Пока в один момент меня не окликнули из узкого и тесного переулка.

— Добрый господин! Добрый господин! — девичий голос казался напуганным и встревоженным не на шутку. — Христа ради, помогите!

Я дёрнул поводья, останавливая коня.

— Там братец мой! С крыши упал, ногу сломал! — запричитала девчонка. — Отвезти его надобно, к лекарю!

Я, хоть и не извозчик по профессии, начал поворачивать кобылу в переулок.

Тут-то меня с коня и ссадили. Подкрались сзади, неслышно за причитаниями девицы, схватили за пояс, за рукав, дёрнули резко, вынимая меня из низкого татарского седла.

Пешеходу не так-то просто одолеть всадника. Ещё сложнее одолеть его и самому остаться невредимым. И для такого дела в городской черте подходит только засада.

— Твою мать! — рявкнул я, чудом успев сгруппироваться во время падения и перекатиться, вырваться из лап неизвестных налётчиков.

— Это он, хватай его, братцы! — прошипел кто-то.

— Лошадь хватайте! — вторил ему другой.

Я даже не удивился, что на меня напали вот так внаглую, посреди Москвы. Уже почти стемнело, все разошлись по домам, а тут одинокий богато одетый гражданин. Грех такого не раздеть. А то, что я вооружён до зубов, ну, с саблей тут каждый второй ходит, и не каждый осмелится её применить.

Вот только кроме сабли у меня имелся ещё кистень в рукаве, длинный нож за поясом и короткий засапожник.

Всё происходило сумбурно, в полумраке. Прежде, чем я поднялся на ноги, успел отхватить добрейшего пинка по рёбрам, но едва я вскочил, как мой кистень полетел в ближайшего из противников. Свинцовый грузик на кожаном ремешке мелькнул невидимой тенью, впечатываясь ночному татю чуть ниже и правее солнышка. Такой удар кирасу проминает, что уж говорить о незащищённых рёбрах.

Блеснул во мраке чей-то ножик, бандит хищно ухмыльнулся, ловко поигрывая пером. Он быстро глянул куда-то мне за спину, но я не купился на такой дешёвый трюк, а просто кинулся в атаку, выхватывая нож-косарь левой рукой, а правой раскручивая кистень. Жулик попытался поймать ремешок кистеня, но вынужден был отступать, и в один момент мне удалось захлестнуть кистень ему за спину, так, что он с размаху ударил его по почкам. В ту же секунду я сократил разрыв между нами, резанул косарем по руке, удерживающей нож, вывернул его из ослабевших пальцев.

Обернулся. В переулке уже никого не было, только Гюльчатай нервно топталась на месте и фыркала. Девица поспешила скрыться, наверняка докладывает ярыгам Разбойного приказа о смертоубийстве.

Я глянул на пострадавших, оба катались по земле. Для допроса пригодны. Пинком я перевернул одного из них на спину и приставил острие ножа к нижнему веку.

— Ну-ка, поведай мне, кто вас прислал, — тихо произнёс я.

Вряд ли это обычные тати. Я в такие совпадения верить не привык.

Разбойник захрипел, в ужасе пытаясь отползти прочь от моего ножа.

— Не знаю я! Христом-богом клянусь! — простонал он.

— Ну-ка, не уходи никуда, — буркнул я, на всякий случай ударив его рукояткой ножа.

Если не знает один, должен знать второй, логика простая. Перевернул второго, точно так же ткнул ножом в нижнее веко.

— Твой приятель сказал, ты дела ведёшь, — хмыкнул я, глядя на замершего неподвижно бандита. — Кто меня выследить приказал?

— Да пошёл ты, — просипел тать.

— Тебе глаз сковырнуть? — спросил я. — Ты только попроси.

Бандит замолчал, скривился, тяжело дыша, словно каждый вдох причинял ему дикую боль. Неудивительно, со сломанными-то рёбрами.

— Не знаю имён, — сказал наконец он.

— Говори, как знаешь, — сказал я, на мгновение усилив нажим.

На щеке у него выступила маленькая тёмная капля крови.

— Боярин какой-то. Вернее… Договаривался-то не он… С холопом его болтали… — раскололся бандит.

С гнильцой орешек оказался, треснул только так.

— Какой боярин, что за холоп, где общались, как они выглядели, — я начал равнодушно закидывать его наводящими вопросами.

