Расставаться было очень тяжело. Я вздыхала, уткнувшись носом ему в грудь и пьянея от его запаха, а он стоял, зарывшись лицом в мою макушку, и шептал ласковые, порой бессвязные нежности.
На следующее утро Егор ждал меня на крыльце общаги. Едва я вышла из дверей, как он схватил меня в охапку, закружил и зацеловал.
— Егор, Егор, не надо! Все же смотрят, — прошептала смущённо.
— Пусть смотрят! — ответил он со смехом. — И завидуют, что у меня самая красивая и милая девушка на свете.
После первой пары он пришёл к нам в аудиторию и утащил меня в неприметный закуток за большой раскидистой розой, растущей в кадушке в рекреации.
Зацеловывая моё лицо, он, не останавливаясь, убеждал меня сбежать с занятий.
— Я не могу… Не могу… У меня сессия… — твердила слабым голосом, уговаривая то ли его, то ли себя.
— Ромашка… Ну как же от тебя оторваться?.. От такой сладкой девочки… — прошептал Горин, с сожалением отпуская меня перед самым звонком.
Он старался находить меня каждую перемену, и через несколько дней я уже сама бежала к нему навстречу, а он ловил меня в объятия и обнимал на глазах у всех.
— Горин, Лиесс, вы уже окончательно обнаглели! Прекратите это безобразие, — отчитывали нас преподаватели постарше.
— Молодёжь, угомонитесь! Здесь всё-таки учебное заведение, — одёргивали молодые педагоги, понимающе улыбаясь.
Я прятала у Егора на груди красные от стыда щёки, а он, ничуть не смущаясь, отшучивался общими фразами о молодости, горячей крови и скоротечности жизни.
Девчонки-студентки бросали взгляды, полные зависти, презрения или открытой неприязни. Парни реагировали по-разному: кто-то гадливо усмехался, кто-то одобрительно хмыкал. Казалось, наши отношения никого не оставляли равнодушными.
Сначала меня это смущало, а потом начало бесить. Но Горин, казалось, вообще не замечал косых взглядов и насмешек. С него всё стекало, как с гуся вода.
Я запретила ему целовать себя на глазах у всех, и, стоя на крыльце института, он долго уговаривал меня передумать.
— Тебе не наплевать на них? На их мнение? Не обращай внимания, ромашка. Кто что плохое скажет — сразу мне говори, и больше этот шутник шутить не будет.
Но я настояла на своём. Горин усмехнулся и сдался. А потом утащил меня в машину, увёз в какой-то дворик и там зацеловал до потери рассудка.
— Это тебе месть за всё то время, что я терпел, — шептал он хрипло, обжигая горячими поцелуями лицо, губы и шею, а я не могла сопротивляться, и только ловила губами воздух и тяжело дышала.
Этот неприметный дворик стал нашим приютом после долгих учебных пар. Мы приезжали сюда каждый день и долго страстно целовались.
Поцелуи Егора стали мне необходимы как воздух. Меня буквально ломало без жарких объятий, горячего шёпота и всё более откровенных ласк.
С каждым днём руки Егора исследовали моё тело всё смелее, а горячим губам открывались новые доступные участки кожи.
Сначала я жутко стеснялась, но страсть постепенно захватывала и меня, и я позволяла Егору заходить всё дальше и дальше.
Приходя в себя после всё более откровенных ласк, я не сразу понимала, почему моя куртка валяется на соседнем сиденье, а свитер задран до горла.
Вчера мы зашли слишком далеко. В какой-то момент я осознала, что лежу на откинутом пассажирском сиденье голая по пояс и страстно глажу обнажённые плечи Егора. А он вжимается в меня своим телом, зацеловывая шею, и, мягко сжимая грудь, недвусмысленно трётся об меня чем-то очень твёрдым и выпирающим.
— Егор, подожди… — прошептала испуганно и упёрлась ладонями ему в грудь.
Он оставил в покое мою шею и уставился на меня тёмным, полным желания взглядом.
— Если скажешь "нет", я остановлюсь, — прошептал он хрипло. — Но, ромашка, я хочу тебя так, что мне просто физически больно.
Я не ответила, только молча смотрела в его глаза, чувствуя, как моё желание, такое же большое, как и его, сменяется жутким неконтролируемым страхом.
