— Тутачки я, боярин! — выдохнул он, настороженно глядя на меня.

— Радуйся, работы тебе привалило, — проворчал я.

Крепить штык к пищали я решил по старой доброй схеме, с помощью паза на рукояти и кольца. Просто, дёшево, сердито. И изготовить такое крепление можно в любой кузнице, хоть в чистом поле, в походных условиях. Наварить снизу на ствол пищали полоску железа, выточить паз, сделать кольцо по размеру ствола. Элементарно.

Ефимка внезапно нарисовавшейся работе не обрадовался.

— Боярин, дык поздно уже, а ведь надо ещё огонь разводить, раздувать… — начал вилять он. — Завтра, может?

— Сегодня, — хмуро сказал я.

— Ладно… — понуро вздохнул Ефимка.

— Не «ладно», а есть, так точно, разрешите выполнять! — прикрикнул я.

— Есть, так точно… — пробормотал стрелец.

Он отправился разводить огонь в горне, а я, прихватив пищаль и будущий штык, пошёл следом. Этого молодца нужно было неустанно контролировать, иначе он мгновенно начинал отлынивать от работы. Я бы с радостью заменил его кем-то другим, но больше умельцев среди нас не было.

Пока горн растапливался, а Ефимка подкачивал самодельные кожаные меха, я начал подробно объяснять, что я вообще от него хочу. Что куда приварить, что отковать, как присоединить.

— Понял? — на всякий случай спросил я после того, как закончил объяснения.

— Да понял… — пробормотал он, хотя по его глазам я видел совершенно противоположный результат.

— Смотри мне… — проворчал я.

Ефимка наконец раздул горн до необходимой температуры. Кузница дышала жаром, мне пришлось даже скинуть верхнюю одежду. Сам Ефим и вовсе разделся до пояса, нацепив кожаный фартук сверху. А потом принялся за работу. Я же тем временем вытачивал паз в рукояти будущего штыка. Или штык-ножа, как угодно.

Всегда уважал тех, кто работает руками. Не так-то просто каждый день вот так усердно трудиться. Ефим, впрочем, откровенно лодырничал. Хотя работы тут было ну максимум на час. И это вместе с растопкой горна.

Когда он в очередной раз отошёл от заготовки, чтобы попить водички, я не выдержал.

— Ефимка! Остынет ведь! — сказал я.

— Не должно, — хмыкнул он, заливая в себя целую крынку студёной колодезной воды.

— Быстрее сделаешь — быстрее отдыхать пойдёшь, разве нет? — сказал я.

— Не-а, — покачал он головой.

— Это как это? — не понял я.

— Тут закончу, потом ещё чем-нибудь нагрузите, я же знаю, — сказал он.

Я чуть не задохнулся от такой наглости.

— Будешь долго возиться — обязательно нагружу! Нужники вычерпывать пойдёшь! — прикрикнул я.

— А вы не пугайте, пуганые мы, — равнодушно сказал кузнец.

Ей Богу, лучше бы вновь навестил Андрея Иваныча. Кто-нибудь из его учеников справился бы за десять минут, пока этот остолоп не может управиться за целый час.

— Значит, точно пойдёшь, — процедил я. — Давай, за работу, бездельник.

Ефимка откровенно пользовался тем, что он единственный кузнец в слободе. Быстро понял, что имеет свои привилегии вроде того же освобождения от суточных нарядов и прочих работ, вот только не стоило ему наглеть чересчур сильно.

Он, однако, вернулся к работе сразу же, решив больше меня не злить. И спустя некоторое время штык и крепление на пищали были готовы. Я присоединил его, с небольшим усилием загнав крепление в паз.

— Ерунда какая, — буркнул Ефимка.

— Дурак ты, Ефим, — сказал я. — Это не ерунда. Это оружие победы.

Надо бы теперь сделать хотя бы десяток штыков и креплений, но это будет уже не сегодня. И не с этим бездельником. Ладно хоть убирать всё на место в кузнице он начал без моего приказа, проявил инициативу. Я дождался, пока он снимет фартук и вновь наденет кафтан.

— Ступай к Фоме, — приказал я. — Скажешь ему, я тебя на чистку нужников отправил, за леность.

