— Ах вот оно что… — протянул он, плотоядно улыбаясь — с таким видом, будто только миллион выиграл. — Значит, это мой голый торс тебя на подвиги сподвиг? Ах ты ж моя стрелочница… Как интересно… Мне кажется, я теперь знаю, как заставить тебя слезть.

Я замерла, с опаской ожидая куда он этот новый поворот выведет. Декан же, тем временем, окончательно воспрял духом. Уселся поудобнее, ногой приподнимая меня повыше — словно показывал, что, если захочет, действительно может легко меня скинуть.

— Так вот Сафронова, что я тебе скажу. Стоит у меня — как ты выразилась — потому что я половозрелый мужчина нормальной ориентации, и ты, молодая, шлюховатая женщина, сидишь сейчас у меня на члене, постоянно ерзая. А вот почему у тебя сейчас… кхм… стоит? Не подскажешь?

И он демонстративно опустил свой взгляд на мою грудь, которая теперь, когда я сидела выше, находилась прямо напротив его лица. Побледнев, я задрожала. Он не может, не может видеть через джемпер и лифчик мои соски…

Но в его планах было нечто куда более коварное, чем пристыдить меня за болезненно напряженные соски. Медленно, словно давал мне возможность отпустить подлокотники и сбежать, он подцепил пальцами мой джемпер снизу, оттянул его… и скользнул второй рукой под него, легко касаясь голого тела.

Я резко втянула ртом воздух и чуть не отпустила руки.

Так вот что он задумал, гад! Будет мне соски выкручивать, пока не сбегу — благо там есть за что схватиться!

Стиснув зубы, я еще сильнее схватилась за железки поручней. А я не сбегу! Пока он мамой своей, детьми своими будущими не поклянется, что не будет больше меня преследовать — НЕ СБЕГУ! Как партизан на допросе, буду сидеть тут и посмотрим еще, кто кого заставит сбежать!

Так же демонстративно, я приподняла левое бедро — то, что было прижато к декану — и медленно, напрягая косые мышцы живота, опустила его, прохаживаясь по всей длине зажатой брюками эрекции. Выгнула бровь на его резкий вдох, сопровождаемый коротким ругательством сквозь зубы, и усмехнулась — так-то, Андрей Федорович. Не с той связались!

Однако, торжествовала я рано.

— Что ж… Не хочешь по-хорошему… будет по-плохому! — низким голосом пообещал декан, чуть отдышавшись. — У меня-то возможностей побольше будет…

И, без дальнейших промедлений, он нырнул рукой под джемпер, рванул мой лифчик наверх, обнажая грудь, и сделал кое-что гораздо хуже выкручивания сосков — полностью обнять одно из полушарий теплой, немного шершавой ладонью и с упоением принялся его… ласкать — за неимением другого слова.

О да. По-другому охарактеризовать его действия я бы не смогла даже если бы очень захотела. Декан не собирался причинять мне боль. Он собирался… возбудить меня еще сильнее? Доставить мне удовольствие?!

От несуразности и нелепости самой этой мысли мозг цепенел, словно парализованный — до такой степени происходящее не укладывалось в наши с деканом поведенческие модели. С какого хрена он меня… ласкает?! Только что ведь злился так, что готов был башкой об стену приложить! Да, я возбуждала его своей близостью, но от такого возбуждения бросают на стол, задирают юбку и грубо, на сухую трахают, ругаясь и шлепая по заднице.

Не «ласкают» девушку, которую ненавидят, даже если хотят — так не бывает!

И тем не менее, это было так — моя грудь не давала соврать. Сначала легко и почти невесомо он огладил правое полушарие — специально щекоча соски мозолями от штанги — и не давая мне опомниться, аккуратно сжал левую грудь, шумно вдыхая и весь передергиваясь от удовольствия.

— Как же давно я мечтал об этом… — пробормотал, прикрывая глаза и явно не думая о том, что говорит.

— Знаю… — выдохнула я, тоже слабо соображая. От его нежных касаний мысли в голове разбрелись словно пьяные, наползая друг на друга и теряя окончания.

Однако мне повезло — мое знание расценили как проницательность, и не стали вновь допытываться — откуда я это «знаю».

— Ишь ты… — неопределенно отозвался Игнатьев. — Знает она… И как давно мужчины для тебя — открытая книга, Сафронова?