— Не знаю, какой, клянусь! С холопом в конюшне болтали, что у Ильинских ворот… Боярин, отпусти, не губи, Христа ради, — взмолился тать. — Не знали мы…

— Все вы так говорите, когда вам хвост прищемишь, — процедил я, убирая нож. — Холоп этот как выглядел?

Бандит всхлипнул, тяжело вздохнул, снова скривился от боли. Хорошее оружие — кистень.

— Холоп как холоп… В шапке рысьей, борода лопатой, в армяке сером… — тихо сказал тать.

— Приметы особые давай. Может, рябой он был, или кривой, — сказал я.

— Не рябой… — покачал он головой.

Хотя это особой приметой и не назвать, последствия оспы красовались на лице едва ли не у половины горожан.

— Шрам у него тонкий через бровь, аж на бороду заходит, — вспомнил разбойник. — Вот те крест, боярин…

— Ладно, отдыхай, — буркнул я.

Убивать их я и в самом деле не собирался. Вырубил обоих там же, где они и лежали.

К стрелецкой слободе подъехал уже в темноте, меня даже окликнул караульный. Не то чтоб у меня была острая необходимость выставлять караул в мирное время, но я справедливо рассудил, что пусть лучше стрельцы привыкают к нему сразу. Чтобы потом, уже во время походов, не делать глупых ошибок.

С постоялого двора я съехал давным-давно, зачем тратить на него деньги, если тут можно жить бесплатно. Так что я обитал в небольшой, но отдельной избе.

Даже после плотного ужина сон не шёл. Я ворочался на лавке, перебирая в мыслях имена и фамилии тех, кто мог бы навести на меня разбойников. Странно даже, что меня не подстрелили, но если это маскировалось под разбойное нападение, то, с другой стороны, работники ножа и топора предпочитают своих жертв брать на испуг, а не стрелять исподтишка. Поэтому-то меня и ссадили с лошади. Хотели оглушить, огорошить, раздеть, ограбить, а уже потом тихонько прирезать.

Боярин, значит. Ну, боярам я вроде особо насолить не успел. Не настолько, чтобы меня убивать. Обиды никому не чинил, в интриги не вмешивался. Разве что кто-то из покровителей доктора Стендиша мог усмотреть в моих действиях попытку навредить его планам, но так быстро разнюхать об этом, заказать и спланировать нападение попросту нереально. Значит, стрелецкие дела. Или оружейные, что, в принципе, практически одно и то же.

Но вот так сходу предположить, кому могла быть выгодна моя смерть, я затруднялся. Не настолько я ещё погружён в московские дела и придворные интриги. Но если мой неведомый соперник осмелился на первый шаг, придётся мне тоже сделать ход. И этот клубок придётся разматывать с самого начала.

Так что утром я твёрдо решил отправиться к Ильинским воротам. Поглядеть на людей, поспрашивать. Может, кто и видел этого холопа. А если найду его, то и ниточка потянется дальше, к его хозяевам.

И несмотря на то, что я полночи мучился бессонницей, всё равно поднялся с рассветом. Тут все поднимались с рассветом. Если хочешь успеть что-то в течение дня, приходится не отлёживать бока, а вставать.

Оделся я в самые затрапезные одежды, скромно. Зипун без вышивки, выцветшие шаровары, потёртая шапка. Даже саблю оставил висеть на гвоздике, ограничился одним только косарем и кистенём.

— Ты куда такой нарядный? — хмыкнул Леонтий, завидев меня во дворе.

Дядька, как обычно, начинал утро с саблей. Заодно гонял нескольких добровольцев из числа стрельцов.

— По делу важному, — сказал я. — Поискать кое-кого надо. Незаметно.

— Это что за дело, что ты аж без сабли вышел? — нахмурился дядька. — Разве можно сотнику, и без сабли?

— Важное, — сказал я, но слова дядьки посеяли во мне сомнения.

Он прав, человеку моего сословия показаться на людях без сабли и в таком виде всё равно что в моём времени показаться в эфире телевидения в дырявых носках. Хуже только без шапки.

— Идём тогда, покумекаем, — сказал я. — В избу.

Дядька кивнул, бросил саблю в ножны, жестом приказал стрельцам продолжать.

— Ну и чего? — спросил он, когда мы вошли в сотницкую избу.