— Спасся кто-нибудь? — с сухостью во рту спросил я.

Платон подошёл ко мне с малышом в руках, остановился рядом и посмотрел на раненого охранника. Тот взглянул на него в ответ.

— Кто это? — спросил Андрей.

— Тот, за кем мы отправились к комплексу, — ответил я.

— Значит, у вас всё получилось?... — охранник раскрыл глаза.

Я молча кивнул.

— А остальные? Где остальные? — охранник тяжело поводил глазами, ища других.

Я понурил взгляд, горечь опять подползла ко рту. Сглотнув, я посмотрел на Андрея и лишь покачал головой. Охранник всё понял и без слов.

— Как это случилось?... — спросил он спустя минуту.

— Я и не знаю, — признался я. — Всё случилось… быстро. Но мы дошли. Дошли и поймали сигнал. Но за нами тоже шли… Пришлось отстреливаться от мутантов и тех, кто был с ними…

Андрей всмотрелся в меня пристально, сглотнул, хрипя пробитыми лёгкими.

— Когда мы держали оборону… Что-то.... их сдерживало… Останавливало словно… Иначе бы они смели нас раньше…. Я не знаю… — снова кашель. — Не знаю, что это. Может… Казалось просто… Но одних этих навалов оказалось недостаточно… Как и закрытых дверей…

Он вновь закашлял, надрывно и громко, потом сплюнул вязкую красную слюну на пол.

— Когда они стали прорываться внутрь, было решено всех отвести в хранилище, а сами мы забаррикадировались здесь. И держались, сколько могли… — Андрей проговорил это на одном дыхании. — Много… погибло… Но большинство укрылось внизу… Некоторые… прорвались… Не сдержали…. Мы… удерживали… сколько могли….

Андрей вздохнул, глаза его замерли на одной точке. Рот застыл, а спустя мгновение испустил слабый выдох. Ладонь, что сжимала окровавленный живот, безвольно соскользнула вниз.

Я поднялся, всё ещё смотря на него. Платон, держа в руках младенца, опустился рядом с охранником, после чего положил пальцы на его глаза и закрыл их.

Позади меня находилась открытая дверь в хранилище. Я пошёл туда, спустился вниз, где располагались два помещения со стеллажами. Обошёл каждое вдоль и поперёк несколько раз. Оба пустовали, лишь в некоторых местах на полу валялись тела: упырей и тех, кто не смог себя защитить. К завалу вернулся спустя некоторое время. Остановился рядом с умолкшим охранником и обессиленно опустился на пол.

— Никого там нет… — вздохнул я. — Ни единой живой души… Только мёртвые.

Платон с отеческой заботой покачивал младенца, потом перевёл взгляд на меня.

— Наконец он заснул.

Я поднял глаза и посмотрел на старика, потом перевёл взгляд на Андрея, опрокинувшего голову к груди.

— Все ли углы ты проверил? — спустя минуту спросил Платон.

— Да. Всё. Каждый стеллаж. Каждую комнату. Даже подсобку…

— Куда они, по-твоему, могли все деться?

— Я не зна…

Тут же одёрнул себя. Взгляд устремился вперёд, во мрак впереди. Потом я взял свой факел, поднялся и направился туда. За помещением с большими белыми трубами я наткнулся на дверь, что всё это время пряталась от глаз в непроглядном мраке. Никогда раньше я не заходил так далеко, но сейчас что-то тянуло меня вперёд…

Я замер возле этой двери: тёмной и высокой. Она мне показалась знакомой… Очень знакомой. Чёрная твердь открывала проход, идущий по скосу вниз. И что было там, на самой глубине, я не видел – кромешный мрак скрывал всё за собой. Но стоя у входа, у края этой чёрной пропасти, я ощутил странный холод, льющийся из её недр: слабый, но пронизывающий саму плоть.

Я вглядывался в эту черноту, а чернота, как мне показалось, стала вглядываться в меня. Позади остановился Платон.

— Похоже, есть лишь один вариант, чтобы всё узнать, — ровно сказал он. — И мы должны пройти по этому пути.

Я перевёл на него взгляд. Старик глядел на меня невозмутимо, держа факел в одной руке, а в другой – уснувшего младенца. Потом я снова посмотрел в темноту.

Огонь факела беспокойно заколыхался и затрещал.

