— Эй, боярин! Боярин! — зашипел какой-то совсем юный парнишка, даже младше меня, в армяке не по размеру и шапке, спадающей на глаза.

Я остановился, взглянул на него, вопросительно поднял бровь. Он немного замялся, сорвал шапку с русой головы.

— Про пушку новую! Каюсь, подслушал ненароком, так вы и не таилися с Кашпиром Довмонтовичем, громко лаялись! — выпалил он.

— Да мы и не лаялись, спокойно разошлись, — заметил я. — Чего хотел-то?

— Так про пушку! — воскликнул паренёк.

— Ну? — поторопил его я.

— А ты и впрямь новую измыслил? Как с пищалями? — спросил он.

Похоже, слава о моих пищалях дошла и досюда. Что неудивительно, мастеровые все между собой общаются. Да и до Кузнецкого моста отсюда недалеко.

— Вроде того, — хмыкнул я.

— Шибко я до новых пушек охоч, — признался парень. — А Кашпир Довмонтович новое не любит, мол, баловство сие есть.

— Вот оно как… — хмыкнул я.

Тогда понятно, почему Ганусов так отреагировал. Он, значит, полжизни учится у именитых мастеров, овладевает секретами бронзы, постигает науку изготовления пушек, а тут приходит какой-то юнец, абсолютно далёкий от ремесла, и предлагает ему отлить новую пушку. Он, выходит, ещё мягко со мной общался, с уважением.

— А тебя как зовут? — спросил я, затаив некоторую надежду.

— Меня? Богданом звать меня, — ответил парень.

— И ты пушки лить умеешь? — спросил я.

— Ну, ремеслу обучаюсь, — шмыгнув носом, ответил он.

Я крепко задумался, разглядывая этого юного литейщика. В теории я мог бы переманить его к себе, организовать производство прямо в слободе. Но того размаха, который есть здесь, на Пушечном дворе, мне не достичь, по крайней мере, пока что.

— Многому обучился уже? — спросил я.

— Многому, — кивнул Богдан.

У меня возникла идея. Раз уж мастер Ганусов не хочет слушать незнакомца, то, возможно, послушает кого-то из своих учеников.

— И хорош ты в литье? — спросил я.

— Ну, колокол на семьсот пудов отлил уже, без единого огреха, — с некоторой гордостью произнёс он.

Нехило. Но тут колокола льют и на тысячи пудов.

— Хорош, — сказал я. — Пушку, наверное, проще отлить?

— Конечно! — фыркнул парень.

— Славно. Есть место, где поговорить можно спокойно? Чтобы никто не помешал, — спросил я.

Посреди улицы обсуждать технические моменты мне не хотелось. Не то чтоб я боялся выдать секреты кому-то ещё, просто гораздо удобнее делать это сидя за столом. Как минимум.

— Как же! Идём! — воскликнул Богдан.

Здесь, на Пушкарском дворе, имелись и жилые избы, и административные помещения, где сидели подьячие, и прочие постройки. Молодой литейщик провёл меня в одно из таких административных зданий.

Пожилой дьяк что-то подсчитывал на деревянном абаке, изредка обмакивая перо в чернила и записывая результат подсчётов. На нас он не обратил никакого внимания.

Богдан взял один из старых исписанных свитков, развернул, чтобы случайно не взять какой-нибудь важный и нужный, взял чернила. Мы сели на лавку, расположив бумагу между нами.

— Ну, боярин, сказывай, — попросил меня Богдан.

— Ну… — пробормотал я. — Ствол у тюфяков своих вы как льёте?

Богдан рассмеялся.

— Ты секреты выманивать пришёл али что? — усмехнулся он.

— Формы какой, — вздохнул я. — Скажи как есть, всё равно у любой пушки пойти посмотреть можно.

— Прямой, — пожал плечами литейщик.

— Во-от, — протянул я, забирая у него перо и бумагу.

Я нарисовал ствол пушки в разрезе, прямой, ядро в нём, заряд пороха. Схематично, примитивно, но Богдан меня понял. Рядом, чуть ниже, нарисовал такой же ствол, только с конусом в самом конце. Чтобы ядро и порох, заходя в этот конус, сами собой отцентровались.

— Смекаешь? — спросил я.

— Наверное, — задумчиво пробормотал Богдан. — Интересная придумка. Чуть сложнее отливать будет, но не намного… Пробовать надо.

