Пару раз всплывала идея быстро собрать вещи и добраться до внешней стены. Правда, дальше фазы «добраться до стены» я в этой концепции не ушёл. Потому что не представлял, как можно перебраться через высокую стену, которую снаружи прикрывают автоматические пулемётные турели.

По идее, в меня они стрелять были не должны, так же, как не вели огонь по людям, которые регулярно выходили из ворот Полиса. Но, даже если так, единственный путь на стену пролегал через лестницу, около которой постоянно дежурила охрана. И у меня были обоснованные сомнения, что военные запросто пустят меня наверх. А потом будут наблюдать, как я привязываю к какой-то опоре верёвку и осторожно спускаюсь вниз. Тем более, у меня и верёвки-то не было.

Впрочем, сама идея оказаться за пределами Полиса внезапно показалась весьма привлекательной. Возможно, потому что сейчас я чувствовал себя здесь, мягко говоря, некомфортно. А если называть вещи своими именами — меня до сих пор трясло от нервного напряжения, и казалось, что в любой момент из угла появятся охотники за моей головой.

Я накрутил себя настолько, что мозг переключился в какой-то странный режим, сосредоточившись исключительно на вопросах безопасности. И когда я наконец добрался до своей квартиры, то, взглянув на пустую рамку, больше не ощутил прежнего накала эмоций.

Спокойно разувшись, отправился на кухню, собираясь обзавестись чем-то вроде холодного оружия. Но, как быстро выяснилось, имеющаяся у меня пара кухонных ножей в таком качестве совершенно не годилась. Слишком тупые, очень тонкие, да ещё и с закруглёнными кончиками. Вилки тоже были тонкими и гнулись при попытке надавить их зубцами на столешницу.

Забавно, но раньше я этого не замечал. Более того, мне всегда казалось, что кухонные приборы куда прочнее и сделаны из качественного металла.

Закрыв ящик стола, в котором хранились вилки, ложки и ножи, я бросил взгляд на плиту. Подойдя, взял в руку турку. Оценил её вес. После чего усмехнулся.

— Ну хотя бы ты настоящая.

Возникло желание сделать себе ещё одну порцию кофе, но я его благополучно подавил. Дело было даже не в перерасходе нормы, которую я сегодня и так уже превысил. На часах было за полночь, а подниматься завтра нужно было около шести утра. Из этого следовал простой вывод — требовалось принять душ и идти спать.

На мгновение мелькнула мысль, что на работу можно не идти, но я загнал её в дальние закоулки сознания. Пропустить рабочий день означало объяснять руководству из-за чего я отсутствовал. Да и без всякого предупреждения подобное проделать было нельзя. А сейчас мне совсем не хотелось делиться с кем бы то ни было результатами своей вечерней прогулки или рассказывать о пропавшей фотографии родителей. Я даже сам не определился, как всё это воспринимать и что думать.

К тому же, мозг всё ещё пребывал в режиме повышенной паранойи, и любая беседа с кем-либо на подобные темы казалась смертельно опасной.

Что пугало больше всего — рационально опровергнуть это утверждение я никак не мог. Впрочем, равно как и подтвердить. Слишком мало у меня имелось фактов.

Как итог, я выпил воды из-под крана, сходил в душ и забрался в постель. Автоматически отметив, что одеяло кажется тоньше обычного, но зацикливаться на этой мысли уже не стал. Вместо этого меня сейчас терзала другая идея — побеседовать с кем-то из тех, кто сегодня тоже был в производственном зале хлебозавода.

Резоны были весьма простыми и понятными. Для начала выяснить, есть ли у них какие-то симптомы? А потом осторожно подвести беседу к странностям в их жизни. Как знать, вдруг они тоже перестали видеть привычные вещи?

Изначально я собирался подождать завтрашнего дня. Оба техника должны быть на работе, а значит, с ними получится поговорить. Тем более, Томас был из тех, с кем я неплохо общался. Если у него действительно проявились те же симптомы, я надеялся, он мне всё выложит.

