Я лежал и думал об этом, и тревога постепенно охватывала меня. Я старался поразмыслить над тем, кто же мог обчистить хранилище? Доступ туда есть только у тех, кто связан с поисковой деятельностью или дозором, а также профессуре и наблюдателям, ведущим учёт всего, что находилось там. Ключи от хранилища и, в частности, от оружейного сектора хранились в деканате, их выдавали для определённых нужд строго под роспись. Тогда круг подозреваемых сужается до почти сотни человек. Но среди всей этой сотни знакомых у меня мало, да и некоторые, я был уверен, не пошли бы на такое. Не только потому, что испугались бы таких отчаянных шагов – они бы не сделали это, исходя из своей собственной натуры. Тогда вор находится вне узкого круга знакомых. Это должен быть человек, который не только имеет свободный доступ к хранилищу и способен на такой поступок, но и обладает полнотой необходимой информации об обстановке снаружи. Кроме того имеет и опыт выживания там. И, почему-то, сейчас мне вспоминается только один такой человек…
Потратив на размышления длительное время – я и сам не знаю, сколько времени на это ушло, – я обернулся и посмотрел на Григория. Тот уже спал, тихо посапывая себе под нос. У него получилось пробраться в хранилище и украсть припасы, хотя он не был ни в составе дозорных, ни, тем более, поисковиков. Это значит, что ему кто-то помог. Дав ему всё необходимое, этот человек пустил его на передовую, в разведывательный бой, чтобы сконцентрировать на нём всеобщее внимание в тот момент, когда он будет реализовывать первый этап своего плана. Григорий был его отмычкой, которой он пожертвовал ради своего хода в этой тайной партии. Но следующий шаг его будет уже уверенным и решительным.
Постепенно глаза мои начали смыкаться, а мысли путаться. Решив размотать этот клубок у себя в голове, я заблудился, и в голову полезли самые абсурдные и откровенно бредовые мысли, вплоть до «теории заговора» среди профессорского состава. Я понял, что голова моя работает уже не в ту сторону, отвернулся обратно к стене и закрыл глаза.
Эти мысли не покидали меня весь последующий день. Я был занят ими. Погрузившись в глубокие размышления, я мало что замечал вокруг. Подобное было непростительным разгильдяйством в дозоре, и тем более – на посту на стене. Но я не мог отделаться от размышлений. С другой стороны, для меня всё отчётливей вырисовывался образ подозреваемого. Этот человек был среди нас в это время, стоял с нами на посту по приказу Виктора Петровича.
Одного из студентов, который должен был выйти в смену, отправили охранять дверь моей аудитории: Григорий находился там целый день, практически безвылазно. Ему приносили завтрак и обед, конвоем из двух человек сопровождали до уборной и обратно, словно опасного преступника. Было в этом нечто забавное, если посмотреть со стороны. Однако никто не знал, что можно ещё ожидать от этого странного человека. Я и сам несколько раз просыпался, оборачивался и смотрел, спит ли тот, а потом снова засыпал. Такое навязчивое беспокойство постоянно ютилось во мне, когда я находился рядом с ним. Непонятное вовсе. Но Григорий вёл себя послушно и адекватно, и даже когда я уходил на смену, пожелал мне удачного дня. Возможно, мы что-то делаем не так? Чего-то не видим на самом деле, и в нём нет никакой опасности? На мгновение я подумал об этом, стоя на стене – когда посмотрел туда, где раннее увидел два странных силуэта. А потом снова занялся размышлениями о краже из хранилища.
День тянулся медленно и спокойно. Была тишь, и мы понемногу начали расслабляться, думая, что дали окончательный отпор своему врагу. За эти несколько дней ни одна тварь не вылезла из тумана и не подползла к стенам нашего университета. Но бдительность не унимали ни на секунду. Ожидать можно было чего угодно и когда угодно.
Когда наступила ночь, я сменился и пошёл в обход по коридорам на втором этаже. Сегодня мне достался этот этаж, населённый людьми и наполненный жизнью. Я немного расслабился и придавал своей работе больше досуговый характер. Пару раз я встретился с Сашей, что жила в противоположном моему корпусе. Мы даже немного поболтали, ни о чём. За всё время это была наша вторая встреча.
