Остановившись возле двери, я подумал, с чего начать? Как всё правильно разъяснить, чтобы мои слова были хотя бы услышаны? Начать со смерти студентки, рассказать о её возможных причинах? Или же сначала рассказать об найденном оружии? Или о всеобъемлющем страхе в целом? Егор предупредил меня о том, что лучше говорить как можно меньше на эту тему, что могут посчитать за свихнувшегося и убрать с поста. Сказать то, что происходит на самом деле – значит, дать повод признать себя сумасшедшим и убрать с дежурства. А ведь каждый человек сейчас на посту – на вес золота. Готов ли я, начав этот разговор откровенно, пойти на это самопожертвование? Будет ли это безответственным поступком в нынешней ситуации?

— Виктор Петрович, можно? — я стоял на входе и ждал.

Охранник сидел за столом, дымя сигаретой и прочищая свой разобранный автомат. Он стрельнул своими серыми глазами на меня, прищурившись от дыма.

— Хотел что-то? — проговорил он с сигаретой во рту.

— Поговорить хотел с вами, — я закрыл дверь и шагнул вперёд, встал перед столом.

— И о чём же? У тебя что, сегодня выходной?

— Да. В общем, о всей ситуации в целом.

Виктор Петрович разглядывал свой автомат, внимательно осмотрел дуло и прочистил его. На меня он взгляда не поднимал.

— Не нужно вводить комендантский час. Это будет большой ошибкой. — Я старался говорить уверенно, ибо внутри себя отчётливо понимал, что бояться сейчас уже не имеет какого-либо смысла. Нужно говорить всё, как есть. — Так вы не найдёте того, кто украл оружие. Да и вообще это мало что решит.

— А с чего ты взял, что подобное является бесполезным?

— Дело не только в пропаже оружия. Сегодняшняя смерть… Девушка умерла не просто так. Она умерла от страха. От того, что она увидела.

— И что же, по-твоему, она увидела, что в итоге на тот свет её отправило?

— Живую тень…

Виктор Петрович положил автомат и косо посмотрел на меня. Его глаза застилал сизый дым. Вынув сигарету, он стряхнул пепел в жестяную банку, а потом снова прикурил. Всё это время в караулке висела неуютная тишина.

— Одного уже такого мы изолировали. Ты тоже напрашиваешься, я смотрю? — проговорил он сухо.

— Думаете, я бы пришёл сюда и стал с вами разговаривать в таком случае?

— Кто вас знает.

— Нас?

— Да. Сумасшедших.

— И как долго вы будете записывать каждого, кто говорит об этом, в сумасшедшие?

— Пока таких здесь больше не останется. — Виктор Петрович вновь взялся за свой автомат и начал его чистить. — У нас тут запасы на исходе, чёрт знает когда могут снова полезть эти твари. Положение, скажем так, осадное. Чтобы воспрепятствовать дестабилизации, будем действовать жёстко.

— И тогда у вас выйдет из-под контроля вся ситуация! — не выдержал я.

— Голос мне тут не повышай! За твои слова тебя бы тоже следовало запереть да под присмотр. Но ты у нас уже стрелянный воробей, так сказать. За тебя поручились, как за надёжного человека. Поэтому, не ходи по острию ножа.

— Ещё раз прошу Вас: не предпринимайте этих шагов, ведь вы даже не пытаетесь понять, что происходит! — Я шагнул к столу и облокотился на него руками. — Вы смотрите на тех, кто сейчас в вестибюле сидит? На всех студентов на этажах, в коворкинге? Видите их глаза? Слышите, о чём они шепчутся? Все они поражены страхом, сильным страхом. Кошмары преследуют буквально каждого. Кто-то пока держится, пока что. Но у некоторых уже начинают сдавать нервы. Думаете, оружие украли по какой-то иной причине? Нет! Это связано с этим. А смерть девушки, думаете, чистая случайность?

— Как я слышал, у неё было больное сердце, — равнодушно ответил Виктор Петрович, не поднимая на меня взгляда.

— Да, но не оно стало причиной. Причина в том, что та девушка умерла от внезапного шока, от страха, её сердце поэтому и не выдержало. Она увидела то, что другие только чувствуют. Но не только она видела её.

— Да-да, ещё тот, Григорий кажется? — таким же тоном ответил охранник.

— И не только он. Возможно, кто-то ещё молчит, боится признаться, ведь вы тогда сделаете из него заключённого. Но я не боюсь. Я её тоже видел.