Тем не менее, я не выдержал. Попробовал позвонить Штайнеру прямо сейчас. В этот раз, уже не беспокоясь о том, что могу разбудить коллегу среди ночи и нарушить его отдых. Результат оказался разочаровывающим — точно таким же, как и в прошлый раз. Он просто не принял вызов.

Свернув интерфейс коммуникатора, я устроился поудобнее и попытался заснуть, но сон упорно не шел. Поэтому, спустя какие-то десять минут, я зашел на новостной ресурс «Гелиоса». Пролистал ленту со свежими материалами, где рассказывалось о ремонте одной из гидроэлектростанций, завершении постройки сразу двух новых предприятий в разных полисах и начале строительства Полиса № 124, который планировалось полностью закончить приблизительно через пару лет.

Как ни странно, новости меня чуть успокоили. Словно пролили воду на раскалённый мозг, и тот, окутавшись облаками пара, принялся постепенно остывать. В конце концов я свернул виртуальный экран коммуникатора и, перевернувшись на бок, снова попытался заснуть. Уже проваливаясь в сон, неожиданно понял — я просматриваю новости каждый вечер. Буквально. Не пропуская ни одного дня.

Это снова вызвало легкую тревогу, но нервная система была так измотана, что реагировать на новый раздражитель напрочь отказалась. Сейчас я чувствовал себя настолько опустошённым, что, казалось, не сдвинусь с места, даже если прямо под окнами дома начнётся перестрелка или с неба начнут падать метеориты.

Проснулся я от сигнала коммуникатора, который отчаянно пытался меня разбудить. Вырубив его и перевернувшись на спину, я уставился в потолок. Возможно, все вчерашнее просто привиделось? Вдруг доктор был прав, и это своего рода симптомы, про которые он говорил? Просто у меня они проявились вот таким образом: не обычной дезориентацией и лёгким головокружением, а глобальными галлюцинациями и паранойей?

Мысль заставила меня провести ещё несколько минут в постели. Потому что идти в прихожую и проверять наличие там фотографии абсолютно не хотелось. Тем не менее, я заставил себя это сделать. Поднялся, вышел из спальни и, оказавшись около комода, взял рамку в руки. После чего скрипнул зубами. За ночь ничего не изменилось. Рамка так и осталась цельным, наглухо склеенным предметом, внутри которого ничего не было. Как будто никогда и не существовало фото с моими родителями, которые стояли на фоне лесной опушки.

Сварив себе утренний кофе, я подумал о том, чтобы доехать до рабочего квартала и перед работой проверить, как он выглядит сейчас, при свете дня. Идея казалась неплохой, но реализовать её не вышло. Сегодня я всё же встал чуть позже обычного, к тому же, потратил немало времени на размышления, стоя около кухонного окна с чашкой кофе. Если сейчас ещё и поеду в рабочий квартал, гарантированно опоздаю на работу. А такого у нас не бывало. По крайней мере, без веских причин.

Последний случай, который я помнил, произошёл, когда один из наших коллег столкнулся с другим велосипедистом. Тогда он сломал себе руку, и в глазах руководства это стало приемлемым поводом для пропуска рабочего дня. Более того, ему позволили отдохнуть сразу двое суток, подключив к рабочему процессу только на третьи. Плюс, ещё какое-то время он разбирался лишь с лёгкими вызовами, работая исключительно через коммуникатор из собственной квартиры. Боюсь, повторить такую же схему у меня точно не выйдет. Да и ломать себе руку я не собирался.

Отставив пустую чашку в сторону, я двинулся в спальню, принявшись одеваться. А когда уже облачился в рабочий комбинезон, коммуникатор просигналил о новом сообщении. Утренняя рассылка корпорации «Гелиос». С отдельным выпуском для работников каждой организации.

Развернув её, я пробежался глазами по заголовкам, заодно читая и текстовые превью, которые были доступны без открытия материалов. Премирование сотрудников, приём на работу одного нового стажёра, грядущий апдейт софта для служебных коммуникаторов. Ничего интересного. А потом мой взгляд остановился на заголовке одного из материалов, размещённых ближе к концу списка рассылки.

Открыв его, я быстро прошёлся глазами по содержанию заметки. В итоге добравшись до предложения, от которого почему-то машинально передёрнул плечами.