— А тебе Кашпир Довмонтович позволит? — фыркнул я, вспоминая хмурую и недовольную рожу литовца.

— Это смотря как испросить… — почесал в затылке литейщик, продолжая разглядывать схематичный чертёж. — Много времени на одну пушку уходит, понимаешь, боярин? А у нас заказы, дело государево.

— У всех государево, — кивнул я.

— И не гаубица, и не тюфяк… — пробормотал Богдан. — Эх, вот бы кто приказ отдал такую сделать! Вот это интересно было бы…

— А так не интересно работать? — усмехнулся я.

— По всякому, — увильнул от ответа парень.

— Будет вам приказ, — я протянул свиток со схемой Богдану, встал с лавки, вытер пятнышко чернил на пальце. — Коли такую отлить сумеете, других уже и не надобно будет.

— Сумеем, — заверил меня Богдан. — Как заказ будет от какого из Приказов, так и займёмся. Мастера я уболтаю.

Я крепко пожал ему руку, довольный хотя бы таким разрешением проблемы, ещё раз пообещал организовать всё официально. Если дождаться возвращения царя с богомолья, можно попробовать толкнуть ему идею этого единорога вместе с уставом. Разве что единорог теперь будет не шуваловский. Или не единорог вовсе, а как-нибудь иначе.

С Пушечного двора я уехал не так чтоб довольный, но и не расстроенный. Даже такой результат — всё равно результат. Богдан, фамилии которого я так и не узнал, говорил верно, на одну пушку уходит слишком много времени, особенно, если отливать её с нуля. Изготавливать форму, и всё остальное. Не меньше месяца точно. А если учитывать, что Пушечный двор постоянно загружен работой, никто не согласится тратить время и ресурсы на какие-то выдумки простого сотника.

И раз уж с пушками пока не вышло, я прогрессорствовал в других сферах. С моей позиции, конечно, не так-то просто внедрить какую-то новинку, но я мог тестировать всё хотя бы на моей сотне стрельцов.

Начал пока с базовой гигиены. На Руси и без этого принято было регулярно мыться и париться в бане, но я пошёл дальше, заставляя всех мыть руки перед едой и после посещения отхожего места. С этим и в двадцать первом веке справляются далеко не все, а про шестнадцатый и говорить нечего. Меня, разумеется, не поняли, но хотя бы в моём присутствии это требование соблюдали.

Кипячение воды тоже не прижилось. Сырую воду пили редко, за столом всё больше пили слабый алкоголь или сыто. Возможно, в будущем походе удастся продвинуть кипячёную воду, но я сильно сомневался. Никто не будет этим заниматься в походных условиях, да ещё и из-под палки.

С медициной аналогично, раненых, к счастью, не было, больных лечить я не умел, и привнести что-то в медицину, кроме стерилизации инструментов, я не мог.

Но я продолжал искать варианты и вспоминать идеи, покуда царь не вернулся с богомолья.

Произошло это незаметно и тихо, царский кортеж въехал в Москву с утра, с восточной стороны. Улицы не перекрывали, мигалки и сирены не включали, снайперов на крышах не ставили. Уходили царь с царицей и вовсе пешком, пока весь остальной обоз тащился сзади, но вернулись уже на транспорте. Царь — верхом, царица — в крытой повозке, напрямую в Кремль. Без ажиотажа и шума.

И я снова часами болтался в Кремле и около него, пытаясь прорваться на приём к царю. Ровно как и сотни других просителей.

Иоанна хотели видеть все, от простых челобитчиков до родовитых князей, всем что-то было нужно. Пиров государь не устраивал, приёмов тоже, но обязанностями правителя не пренебрегал, работал со своими приближёнными. Я же в число этих приближённых не входил, к сожалению, но активно работал над тем, чтобы туда попасть.

С ливонцами пока действовало перемирие, но я знал, что псы-рыцари его нарушат, не знал только, когда именно. Думаю, меня оповестят, если вдруг снова начнутся боевые действия. Сотня стрельцов куда нужнее там, в Прибалтике, нежели в Москве.

И я, можно сказать, с нетерпением ждал, когда уже наконец продолжится война, вот только, с другой стороны, война принудит меня уехать из Москвы, покинуть царское окружение, в котором так много невыявленных предателей. То есть, передо мной стоял выбор. Уехать и позволить внутренним врагам делать свою работу, или же остаться и позволить внешним врагам осадить недавно завоёванные крепости. Остаться и лишиться шанса проверить свою сотню в реальном бою.