становится правильным. Будто пазл складывается. А сейчас… сейчас всё рассыпалось.

— Тогда собери заново, — Арс хлопает меня по плечу и пожимает плечами. — И завязывай с этим. — кивает на сигареты.

— Как? — спрашиваю в пустоту.

— Для начала проспись и приведи себя в порядок, — Арс встаёт и начинает убирать бутылки.

Не помню, как добредаю до спальни и падаю лицом в подушку.

Едва открыв глаза, на меня наваливается понимание того, что утро и день не будут добрыми. А еще это чертово похмелье с головной болью и чувством вины.

Бреду в ванную, включаю холодную воду. Лицо в зеркале чужое, опухшее, с красными глазами и щетиной. Плещу водой, пытаясь смыть следы бессонных ночей. Бесполезно. Всё равно видно, что я в полной заднице. Но не из-за себя — из-за неё.

«Собери заново» — слова Арса звучат в голове рефреном. Легко сказать Собери. Как? Мне не хватает недостающей детали — Яны. Мне все равно на ее прошлое, для это ничего не значит. Я люблю ее. Со всеми шрамами и страхами. Хочу показать Яне, как это — когда тебя любят просто так. Без условий. Без «если». За то, что ты есть. Я готов стать катетером в ее вене, чтобы пустить по сосудам мою любовь и заботу, которое станет для нее лекарством.