И, пропустив сосок между пальцами, снова легко сжал грудь — вместе с соском. Я выгнулась, хватая ртом воздух, но сквозь пронзивший тело разряд удовольствия уловила злость в его голосе. Он что, пеняет мне на то, что я понимаю мужчин? То бишь… ревнует?!

— Не ваше… собачье… дело… — попыталась огрызнуться, перемежая слова со выдохами, а заодно и извернуться у него на коленях так, чтобы выкинуть его руку из-под джемпера. Однако учитывая нашу с ним позу, сделать это было физически невозможно. Разве что руки отпустить — чего, собственно, он и добивался.

— Конечно, не мое… — согласился декан, засовывая под джемпер вторую руку и примериваясь ко второй груди, ближайшей к нему. — Просто пытаюсь выяснить, на что ты готова пойти, чтобы добиться своего. И насколько тебя хватит…

— Надолго меня хватит! — сквозь зубы вытиснула я. — Пока ваша секретарша не обеспокоиться и не придет сюда проверять, что с вами… А тут я у вас на коленях сижу, а вы меня под кофтой лапаете. Классно, да? Ай! Что вы…

Я не договорила — толкнув меня коленом вверх, декан вдруг задрал мой джемпер так высоко, что подол его закрыл мое лицо. И не останавливаясь, натянул джемпер мне на голову, резинкой зафиксировав его на затылке. Ничего не видя, я поняла по ощущениям, что мой лифчик последовал за джемпером — перекинувшись через голову, был зафиксирован сзади на шее.

— Хоть заткну тебя… — прокомментировал происходящее декан, причем его голос доносился уже откуда-то снизу, с уровня моей груди.

Груди?! Он что собирается…

— О нет! Нет, пожалуйста…

Я вскрикнула одновременно с первым прикосновением его губ к чувствительной коже. И каким прикосновением! Всё, что он мне расписывал в гипнотическом трансе, улетело на помойку — никакой осторожности не было, никакого — «подул», «чуть дотронулся», «лизнул кончик»…

Сильно и глубоко Игнатьев втянул мою грудь в рот, языком грубо раскатывая сосок — явно не собираясь давать моим нервным окончаниям привыкнуть к новым ощущениям. Вылизывал, впивался в меня, всасывая чуть ни всю грудь целиком… и урчал, стонал от удовольствия, совершенно себя не сдерживая, будто не было в его поступке ничего такого, из-за чего стоило бы сдерживаться… Словно я была его законной, заслуженной добычей и он имел полное право делать со мной всё, что пожелает.

И я бы непременно возмутилась такой бесцеремонностью — если бы не стонала вместе с ним — бесстыдно и самозабвенно, подставляясь под его грубые, требовательные ласки, выгибая спину и кусая натянутый на глаза джемпер… под которым очень скоро стало нечем дышать. Словно почувствовав это, Игнатьев дернул свитер еще выше, высвобождая мои нос и рот. И тут же, отпустив мою грудь, обрушился на губы — жадным, хищным поцелуем, перед которым бледнело всё сексуальное, что я до сих пор успела пережить в жизни — включая то, что урвала от самого загипнотизированного декана.

Кто бы мог подумать, что в сознательном состоянии этот почти-сорокалетний доктор наук умеет ТАК целоваться! Я просто таяла под его рельефными, теплыми, невероятно подвижными губами, растекалась лужицей от языка, дразнящего, заманивающего мой… от легких, не слишком болезненных укусов, пробуждающих древний инстинкт подчинения доминантному самцу.

Я была права. Эти губы просто созданы для поцелуев. А никак для изрыгания проклятий на мою бедную голову. И я изо всех сил постараюсь, чтобы это так и оставалось, даже если для этого мне придется повиснуть на шее декана навсегда, крепко охватывая его руками и ногами…

Только подумав об этом, я вдруг поняла, что давно уже не держусь за железные элементы подлокотников, обнимая вместо этого Игнатьева за шею, перекинув через него ногу — фактически седлаю его, прыгаю, исступленно вжимаясь промежностью в здоровенный бугор на его брюках, имитируя самый настоящий секс. Он же давно стащил с себя рубашку — всё ещё ничего не видя, я чувствовала, что прижимаюсь уже к обнаженному торсу, голой грудью скольжу по гладким стальным мускулам…