— Да? Ну и скажи мне, как она выглядит? Тень эта ваша? — Виктор Петрович снова отложил автомат, потушил сигарету и выдохнул плотный дым, после чего, откинувшись назад и скрестив руки на груди, пристально посмотрел на меня.

— Как что-то… безликое. Как человек она выглядит, но сделанный из тьмы… из тени. Сложно описать, по памяти как-то воспроизвести. Такое невозможно передать словами.

— Ну вот смотри. Вот тень, — он кивнул на лежащее оружие на столе, — от автомата. Это его тень. Вот моя тень, падает от свечи. Выглядит обычно, неровная, чуть деформированная. Но это моя тень. Есть тень и от самой свечи. Чью же тень боишься ты, этот Григорий и, как ты сам мне говоришь, боялась та девушка?

— То, что Вы перечислили, является отражением чего-либо. Я же говорю о чём-то самостоятельном. Оно способно перемещаться в пространстве и как-то воздействовать на нас всех.

— Тогда вот тебе ещё один вопрос. Предположим, ты видишь эту тень. Является ли она более опасной угрозой, нежели то, что каждый раз выбирается из мглы в попытках позавтракать нами?

Я не ответил на этот вопрос. Виктор Петрович пронизывал меня взглядом.

— Её видишь только ты и твой друг. Узнать у той девушки мы уже не сможем. Но большинство ничего не видят, и я в их числе. Но я вижу более реальную угрозу, а также то, что сейчас мы в наибольшей степени уязвимы вследствие пропажи оружия, — продолжил он спустя некоторое время. — Я вот что тебе скажу, мальчик: я участвовал в нескольких войнах, и на войне мало быть смелым. Нужно ещё научиться совладать с самим собой. Знаешь, некоторые в животных могут превратиться там, а некоторые не выдержать попросту всего того ужаса, что является на войне нормой. И они едут башкой. К ним тоже всякие видения начинают приходить, голоса всякие слышать начинают, товарищей своих павших слышат по ночам. Подобные обстоятельства бьют по мозгам. И я так скажу тебе: я сейчас на новой войне нахожусь, и здесь уже идёт борьба не за чьи-то там погоны и удобные кресла в кабинетах. Здесь уже идёт борьба за наше выживание. Четыре года мы держим оборону, а сейчас натиск стал ещё сильней. Вследствие этого многие не могут выдержать тот страх, что начинает ими же самими и внушаться – страх скорой смерти. Вот и снятся всякие кошмары, видится всякая чепуха. Но всё это плоды воображения, не более.

Виктор Петрович подался вперёд, всё также пристально смотря мне в глаза.

— Но нельзя позволить этому страху проредить наши ряды, сломить как-то. Есть враг реальный, который может лишить жизни, и мы с ним боремся. А все эти кошмары и видения – это то, что вы сами себе внушили. Я уже проходил через это, и скажу тебе: возьми себя в руки, пусть все возьмут себя в руки. Вам же будет лучше.

Он замолчал, вновь откинулся назад, и в комнате на некоторое время воцарилась тишина. Его голос, его взгляд говорили мне о том, что он будет стоять на своём. Даже если всё кругом полетит к чертям. Словно последний солдат, держащий оборону в уже почти захваченной крепости. Солдата мне невозможно было переубедить.

— Больше всего меня волнует пропажа оружия, — сказал он. — И раз такое происходит в тылу, это нужно пресекать, и очень жёстко!

— Вы можете полностью потерять контроль над ситуацией…

— Ничего подобного. Я знаю, как нужно поступить, и я знаю…

Договорить он не успел. Снаружи, за закрытой дверью, раздался чей-то крик. Зовущий и резкий.

— Виктор Петрович! — доносилось со стороны вестибюля. — Сюда! Скорее!

Старый охранник моментально поднялся и в несколько широких шагов дошёл до двери и вышел. Поняв, что разговор окончен и уже вряд ли он может привести к изменениям, я обречённо вышел следом. Но то, что я увидел в вестибюле, чуть не выбило пол из-под моих ног.

Дозорные у костра стояли с поднятыми руками. Со стороны ступеней под прицелом их держало несколько человек, а ещё четверо обступили их, но держа оружие дулами вниз. В центре стоял студент, одетый в чёрную кожанку. На его спине висел рюкзак, заполненный, это было видно даже отсюда, а на поясе свисал респиратор.