С той стороны связи раздался глухой звук — словно кто-то со стула упал.
— С-серьёзно? И когда р-результат?
— Да что ты паришься-то? — удивилась я. — Я же не под наркотой была. Да, перебрала маленько, но кроме алкоголя у меня в крови ничего не было вчера. Вообще думаю, это у меня что-то гормональное… Анализы покажут.
— Ага, покажут… — слабо ответила Кира таким тоном, будто сейчас в обморок упадет. Но у меня уже не было сил удивляться ее реакции.
Я вдруг почувствовала дикую усталость — реальную, физическую усталость от всего этого вранья и интриг, от этой ночи и от сумасшедшего утра, в течение которого я успела столько, сколько не делала за всю свою жизнь. Даже влюбиться и разлюбить успела.
Я хочу спать — поняла яснее ясного. Просто прийти домой, заткнуть уши затычками, надеть на глаза маску и вырубиться часов эдак на двенадцать, выключив телефон и послав всех к чертовой матери. А назавтра утром, я хочу проснуться и чтобы всё вернулось к точке исхода — когда я спокойно училась, решала свои проблемы и была обыкновенной студенткой, а не постельной игрушкой экзальтированного сноба, вершащего сейчас мою судьбу.
Первую часть своего плана я выполнила. Доехала до общаги и, не обращая внимание на суетящихся вокруг подруг, бросила сумку на пол, наскоро забежала в душ и свалилась в кровать, едва успев откинуть одеяло. В сон отъехала, только-только положив голову на подушку.
А вот со второй частью плана было сложнее — потому что, проснувшись вечером, я увидела перед собой отнюдь не подруг, а того, того, кого, собственно, и собиралась забыть в моей новой жизни раз и навсегда — Андрея Федоровича Игнатьева, который как ни в чем ни бывало, сидел в моем же собственном кресле и… о ужас! копался в моем же собственном компьютере.
Глава 20
Подруги, впрочем, сидели здесь же, в комнате, на Ренатиной кровати — тихо, будто две послушные школьницы, даже руки сложили на коленях. Увидев, что я проснулась, они запыхтели, делая страшные глаза и дергая головами в сторону декана с таким усердием, будто без их усилий я бы его не увидела.
— Что ты… что вы здесь делаете? — пробормотала я, приподнимаясь на локте и протерла опухшее от долгого сна лицо.
— Выспалась? — он чуть повернул ко мне голову, но глаз от экрана не оторвал. Я невольно залюбовалась его аристократичным профилем, словно отчеканенном на какой-нибудь древней монете. Но любовалась недолго — пока он снова не открыл рот. — Так где ты прячешь эти видео?
— К-какие еще… видео? — пытаясь прийти в себя, я села в кровати, забыв даже, что надо прикрыться — хотя бы для вида, чтобы девчонки потом вопросы не задавали.
— Те самые, про которые мы с тобой говорили, — доходчиво объяснил он, наконец соизволив повернуться ко мне лицом и сложив руки на животе. — А если скажешь, что не знаешь, я немедленно пойду к ректору с четырьмя пакетиками амфетамина, которые только что обнаружил у твоих любимых подруг. Там хватит, чтобы посадить этих двух дур лет на пятнадцать, поверь мне, Сафронова…
И он мотнул головой в сторону Киры с Ренатой, которые еще больше съёжились и втянули головы в плечи.
У меня челюсть отвисла. Он что, реально не шутит?! Мне это не снится сейчас? Он на полном серьёзе приперся в мою комнату в общежитии и мало того, что без спроса копается в моем персональном компьютере (убить этих «дур» мало за то, что дали ему пароль!) так еще и шантажирует меня, грозясь их посадить!
Но девки-то хороши! Амфетаминчиком уже балуются? Кто-то, кажется, вчера втирал мне, что всё это ерунда и они только по марихуане и ЛСД. Я перевела грозный взгляд на подруг. Те в голос заверещали.
— Алин, это случайно получилось, клянемся! Мы даже не открывали их, просто… так получилось! — Кира делала выразительные глаза, мотая головой куда-то в сторону двери. Это Славчик попросил ее передержать, когда приходил вчера — поняла я. Возможно в уплату за моё сопровождение. И вздохнула с облегчением — ну хоть не прожженные наркоманки мои подруги. Просто дуры.
