— Всё хорошо?
Студент поднял голову, посмотрел на меня голубыми глазами, но ничего не ответил. Потом опустил взгляд и отвёл его куда-то в сторону.
— Проклятье! — выругался связист.
— Что такое? — я обернулся.
Семён Владимирович снял наушник, посмотрел на меня раздосадовано.
— Передатчик не ловит. Работает, помехи есть, а поймать сигнал не может. Что-то глушит его здесь. Непонятно что. Такого раньше не было.
Он встал, сделал пару шагов к окну и обратно, потом остановился и замер глазами на радиопередатчике.
— Что ж… Придётся тогда подниматься выше. Наверное, на самый верх. На крышу.
В этот момент в зал вернулся Илья.
— Ну что у вас тут?
— Не ловит, — ответил связист. — Нужно подниматься выше.
— Насколько выше? — поисковик подошёл к Семёну Владимировичу.
— Скорее всего, на крышу.
— Сука! — вспрыснул поисковик, ударив руками по бокам. — Ведь так и знал, что не всё гладко будет!
— А если лишь на несколько этажей подняться и из другой квартиры попробовать поймать? — спросил я, но тут же осекся. Поисковик и связист посмотрели на меня широко раскрытыми глазами. Я понял, что это плохая идея.
— Остаётся только крыша… — грустно заключил Семён Владимирович спустя минуту молчаливого разглядывания передатчика. — Оттуда связь должна быть хорошая.
— Зараза… — Илья обречённо вздохнул. — Ладно, раз по-другому никак, то придётся так. Поднимаемся тогда в темпе, не останавливаемся. Всем всё ясно? — Поисковик вскинул автомат и вышел в прихожую.
Связист взял радиопередатчик и попытался всунуть его в свой рюкзак. Не получилось. Тогда он подошёл к шкафу, достал оттуда чёрную спортивную пыльную сумку, положил туда прибор и понёс его к выходу.
Я пошёл следом, но на выходе из зала остановился и обернулся. Алекс всё так же сидел на диване, смотря в пустоту.
— Алекс, идём, — сказал я.
Студент ответил не сразу, будто не услышав меня. Потом резко обернулся, словно выйдя из забвения, молча поднялся и поплёлся следом.
Илья открыл дверь, держа автомат навскидку, вышел на площадку и остановился возле лестницы. Стрельба внизу не прекращалась; отзвук сражения поднимался следом за нами, сопровождая нас на нашем пути наверх. Семён Владимирович зачем-то закрыл дверь на ключ, сунул связку в карман и взялся удобнее за ручку сумки. Поисковик держал под прицелом подъём наверх, потом обернулся, осмотрел нас и кивнул.
— Осталось только девятнадцать этажей, — сказал Семён Владимирович, поднимаясь следом за ним.
— Ну да, всего лишь, — недовольно буркнул тот, поворачивая на пролёте и поднимаясь выше.
Следующий этаж мы преодолели в два счёта. Он встретил нас тёмной пустотой и зияющими контурами запертых дверей, выделяющихся из мрака. Каждая из них была похожа на прямоугольный тёмный сгусток. На миг задержавшись на ступени, я обернулся назад и посмотрел на ближайшую: она томилась в спокойствии, и квартира за ней казалась опустошённой. Однако мне не переставало чудиться, что за дверью сейчас кто-то находился. Кто-то, прислонившись к ней по ту сторону, всматривался в глазок и пристально следил за нами.
Шестой этаж встретил нас кромешной тьмой. И хоть освещения не было во всём подъезде, нижние этажи были светлее, или просто казались такими. Здесь же царила непроглядная тьма. Даже огонь выглядел тусклым и каким-то бесцветным…
Седьмой этаж оказался тяжелее. Как только мы поднялись на него, на меня вновь обрушилось скверное чувство, и голова сделалась ватной. Я вгляделся в свои ноги, идущие по ступеням, и мне показалось, что ступени двигались сами по себе, перемещались в пространстве в противоположную мне сторону. А потом узкие бетонные выступы слились в одну блеклую линию, и лестница внешне напомнила толстую здоровую змею, шипящую каждый раз, когда ботинок опускался на её туловище.
