Я молча потупил взор, бегая глазами по полу.

— Понимаешь? — спросил уже настойчивее Егор, стараясь заглянуть мне в глаза.

— Понимаю, — отрезано сказал я, смотря в сторону.

— Вот и хорошо. Возможно, ты что-то и увидел там. Лично я не уверен, что за туманом царит безмолвие и ничего, кроме тварей, там больше нет. Но об этом говорить не нужно. Хорошо?

Я лишь молча кивнул, всё так же смотря в сторону.

— Отлично. — Егор улыбнулся и похлопал меня по плечу. — Возвращайся на пост.

Он ушёл, а я вернулся на своё место, недовольно поправляя ремешок своего автомата, висячего за плечом. Я упёрся глазами вперёд, потом ещё раз посмотрел на то место и ничего и никого там не увидел. Психанул от этого сильней, а потом услышал через одного от меня караульного:

— Ещё один чокнувшийся, — проговорил студент, срываясь сквозь респиратор в лёгкий смешок. Ему в одобрение посмеялся его бывший собеседник.

Я ничего не ответил, лишь мысленно послал этого хмыря на хер.

Когда смена закончилась, я пришёл в коворкинг. Сейчас это место разительно отличалось от того, чем оно было несколькими днями ранее. Вокруг костра сгруппировались студенты: они вполголоса переговаривались о чём-то, о чём-то серьёзном; пламя костра озаряло их серые лица и потускневшие глаза. То тут, то там на скамьях сидели другие: кучками, ёжась друг к другу, как бы поближе, и тоже общались в пол тона. И вилось в воздухе ощущение какого-то недоверия, страха даже. Я проходил мимо разделившихся групп, смотрел на них. Некоторые отвечали мне косыми взглядами, некоторые вовсе прятали свои глаза, уткнувшись ими в пол. Я подошёл к барной стойке, вытащил из кармана талон и предъявил продавщице. Девушка с холодным выражением на лице приняла его, достала из холодильника бутылку и поставила передо мной, а сама юркнула вглубь своего уголка, не сказав ни слова.

Я взял бутылку, открыл и сделал пару больших глотков. Алкоголь разлился внутри, и я почувствовал слабое тепло. Градус был небольшим, и сейчас хотелось чего-нибудь покрепче, но я был рад и этому.

На скамье рядом с баром я увидел Владислава. Музыкант сейчас сидел без своей гитары.

— Эй, здорово! — сказал я и сел рядом. — Что-то тут тихо, прям как во время похорон.

— А ты, я смотрю, навеселе, — не поздоровавшись в ответ, сухо проговорил он.

— Просто стараюсь немного бодрствовать. — Я отпил ещё, осматриваясь по сторонам. — Все вокруг подавленные какие-то, угрюмые, злые.

— Не без причин, — не глядя на меня, ответил Владислав.

— Как твоя песня? Работаешь над ней? — сменил я тему разговора.

— Пока нет. Нет желания, — также сухо ответил тот.

— Это плохо. — Я ещё отпил, смотря вперёд, за людей и их группки. — Мне кажется, в такие моменты только творчество способно спасти человека.

— А чем ты спасаешься? — наконец, посмотрев на меня, спросил музыкант. — За что ты держишься?

— Ни за что, — отрезал я. — Просто живу настоящим моментом, вот так. Да, дерьмо. Да, какая-то чертовщина кругом творится, но я стараюсь обращать внимание на мелочи, пусть даже и незначительные, и радоваться им. Например, этот день закончился и сейчас я могу выпить и отдохнуть.

— Ты оптимист, — тускло улыбнувшись, сказал Владислав.

— Реалист. Когда всё плохо, зачем усугублять обстановку своим хмурым лицом? Это разве поможет? Нет. Сделает только хуже.

— Дело не только в том, что кругом плохая обстановка. К медленному ухудшению постепенно привыкаешь. Пугают вещи, на которые ты не можешь дать логический ответ. И эти вещи постоянно находятся рядом с тобой, ты живёшь с ними бок о бок, они влияют на твою жизнь, не в лучшую сторону. Такое соседство постепенно изнуряет.

— Плюнь этим вещам в морду и пошли их на хер. Они нематериальны, абстрактны, и тебе, на самом деле, никакого вреда не смогут принести. Всё дело в том, что мы многое накручиваем себе, раздуваем слона и придумываем себе новые проблемы. — Я осушил бутылку наполовину.