За тоненькими ступенями располагалась ещё одна дверь, а точнее – старинные деревянные ворота, распахнутые внутрь. И за ними – чернеющее жерло.

Мы миновали входную арку из гнилых брёвен и досок и спускались по потрескавшимся ступеням, прорезая своим огнём сгустившуюся темноту, плотную и почти осязаемую наощупь. И чем дальше мы продвигались вглубь, тем гуще она становилась.

Было холодно, и в воздухе стоял запах сырой земли.

Сначала стены и потолок были из тёмно-бурой глины, потом естественная порода сменилась на чёрный камень, ребристый, выпирающий и чуть лоснящийся от влаги и нашего света. Когда мы миновали третью арку – широкую и высокую, сделанную уже из белого камня – стены и пол покрылись каменной кладкой такого же цвета; в потолок стали упираться рельефные колонны, наполовину торчащие из стен. И темнота здесь немного расступилась.

Внизу показалась четвёртая арка, намного шире трёх предыдущих, и когда мы её миновали, то вышли в огромный пещерный зал, расступившийся перед нами на многие сотни метров. Он был слабо освещён горящими углями в каменных чанах. Два таких стояли возле арки, ещё два – в десяти шагах по обе стороны от нас, а в самом центре пещеры высился исполинский широкий обелиск из обсидиана, вокруг которого были расставлены ещё чаны, целое множество. Наконечник чёрного и диковинного сооружения тонул во мраке.

Я остановился у выхода, заворожённо осматриваясь вокруг. Кругом царила какая-то неестественная чистота. Полы из серой каменной кладки, опоясывающие зал резные белые стены – всё здесь имело античный вид из далёкого и невообразимого прошлого, но в то же время всё выглядело изрядно сохранившимся, будто только что отстроенным.

По другую сторону от нас, за обелиском, я увидел поднимающуюся массивную белокаменную лестницу, уходящую в широкую и высоченную арку в стене. Слева и справа тоже находились проходы, но были они в разы меньше.

Я пошёл влево, вдоль чуть вогнутой и высокой стены. Старик молча следовал за мной. На его руках крепко дремал малыш, и даже веявший здесь холодок не разбудил его. Огонь моего факела осветил какие-то символы и рисунки, вырезанные на стене. Они заняли почти всю центральную её часть.

— Какой невообразимый барельеф… — заворожённо проговорил Платон. — И насколько сохранившийся.

Я очаровано рассматривал настенную композицию: на ней были тысячи различных изображений, сотни всяких завитков и странных символов, но все вместе они создавали какой-то масштабный сюжет. Каменные изображения будто двигались вместе с нами к своей центральной части.

— Не думаю, что это создали те, кто возвёл над нами университет.

— Кто же тогда? — я непонимающе посмотрел на Платона, но тот лишь покачал головой. — Здесь всё словно не от мира сего… — я вновь посмотрел на барельеф.

— Думаю, всё это принадлежит временам давно ушедшим, о которых уже никто и не помнит.

Старик подошёл ближе и всмотрелся в часть композиции.

— Думаю, это не просто настенная живопись. Это история, — старик посмотрел на меня.

Я подошёл к нему и тоже вгляделся.

— Запечатлённое течение времени. И те, кто воссоздал эту картину, давно покинули нас.

Перед глазами стоял эпизод: огромная конструкция, внешне напоминавшая пирамиду, но с плоским навершием, на котором стояли высокие и неимоверно худые фигуры. А под конструкцией – многочисленные фигурки поменьше, внешне похожие на человеческие.

— Начальная точка движения. Судя по всему, здесь показан эпизод из прошлого. Смотри: длинные существа возвышаются над толпой, что распростёрла к ним руки. Возможно, они их боготворят, ибо те считались для них неким божеством, — Платон внимательно изучал изображение. — Время почитания и поклонения.

Мы двинулись дальше, освещая следующую часть барельефа. Здесь рисунок плавно перетёк в новый эпизод: с одной стороны – высокие худые фигуры перед длинным столом, с другой – скопление маленьких фигурок. На столе лежали маленькие человечки.

— Похожи на детей... Присмотрись, — старик указал пальцем на фигурку, сидящую на коленях перед столом. — Дети на столе рождены от их матерей, но они лежат между этими существами и людьми. Странно…