Распрощавшись с ней, я направился делать следующий обход. Уже была глубокая ночь, и до окончания смены у меня был час. Чтобы занять себя чем-нибудь, дабы время пролетело быстрее, я вновь начал думать о пропавшем оружии. И в этот момент мне почему-то вспомнилась та встреча в хранилище, перед нападением мутантов, когда Илья сидел и мастерил новые факелы. Такие штуки лежали на полках стеллажей и было их немалое количество – хватило бы для того, чтобы осветить ими балкон, заменив старые потухшие палки. И даже осталось бы ещё. Но поисковик делал новые, и не пару штук – пять уже лежали на полу к тому моменту, когда я пришёл, я это помню.
Идя по центральному коридору второго этажа, я крутил эту встречу у себя в памяти. Рядом с поисковиком был ещё и рюкзак, с виду наполненный чем-то, а ведь тогда с момента возвращения отряда прошли уже сутки. Не знаю, был ли это личный рюкзак поисковика, но они первым делом спускались в хранилище и опорожняли содержимое на полки, а затем приходили наблюдатели и заносили найденные вещи в реестр, и только потом поисковики могли уйти на отдых. С этим у нас всегда было строго. Но Илья находился там в тот день один, и рюкзак рядом с ним был полон, я это хорошо запомнил.
Я как-то машинально свернул на лестничную площадку, поднялся на два этажа выше и вышел в продольный коридор. Потом пошёл прямо, в зауженный коридор другого корпуса. Туда, где раннее встретился с тенью. Я озирался по сторонам, отсвечивая стены, приглядываясь к теням, но была лишь одна из них – моя собственная, которая послушно следовала за мной. Я шёл по коридору к той аудитории, на которую наткнулся тогда. Поисковик вышел оттуда, а до этого я слышал в ней какую-то возню. И был он там не один.
Я освещал своим фонарём двери, ища ту самую. Прошёл одну, вторую. Да где же она?! Я не помню, что за аудитория это была. Страх тогда завлёк меня всего, и я не обратил внимание ни на дверь, ни на табличку с номером. Наконец я подошёл к очередной запертой двери, остановился. Из памяти я пытался выудить её очертания, её цвет. Та ли эта дверь? Я напрягся, закрыв глаза и уйдя мысленно в тот день, когда встретился здесь с ожившей тенью. Я проецировал перед глазами тот момент, выстраивая воспоминание в виде картинки, и следил за ней, словно смотря в экран телевизора. И тут перед моими глазами отобразилось всё настолько отчётливо, что словно кто-то невидимый нажал кнопку на пульте и экран вспыхнул, показывая мне тот момент, когда я пятился назад, а тёмный силуэт медленно плёлся за мной. Я видел это будто со стороны, словно невесомым находясь где-то в абстракции, но, почему-то, не удивлялся всему этому. Потом, когда я в картинке обернулся, моему взору предстала та открытая дверь. Я открыл глаза и посмотрел – она самая.
Войдя внутрь, я осмотрелся. Аудитория была просторная, столов тут почти не было, за исключением двух стоявших возле зарешеченных окон. На них в перевёрнутом положении лежало несколько стульев. Потом моему взору показались два старинных шкафа, почти пустых, а рядом с ними наискось лежащий матрас. Пройдя два шага и осветив пол, я увидел рядом с ними что-то серебристого оттенка, изрядно растянутое и… наполненное чем-то белым и густым.
— Мда… Хоть бы прибрались за собой, — сказал я укоризненно про себя.
Потом продолжил осматриваться, стараясь не обращать внимание на матрас и разбросанные рядом с ним использованные презервативы, и на витавший, ещё не выветрившийся здесь запах похоти и разврата. Подойдя к окну, я осветил его фонарём, и в стеклянной глади увидел своё собственное отражение, а потом посмотрел на то, что расстилалось за окном – белая завеса, и больше ничего. Даже свет луны не мог пробраться сквозь её толщу, и тем более пробраться внутрь аудитории сквозь заделанное окно. Здешний мрак разгонял единственный тёплый свет моей керосинки.