Однако с деканом это проблемы не решало — он явно слетел с катушек от мысли, что я могла где-то сниматься голой. На мгновение меня это даже приятно кольнуло — так вот значит, как ему «плевать» на меня…
— Ну, что, Алина-малина, будем правду говорить? Или сдать твоих подружек в потные ладошки борцов с наркотрафиком?
Переведя на него тяжелый взгляд, краем глаза я успела заметить, как вытянулось Ренатино лицо при упоминании моего нового прозвища. Еще бы! Иначе как по фамилии, декан никого из студентов еще не называл. А тем более, меня не стал бы. И если Кира еще что-то подозревала, то Рената вообще была не в зуб ногой.
— Мне кажется, что это стоит обсудить наедине… Андрей Федорович, — процедила я, сузив глаза.
— Наедине, говоришь? — хмыкнул он. — Ну что ж, можно и наедине. Подождите в коридоре, девушки.
Уговаривать этих двоих не пришлось — чуть не падая друг на друга, обе вылетели из комнаты, застряв на секунду в дверях. Не успела за ними закрыться дверь, я вскочила, забыв, что из одежды на мне — лифчик и трусики, которые успела натянуть утром после того, как приняла душ.
Декан оценивающе присвистнул.
— В зависимости от того, что я увижу в тех видео, Сафронова, могу тебе пообещать, что у меня для тебя в запасе парочка дорогостоящих игрушек.
— Да каких видео, ненормальный вы…
— Ты, — спокойно поправил он, поднимая глаза к моему лицу. — У нас уже давно «ты», если ты не заметила.
— Заметила, как тут не заметить! Но у нас опять «вы», если вы не заметили!
— Это с какой-то стати?
— С такой, что я не встречаюсь с мужчинами, которые меня в чем-то огульно обвиняют! И наркоманка я у вас, и проститутка! — от повторения этих обвинений у меня всё внутри вскипело, и я невольно сжала кулаки.
— Я не называл тебя проституткой, не придумывай…
— «Я не люблю порноактрис — считаю их теми же шлюхами!» — передразнила я его голос, делая его куда более противным, чем на самом деле.
— Шлюха и проститутка — это не одно и тоже!
— Для вас, может и не одно! А для меня одно!
Наорав друг другу в лицо, мы оба разом замолчали. Потом он резко повернулся и зашагал к выходу из комнаты. Я уже было подумала, что он уходит, но он лишь резко распахнул дверь, раскидав в стороны моих подруг, которые, конечно же, подслушивали, толкаясь у замочной скважины.
— Ещё раз попадётесь мне на глаза, можете сразу искать себе адвокатов! — прорычал он своим самым грозным голосом, отчего девушки заохали и ринулись восвояси.
Игнатьев вернулся ко мне, набрал в грудь воздуха, явно собираясь продолжить ругаться… и вдруг долго, прерывисто выдохнул.
— В общем так, Сафронова… Давай начистоту.
— ДавайТЕ! — с готовностью согласилась, делая ударение на последний слог.
Он поморщился, но продолжил.
— Я не хочу… не хочу, чтобы ты уходила. Начнем с этого.
О как! Мои брови поползли наверх. Это же что должно было произойти за эти несколько часов, чтобы он решился на такую откровенность?
— Погоди, не перебивай, — видя, что я готова выдать очередную колкость, он поднял руку, ладонью вперед. — Я понимаю, что обидел тебя, но и ты должна понять — у меня ОЧЕНЬ хорошая память на лица и… части тела. Любые. Ноги, руки, родинки… Если я увижу что-нибудь… человеческое, то уже никогда не забываю. И твою шикарную грудь я ТОЧНО где-то видел, — я сделала вид, что не заметила явный комплимент. — А так как я с тобой до позавчерашнего вечера даже не целовался, то… что мне остается предположить?
— То есть, извиняться вы не собираетесь? — я решила продолжать «выкать» до последнего, раз это ему неприятно.
— Слушай… — брови Игнатьева угрожающе сдвинулись. — Давай ты не будешь паясничать, а я не буду вспоминать о… вот этом.
И он красноречиво мотнул головой в сторону сложенных в стопку четыре аккуратных пакетика на моем столе.
— И вместо извинений вы пытаетесь добиться от меня прощения… внимание, барабанная дробь… шантажом! — заключила я торжествующе, с видом разоблачающей мужскую токсичность феминистки. — Как это ожидаемо от вас, уважаемый Андрей Федорови..