Видимо, эти эмоции отразились на моём лице, а, может быть, Горин прочитал их в моих глазах, но после пары глубоких тяжёлых вздохов он отстранился.
Сев на водительское место, он облокотился руками на руль и положил на них голову.
— Ромашка… приведи себя в порядок… — сказал тихо. — Если ещё раз на тебя посмотрю… боюсь не сдержаться…
Я тоненько пискнула, села и принялась быстро натягивать одежду. И только когда лязгнул замок куртки, он медленно поднял голову и обернулся ко мне.
— Прости, Сонь, — Егор глядел на меня жадно, собственнически, но темнота из глаз ушла, и сейчас они выглядели практически нормальными. — У меня от тебя крышу сносит, не могу удержаться. Полностью теряю над собой контроль…
— Отвези меня в общагу, пожалуйста, — попросила я, пряча взгляд.
Мне было страшно. А ещё — стыдно! Потому что я сама хотела его не меньше, и чудо, что я вообще очнулась под напором такой яркой и желанной страсти, иначе мой первый раз случился бы в машине, припаркованной во дворе какого-то жилого дома.
Накинув свитер и куртку, Горин завёл машину и медленно вырулил на дорогу.
Мы ехали молча. Не знаю, о чём думал Егор, а вот я… Я думала, что, если он сейчас остановит машину, высадит меня, уедет и никогда больше не подойдёт, я сразу пойму, что никогда не была нужна ему, а эта сладко-ванильная история — лишь плод моей фантазии, и Горин просто хотел закрыть свой гештальт отвергнутого мачо, переспав со мной.
Мне стало так горько от этих мыслей, что я невольно всхлипнула. Егор кинул на меня короткий взгляд и резко припарковался к обочине, вызвав возмущённые сигналы у подрезанных им машин.
Отстегнувшись, Горин навис надо мной, а я отвернулась, давясь слезами, которые текли, несмотря на мои усилия их остановить.
Тёплая ладонь парня скользнула по моей щеке, вынуждая повернуть к нему голову.
— Маленькая, я тебя обидел? — спросил он, тревожно заглядывая мне в глаза. — Прости… Я — дурак! Несдержанный озабоченный идиот!..
Я отрицательно помотала головой, стараясь не встречаться с Егором взглядами, и всхлипнула ещё горше.
— Тогда что?
Я упрямо сжала губы и закрыла лицо ладонями. Егор молча обхватил меня руками, прижимая голову к своей груди. Его пальцы осторожно заскользили по моей спине, и он тихо и быстро зашептал:
— Испугалась? Девочка моя, прости! Я тебя никогда не обижу… Просто не смогу… У меня от тебя крышу сносит напрочь… Как только тебя касаюсь, все мысли выветриваются на хрен. Думаю только о том, какая ты сладкая, нежная, офигительно пахнущая… Чувствую, что ты моя и хочу присвоить, заклеймить, чтобы никто другой никогда… Потому что только моя… только со мной… навсегда!..
Слова Горина, такие сумбурные, но жаркие и желанные звучали в моей голове как признание в любви, и я потихоньку успокаивалась, пеняя себе на то, что пусть и на несколько минут, но усомнилась в нём.
Соната, глупая девочка, юная и наивная, ещё не познавшая этот жестокий мир, верила каждому сказанному слову, каждому нежному жесту, каждому ласковому взгляду. Верила и тонула в розово-ванильной неге первой любви…
Глава 17
В выходные девочки уехали, и Егор, прознавший об этом заранее, просочился ко мне в комнату под предлогом того, что нужно срочно спасать мороженое, иначе оно растает.
— Нужно как можно скорее его съесть! — лукаво улыбаясь, заявил он, вытаскивая из-за пазухи небольшую красивую коробку.
— Заходи, — смеюсь и впускаю его в нашу женскую обитель.
Мы едим вкуснейшее мороженое с дольками свежих фруктов и болтаем обо всём на свете.
— Сейчас капнет!
Егор указывает на кусочек лакомства, опасно свесившегося с ложки, пока я смеюсь над его очередной шуткой.
Быстро сую ложку с рот, но часть мороженого всё же ускользает и стекает по подбородку.
— Промазала! — хохочу и облизываю губы. — М-м-м… как сладко…
А Горин вдруг резко наклоняется вперёд и слизывает с моих губ белую молочную капельку.