— Да? А как быть с кошмарами? — спросил Владислав, потом окинул взором зал. — Посмотри, все только и думают о них. Все разговоры только об этих кошмарах. Никто здесь больше не смеется и выше второй октавы не молвит. Это так, немного закручено, но смысл, думаю, ты понял.

— Кошмар закончится, стоит только открыть глаза, — ответил я.

— А потом он снова приходит. И снова, и снова, и снова…

Владислав повторял это, снова и снова, и я молча смотрел на него, и горечь разгорелась во мне. Даже он, творческий человек, вечно чем-то воодушевлённый, верящий в надежду и живущий ей, сейчас был похож на цветок, что медленно сгибался без солнечных лучей, постепенно засушиваясь и увядая. Что-то неотвратимо завладевало разумом всех здесь находившихся, их душами. И они, не в силах понять, в чём дело, не видя этих силков, постепенно чахли под их неотступной властью. Страх всё же проник внутрь нашего сознания и поселился там, растекаясь как мазут. И неизвестно было, откуда этот страх источался, где был его источник: то ли мутанты извне способны вселять его ментально, тем самым ослабляя нас перед новым нападением, то ли…

Я не успел додумать свою мысль. В коворкинг пришёл Андрей в сопровождении двух караульных: я понял это по свисающим за их плечами автоматам. Охранник остановился по центру, осмотрел всех и громогласно объявил:

— Через пятнадцать минут общее собрание в главной аудитории. Быть всем безоговорочно!

Я поднялся со скамьи, держа наполовину опустошённую бутылку у себя в руках.

— Что-то случилось? — спросил я.

Андрей посмотрел на меня, потом немного прошёлся и сказал:

— Случилось. Кто-то вновь пробрался в хранилище. Часть оружия пропала.

Просторная аудитория постепенно заполнялась приходящими студентами. Они занимали спускавшиеся длинными рядами продольные столы. Лица приходящих были полны непонимания, сонливости и даже раздражения; раздражением были наполнены и немногочисленные голоса. Внизу, по центру аудитории, возле стены с опущенным большим белым полотном, на котором раньше прожектором показывались различные видеоматериалы, стояли ещё столы; за ними, обратившись к заполняющимся рядам лицами, восседало руководство: представители различных кафедр, технического персонала, зоны плантации, а по центру – ректор. Начальство молча наблюдало, как поток вновь приходящих рассеивается по свободным местам; гомон голосов заливал здешние стены и высокий потолок. Сидя на одном из рядов возле стены, прижатый, я смотрел на восседающую профессуру снизу и на миг ощутил укол ностальгии: мне казалось, что сейчас будет происходить научная конференция, на которой мы будем обсуждать серьёзные темы из разных сфер. А потом лучшего из нас наградят почётной грамотой и сделают качественное фото; его опубликуют в сети, и чувство гордости за сотворённый небольшой вклад в научное поприще заливает всего с ног до головы. Однако, всё это лишь фантазии.

Только сейчас я ощутил действие огненной мантры, которую принял некоторое время назад. В голову ударило, по телу разлилось тепло, и я почувствовал себя жаворонком, стремящимся расправить свои крылья и с сильным взмахом взлететь вверх, куда тянуло мою душу. Я повернулся и сел спиной к стене, положил руку на парту, и если бы рядом не сидел сосед, то закинул бы ещё и ногу на скамью. Пока студенты приходили и было свободное время, я осмотрелся. С моей стороны и с противоположной на стенах висели фотографии в чёрных рамках: на них были запечатлены различные деятели искусств, политики, важные делегаты из других стран. Когда-то эти фото выглядели достойно, гордо украшая огромную аудиторию напоминанием о важности и профессионализме просветительской деятельности университета в сфере межкультурного и межнационального сотрудничества. Сейчас же большинство фотографий потускнели, почернели, представляя собой лишь тень того славного и великого детища. Их оставляли висеть здесь, как стоять и находиться всё остальное, видимо, чтобы хоть в этом просторном зале всё ещё не умирал тот университетский дух, который некогда пропитывал собой здешние стены. Синие полы снизу оставались синими; стены сохраняли свой прежний цвет. Техперсонал уделял уходу за этой аудиторией больше времени и сил, и даже стоявшие на каждом столе керосинки – по две с обеих сторон – не портили собой общего впечатления, они были тоже вычищены и выглядели как новые.