И это злобное, недовольное шипение настигло меня и на восьмом, и на девятом этажах. Оно ползло следом. И когда я вновь обернулся назад и посмотрел на площадку с запертыми дверями, то мне почудилось, что оно издаётся из-за каждой из них. А потом приглушённый шёпот, множество шёпотов налило площадку. Тихих… Жалобных… И мне тоже стало как-то тоскливо на душе, захотелось остановиться, прислушаться, выслушать…
На десятом этаже связист ухватился за стену и тяжело задышал. Он отмахивался руками от кого-то, говорил, что всё в порядке, только немного устал. Алекс брёл последним, и с каждым новым подъёмом цвет его кожи бледнел, как будто сама жизнь уходила из него. Поисковик остановился на пролёте, звонко выдыхая через респиратор. Он держался ровно, прицеливался кверху, но было видно, что и тот тоже устал.
— Да когда же наступит конец этой проклятой лестницы?... Мы здесь бредём уже целый день…
Я взглянул на Илью. Голос его был монотонным и будто заведённым невидимым ключиком. Тяжело переступая ногами, поисковик начал подниматься дальше. Связист, нащупывая стену, шёл следом. Семён Владимирович тоже как-то изменился: он брёл наверх будто впотьмах, наощупь ориентируясь по стене. Словно лишился зрения.
Позади нас остались одиннадцатый и двенадцатый этажи. В самом низу, будто в глубинной чёрной Преисподней, раздалось настойчивое громыхание. Я осторожно выглянул из-за перил и посмотрел туда. Там, на непостижимой глубине, мерцали багровые отсветы. Вспышки появлялись и тут же прекращались, и тьма вновь сгущалась. Что же там такое происходит? Потом огонь вновь разразился, и что-то зарычало. Дракон?... Там… Есть… Дракон? Что за бред?...
Тринадцатый этаж лениво спустился к нам. Такой мрачный и холодный, но от этого казавшийся мне таким притягательным. Поисковик остановился и посмотрел вниз. Не знаю, что он увидел там, но потом Илья присел на лестницу, положил на колени свой автомат да так и остался сидеть. В этот момент я почувствовал то, что уже ни с чем не мог спутать. Это ощущение стало для меня таким же ясным, как и приход дня после ночи. Но в то же время таким таинственным, как и то, что скрывалось за закрытой дверью за мной.
Илья тяжело вздохнул, потом поднялся, взял на прицел уходящую вниз лестницу и сказал:
— Я останусь здесь… Нужно задержать… А вы – идите. Поднимайтесь дальше.
Голос его был ровным, лишённым интонации. Словно заново завели ключик, и поисковик вновь запустился как механизм. Связист глянул на него пустым и отрешённым взглядом, кивнул и потопал дальше наверх. Алекс поплёлся следом, а я ещё задержался на этом этаже. Илья медленно повернул голову и посмотрел на меня.
— Иди же…
— Ты сам говорил, что нельзя останавливаться…
— Тогда они достанут нас… Всех… Я должен задержать… Идите дальше.
Я понял, что отговаривать поисковика бессмысленно, а поэтому лишь обречённо вздохнул и пошёл дальше. Наверное, Илье просто не хотелось уходить и оставлять здесь их всех – жалобно стонущих за дверями, плачущих… Я бы и сам остался, но мне надо идти вперёд. Когда всё закончится, я обязательно спущусь к ним сюда. Обязательно их выслушаю…
Я уже не понимал, на каком этаже мы находимся. Втроём бы брели наверх, поворачивали, потом снова брели, а этажи всё лились и лились вниз. А может, это они спускались? А мы на самом деле просто топчемся на месте.
Внизу, совсем близко, раздались выстрелы. Автоматная очередь взревела как лев; взметнулись отзвуки и, казалось, обогнали нас на нашем бесконечном пути. Мы всё шли и шли, ступени всё поднимались и поднимались. Внизу гремел автомат. Настойчиво. В какой-то момент Семён Владимирович грузно опустился на ступени, положил чёрную сумку на колени и начал её гладить с тщательной бережностью. Его глаза сузились, постепенно налились влагой, и вскоре связист горько заплакал. Я остановился рядом, прислонившись к стене. Почему-то и мне сделалось так паршиво, что слёзы сами набежали на мои глаза. Я посмотрел во тьму площадки чуть ниже нас. Двери томились во мраке и не были видны, но я слышал, как с мольбой звали нас к себе, как настойчиво просили… Молили подойти и остаться…
Алекс остановился с противоположной от меня стороны, чуть ниже, прислонившись к перилам. Он смотрел туда же, потом вздохнул, перевёл взгляд на меня и сказал:
