Я взял свечку со стола, аккуратно поднёс её к жестяной бочке в центре, присел и начал складывать поверх уже остывшей золы хворост, а потом поджёг. Огонь неохотно разгорелся; замерцали его отсветы на полу, белых столбах и потолке, начали впитываться в темноту и разбавлять её, и та недовольно расступилась вокруг вновь вспыхнувшего островка тёплого света.

Я молча сидел и смотрел на огонь. В нём всплывали на поверхность различные образы и переменялись в пламени: вырванный из, казалось бы, не таких далёких времён старый мир с его цветущей зеленью, лазурным небом и свежим приятным воздухом, а потом – искорёженные, изуродованные петлистые ветви деревьев, мёртвая трава и огромная рана посреди треснувшей дорожной ленты – уходящая глубоко в землю, словно от застрявшей в теле большого человека пули, навек оставшейся в нём и причиняющей своему носителю нестерпимые муки; чистые этажи цитадели знаний, запах от тысячи книг в читательском зале – и новое пристанище для страшных исчадий, которые ныне поселились там. И самый последний образ – мой друг Виталик: он смотрел на меня через огонь, и мне показалось, что за ним возвысилась длинная серая фигура, неимоверно худая, безмолвная. Потом она ступила вперёд, загородила собой моего товарища и взглянула на меня. На её вытянутом лице лоснились чёрные миндалевидные глаза. И в этих глазах, в этих чертах лица я, к своему ужасу, обнаружил признаки разума…

Что это за существо, явившееся в этот погибший мир? Имеет ли оно какую-то связь с тем, что стало происходить с нами в последнее время? Мне вспомнился недавний разговор возле костра в одном из моих караулов – слова Антона и его привидение. Его ли тень он увидел в прорези заделанных дверей тогда? А если его, то почему этот силуэт не заметили караульные сверху? Ведь его сложно было не заметить из-за длины, да и туман расступается перед площадкой у главного входа. Смогло ли оно пробраться к самому входу в наше убежище незамеченным, словно появившись из неоткуда, или же ему удалось скрыть себя от глаз дозорных с помощью какой-то своей невероятной силы? Как той, которой оно смогло укоротить ту страшную птицу в библиотеке, лишь одним взмахом своей широченной ладони взяв под контроль это полное агрессии существо. Та сцена до сих пор кружилась у меня в голове. Если оно способно брать под контроль живые создания, то не являются ли все наши страхи, терзающие нас по ночам кошмары, а также живые тени, которых видят некоторые из нас, результатом его дистанционного воздействия на сознание? Не являются ли сами тени их собственными отражениями, проникающими внутрь, чтобы проследить за всеми нами, изучить нас изнутри, чтобы потом… Для чего?...

И ещё мне пришло в голову: если они могут брать наше сознание под контроль, как-то управлять нами издали, то наверняка многие мысли и идеи, возникающие в наших головах, а также эмоции – это дистанционно посылаемые команды, и наши мысли являются вовсе не нашими, а их желаниями и прихотью? Тогда намерение добраться до библиотеки, как и само желание отыскать книгу, являются навеянными извне, чтобы выманить нас из укрытия. Ведь неспроста одно из этих существ появилось там именно в тот момент, когда мы добрались до неё. Оно словно что-то искало, и лишь чистое везение уберегло нас с Сашей от верной гибели.

От этих мыслей мне стало ещё хуже на душе, уныние поглотило меня изнутри, и даже огонь как-то потускнел, потерял свою яркость в этот момент. А может, мне просто всё это кажется? Может, на почве пережитого моё расшатанное сознание накручивает жуткую спираль различных домыслов, стараясь впитать чувство опасности в каждую клеточку внутри, а разум, сохраняя сухую логику и здравомыслие, из последних сил старается воспрепятствовать этому, ища всему логическое объяснение.

В любом случае, мы всё ещё держим оборону. И это значит, что взять нас полностью под контроль этим созданиям пока не удалось. И нужно продолжать бороться, нужно крепко держать своё оружие в руках – ведь только так мы сможем продержаться. Хоть сколько-нибудь.

Глубоко уйдя в себя, в свои мысли, я услышал звук приближающихся шагов только уже рядом с собой. И не успел я обернуться, как раздался голос позади меня:

— Я знала, что ты будешь именно здесь. — Саша присела рядом, подогнула колени и обхватила их руками. — Я спросила у караульного, но тот сказал, что ты не заходил, а прошёл куда-то мимо.

— Я хотел побыть один просто.

— А… — она слегка замялась. — Тогда, может, мне уйти?...

— Нет.. Не надо… Знаешь, я вот сидел сейчас один, думал вот обо всём, что происходит, и стало ещё хуже. Ты останься.

— Хорошо.

Мы замолчали, глядя на разбрасывающийся снопами искр огонь. В этой тишине находился покой, но почему-то не ощущалось умиротворения. И хотя Саша сейчас была рядом со мной, скверные чувства не покидали меня.

— О чём они тебя спрашивали, когда я ушёл?

— О моих ощущениях, когда я была там. Снаружи, без факела. О том, что я пережила. Они спрашивали об этом настойчиво. Виктор Петрович не отпустил бы меня, если бы я не рассказала. Ну и потом ещё спросили о книге… О том, откуда я о ней узнала.

— Я знаю, что тебе об этом сложно говорить… Но скажи, что ты там увидела всё-таки? В тумане?

Саша ответила не сразу. Несколько минут она сидела и глаза её не сдвигались с мёртвой точки впереди. Я пожалел, что спросил об этом, и уже хотел было извиниться, как она тихо, почти еле слышно сказала:

— Маму…

Вновь повисла тишина. Я взглянул на неё – её лицо потускнело, глаза померкли, и вся она словно погасла, как одна из тех свечей. Не нужно было спрашивать об этом, надо было начать разговор о чём-то другом, об отвлечённом, но почему-то к нему не тянуло вообще. Мысли были заняты настоящим.

— После катастрофы я не знала, выжили ли мои родители… У меня были только отец и мать, не было ни сестёр, ни братьев, даже двоюродных или троюродных. Мы жили одни, маленькой семьей. Когда я поступила сюда, приехав из области, то постоянно держала с ними связь. А потом, когда всё оборвалось… когда я почувствовала себя отрезанной от них, я старалась думать, что с ними всё хорошо. Что они тоже как-то смогли уцелеть, что тоже где-то спрятались, как и я. Я поддерживала себя всё это время только этой надеждой. Ну а сегодня в тумане мне привиделся мамин образ: она мне сказала, что не нужно скорбеть о тех, кто ушёл… Она стояла рядом со мной, вроде бы такая же, как и тогда, когда я видела её в последний раз. Но я почувствовала своим сердцем, что её не стало… А потом туман словно начал сжимать мою голову тисками, давить на меня… Мне казалось, что я нахожусь в воде и воздух постепенно кончается у меня в лёгких. Пришла в себя только тогда, когда очутилась возле университета.

Саша посмотрела на меня.

— Спасибо, что спас меня… уберёг… Что пошёл со мной туда. Одна бы я не справилась.

Я отвёл взгляд, чтобы кинуть хворост, но чувствовал, что она всё ещё смотрит на меня, что не отводит свои глаза в сторону.

— Мне очень жаль… — проговорил я тихо. — Правда. Я не знаю, какие слова мне нужно сказать в этот момент, ведь трудно понять искренне, когда теряешь родных людей. Можно посочувствовать, но нельзя также глубоко проникнуться болью утраты.

— Ты сделал многое. Это намного важнее слов. Ты мне поверил и не бросил меня. И ты помог мне добраться до этой книги.

— И всё же мы не смогли взять её. Мы пошли за ней туда и вернулись с пустыми руками…

— Да… — Саша, наконец, отвела взгляд и посмотрела на огонь. — И я чуть было не угробила нас обоих. Желание заполучить её словно ослепило меня, и я позабыла об осторожности. И хотела бы извиниться за своё безрассудство…

— Не нужно. Ты хотела узнать праву, как и я. Сам сейчас не нахожу себе места. Мы были так близки к разгадке… Не знаю, почему, но у витрины я поверил, что она именно в ней.— Я на мгновение замолчал, раздумывая над всеми вариантами, как бы мы могли всё-таки её достать оттуда и уйти. Но понял, что подобное лишь усиливает разочарование. Потом я посмотрел на Сашу и спросил: — Откуда ты знаешь, что в ней?