Ефимка скривился, тихо буркнул «есть», вышел. Я вышел следом, проследил, куда он направится. Пошёл куда нужно, к нашему старшине. Дед за ним проследит, это точно. Вот только кузнеца нам определённо придётся искать другого. Не такого лодыря.

Сам я пошёл упражняться с новой игрушкой. Мимо проходящего стрельца я озадачил приказанием найти мне мешок соломы, и он побежал к конюшням, чтобы через несколько минут выйти с плотно набитым холщовым мешком. Вот и мишень для штыка.

Мишень подвесили на перекладину, на которой обычно сушилось бельё, и я взял пищаль двумя руками. Сделал пробный выпад. Штык вонзился в солому, но всё же орудовать вот так пищалью тяжеловато. Попробовал иначе, поставил пищаль словно пику, на приклад, присел, держа её под углом. Длины пищали хватало, чтобы защитить меня от всадника. Вот это уже лучше. Попытался вспомнить комплекс приёмов рукопашного боя со штык-ножом, сделал ещё один длинный выпад с широким шагом. Да, это вам не калаш, точно не калаш.

Но даже так получилось неплохо.

Заказ на штыки пришлось всё-таки отдавать Рыбину. Делать его он, само собой, не будет, такими простыми вещами займутся его ученики. К тому же, я потребовал, чтобы на каждой новой пищали сразу имелось необходимое крепление.

А затем я отправился к мастеру Ганусову, лучшему на данный момент литейщику Москвы.

Нашёл я его, как ни странно, на Пушечном дворе, где мастер ходил и покрикивал на учеников. Отливали здесь и пушки, и колокола, и прочие бронзовые изделия. Настоящий средневековый завод, мануфактура. Работало здесь человек двести, если считать вообще всех, а не только литейщиков, но не узнать Кашпира Ганусова было сложно. Он здесь единственный ходил с бритой бородой и в литовской одежде.

Это был сухощавый старик с надменным и властным выражением лица, длинные седые усы спускались к подбородку подковой, большая голова его покоилась на тонкой, почти что птичьей шее. Он мне сразу не понравился, с первого же взгляда.

На учеников он покрикивал или сварливо рычал, словно не умел общаться иначе, по двору ходил угрюмо, гостей не привечал. Неприятный старикашка. Что-то мне подсказывало, что мы с ним не сладимся.

Однако я подошёл и поприветствовал его.

— Мастер Ганусов, я полагаю? — спросил я, обращаясь к этому литовцу.

— Смотря кто спрашивает, — сварливо произнёс литейщик. — Для тебя — Кашпир Довмонтович.

— Никита Степанов сын Злобин, сотник стрелецкий, — представился я.

Его выражение лица не изменилось ни на йоту. Осталось всё таким же скучающим и неприятным.

— И чего ты от меня хочешь, сотник? Ты отвлекаешь меня от работы, — проворчал мастер.

Лично мне так не показалось. Он только ходил и покрикивал на подмастерий, которые справлялись и так. Я даже как-то растерял желание делиться с ним своими идеями. Да и литовец… Хоть он и на царской службе, доверия к нему у меня всё равно не было.

— Хотел с кем-нибудь из учеников твоих поговорить, — сказал я. — Дело небольшое, мастера тревожить незачем.

Литейщик нахмурился, фыркнул. Словно подозревал меня в чём-то.

— Со мной говори, — сказал он.

— Пушку новую я измыслил, — скрипнув зубами, признался я.

Ганусов снова фыркнул, хмыкнул, пошевелил усами.

— Умнее других себя считаешь, да? — произнёс он.

— Нисколько, — сказал я.

Умнее других я себя и правда не считал. Я просто был более информированным, это несколько другое. Здесь были люди и поумнее меня, а я просто пользовался чужими изобретениями и достижениями.

— Иди отсюда, сотник, — поразмыслив немного, сказал Ганусов. — Не мешай людям работать.

— И вам не хворать, — буркнул я, разворачиваясь и уходя к конюшням.

Вот и не сработались, как и ожидал. Но с пушками всё равно придётся что-то делать. Отливать их самостоятельно у меня не получится при всём желании. Нет на это ни времени, ни материала, ни денег, так что придётся что-то изобретать в обход Ганусова.

Пушечный двор — большое место, и как только я завернул за угол, скрываясь из виду мастера, который снова принялся шпынять своих учеников, меня тихонько окликнули.