Я нахмурилась — мне показалось или обе мои подруги вздохнули с облегчением? С чего бы это?

Однако, Игнатьев уже слал мне нетерпеливые сообщения, и пришлось оставить расспросы и расследования на потом.

Чмокнув обеих напоследок в щеки, я подхватила дорожную сумку со всеми пожитками, на плечо повесила портфельчик с лэптопом, и поспешила по коридору к лифтам.

— Что это? — я в недоумении оглядывала полусобранный чемодан, занявший добрую половину Андреевой кровати. Потом перевела взгляд в сторону, в угол, где стоял еще один — не такой небольшой, как первый, изящного «пурпурного» цвета. — Ты куда-то уезжаешь?

— Уезжаю, — кивнул Андрей, закидывая мою сумку на кровать, рядом с чемоданом. — Завтра. Точнее улетаю. Ты, кстати, тоже, так что вываливай свои вещи сюда. Надо решить, что возьмем с собой… У меня чемодан больше — можешь сложить самое тяжелое ко мне.

— Ээ… — слова все разом потерялись, голова резко пошла кругом. Нащупав краешек кровати за собой, я медленно села. — А… куда мы улетаем? И почему ты ставишь меня перед фактом, а не спрашиваешь, хочу ли я…

— Мы улетаем в Дубай, на конференцию — в научной среде так называют отпуск, спонсированный университетом, если ты не в курсе. Полежим на пляже, прикупим тебе что-нибудь поприличнее из одежды… сходим на ипподром — говорят, королевская семья там днюет и ночует… Не спрашиваю тебя, потому что уверен на сто процентов, что ты будешь не против. А если вдруг против — у меня есть рычаг управления твоими хотелками в виде четырех пакетиков с амфетамином. И зачем, спрашивается, время тратить?

Договорив, он повернулся и уставился на меня, насмешливо выгнув правую бровь.

— Возражения будут?

Я сглотнула слюну. Да, собственно, какие тут могут быть возражения, если я, по ходу, в домашнюю болонку превращаюсь? Перевозят к себе не спросивши, в отпуск берут не спросивши… Чемодан вон купил даже мне, уверенный «на сто процентов», что я не против.

Проблема была в том, что я действительно не была против! Ни в отношении переезда, ни в отношении отпуска! Конечно, надо быть сумасшедшей, чтобы отказаться от поездки в Дубай с красавцем мужчиной, который явно не поскупится на подарки…

Но и по более мелким поводам — мне нравилось абсолютно всё, о чем Игнатьев меня «не спрашивал» — от сексуальных поз до выбора блюд в ресторане!

И возмущаться тут было бы действительно пустой тратой времени — зачем, если можно все жизненные решения передать в его знающие и умелые руки? Чёрт, мне даже чемодан, который он купил, нравится — обожаю пурпурный!

— Я… не хочу ехать в Дубай, — отчетливо произнесла, глядя ему в глаза и сама не веря, что говорю это. Что ты делаешь?! — орало всё моё женское существо. Нашла время для феминизма, суфражистка долбанная!

Но я чувствовала, что либо я сейчас же выставляю границы его контроля над собой, либо навсегда могу забыть о какой-либо самостоятельности в этих отношениях. Пусть хотя бы номинально интересуется моим мнением, а не просто ставит меня перед фактом!

Игнатьев моргнул. Потом еще раз. Усмешка медленно сползала с его лица.

— Не хочешь в Дубай?

Я мотнула головой.

— Нет. Не хочу.

— Тэак… — протянул он, тяжело усаживаясь рядом со мной. — А куда же ты хочешь?

— А это важно? — тут уже я насмешливо выгнула бровь. Раз уж устраивать бунт на корабле, то хотя бы весело.

Он наморщил лоб.

— Не очень, но… хотелось бы послушать.

Ах ты гад! Не очень важно ему… Значит, правильно я затеяла бунт.

— Ну допустим… — я подбоченилась и сделала вид, что размышляю. — Допустим… в Дубай.

Его брови поползли на лоб.

— Ты в порядке, Сафронова? Я же и так собирался взять тебя… О! — поняв вдруг, к чему я побуждаю его, он осекся и пару секунд, прищурившись, смотрел на меня, словно оценивал. — Ну что ж… в Дубай, так в Дубай. Будь по-твоему. В следующий раз спрошу заранее…

Только сейчас я поняла, насколько напряженный это был момент и насколько близко я была к скандалу. У меня будто гора с плеч упала. Подскочив от радости, я набросилась на Андрея, заваливая его на кровать рядом с раскрытым чемоданом и атаковала беспощадно-развратным поцелуем…

Спустя минут пятнадцать слезла с него, тяжело дыша и покачиваясь, присела на корточки рядом с кроватью.

— Вот куда… ты их забросил? — щурясь, попыталась прощупать взглядом прикроватную темноту.

— Тут… — лениво протянул он, поднимая руку и крутя на пальце мои потерявшиеся трусики. — Только они порвались. Надеюсь, ты взяла запасные?

Я не отвечала, обнаружив вместо трусиков то, про что и думать забыла. Заброшенные еще вчера под кресло круглые часы-луковицу на длинной цепочке. Те самые — для гипноза.

Это знак — поняла я. Тянуть больше нельзя — я должна получить все ответы на свои вопросы перед нашим отъездом, а не после него.

— Слушай, Андрей… — проворковала, включая тот самый, мягко-завлекающий, медовый голос, от которого мне самой сразу же захотелось спать. Медленно, не делая резких движений, встала и встретилась взглядом с его — уже слегка расфокусированным. — Я бы хотела кое-что обсудить с тобой кое-что… связанное с вот этими вот часами. Не хочешь сесть в кресло? Там будет удобнее…

На этот раз Андрей погрузился в транс раза в четыре быстрее, чем на предыдущих сеансах. Настолько быстро, что я не успела уговорить его подняться и сесть в кресло — решила так и продолжать с ним, лежащим на спине и смотрящим в потолок.

Какая, собственно разница? Часами правда махать неудобно, но я даже помахать ими как следует не успела — настолько мгновенно его мозг настроился на нужную мне волну восприятия и замер в состоянии залитой янтарем ящерицы.

Начала издалека, невольно стараясь отдалить момент невозврата, к которому всё и шло.

— Андрюша? — с трепетом в голосе я произнесла его имя, любуясь жесткими, резкими чертами, которые еще не так давно казались слишком угловатыми, чтобы быть красивыми. Мне понравилось, что я могу вот так легко и без стеснения называть его уменьшительно-ласкательным, и я позвала его снова: — Андрюша…

Он не отозвался ни на первый зов, ни на второй, и я наконец сообразила — в трансе его мозг ждет указаний и отвечает на четко заданные вопросы. А вот что должен делать со своим именем, произнесенным вслух, возможно, не понимает.

— Андрюш, ты слышишь меня? — я осторожно погладила его ладонью по руке, вдоль по стальному бицепсу, ощутимому даже в расслабленном состоянии.

— Слышу, — немедленно ответил декан пугающе-равнодушным голосом робота, продолжая смотреть в потолок.

— Хорошо, — мягко похвалила я его, проглатывая ком в горле. — Расскажи мне, что ты помнишь о том случае, когда упал твой трофей.

Я старалась говорить тем же тоном, что и раньше во время внушения, но, несмотря на легкость, с которой я овладела его сознанием, мне было сегодня намного труднее, чем раньше. На мгновение я даже пожелала, чтобы у меня ничего не получилось — чтобы Андрей почувствовал, как у меня дрожит голос, и проснулся, не дав мне довести сеанс до его логического заключения. Но увы. Он не проснулся.

— Это было… на приеме, который мы устроили для министерства… — всё так же равнодушно поведал мне декан. — Я увидел, как закачался столб с трофеем, подошел… и увидел одни осколки. Мне было очень больно их видеть… я… очень разозлился.

Я резко вдохнула… выдохнула… и вмешалась.

— Это не так, Андрей. Ты забыл о том, как всё было на самом деле. Забыл потому, что я… попросила тебя забыть. Под гипнозом. А теперь я прошу тебя вспомнить о том случае. Вспомни о том, как всё было, и кто на самом деле уронил твой трофей.

Со своего ракурса я увидела, как его лицо меняется, как краска приливает к нему… потом отливает…

Красивые брови декана нахмурились, рот искривился, и в этот раз я по-настоящему испугалась, что эмоции смогут выбить его из транса.

Однако, невзирая на активную мимику, глаза его оставались сфокусированы на одной точке в пространстве — словно внушение позволило ему пронзить ее, расширить до невозможности, и там, в другом измерении, наблюдать за событием из собственного недалекого прошлого.