Я раздумывал над этой дилеммой долгое время, но так пока и не решил, как поступить, когда Разрядный приказ вновь призовёт меня на службу.

Свой устав я носил с собой, почти как паспорт, чтобы быть готовым в любой момент продемонстрировать его царю. И эта стратегия, вкупе с ежедневным посещением Кремля, всё-таки окупилась.

В тот день, удивительно тёплый и пригожий, несмотря на то, что осень уже окончательно вступила в свои права, я приехал в Кремль, чтобы зайти в Разрядный приказ. Моя сотня пока существовала сама по себе, отдельная, особая. И мне хотелось узнать, к какому из стрелецких полков её припишут в случае войны, чтобы заранее, так сказать, подстелить себе соломки.

Разрядный приказ сейчас возглавлял думный дьяк Данила Фёдорович Вылузга, и вышло так, что я подчинялся напрямую ему. Так что я зашёл внутрь здания, поздоровался со знакомыми подьячими и спросил разрешения встретиться с Данилой Фёдоровичем.

— Никак нельзя пока, Никита Степаныч, — остановил меня дородный широкомордый дьяк, Иван Клобуков. — Государь у него. Книги смотрят. Зайди завтра, а?

Стало ясно, почему все такие взмыленные. И почему хотят меня отсюда спровадить, чтобы не мешался.

— Книги смотрят? — спросил я.

Я бы показал ещё одну. Как раз прихватил с собой.

— Книги, — вздохнул Клобуков. — Христом-богом тебя прошу, завтра зайди.

— Гневается? — спросил я, подразумевая царя.

— Государь милостив, — покачал головой дьяк. — Но вот правду говорю, не до тебя пока.

— Мне бы самому с государем побеседовать, — сказал я.

Клобуков только усмехнулся.

— Ну ты, братец… Тебе палец в рот не клади, да, по локоть откусишь? Ишь ты, с государем побеседовать! Скажи ещё, братчину вина хлебного испить вместе!

— Я бы и от этого не отказался, — пошутил я.

Скрипнула дверь на деревянных подпятниках, Клобуков подскочил, я повернулся на звук. На пороге стоял Иоанн Васильевич в простом чёрном кафтане, за его спиной маячил вспотевший Вылузга.

— Вина, говоришь, испить? — хмыкнул царь. — Братчину?

Я натурально почувствовал, как похолодел Клобуков. Царь прищурил глаза, на мгновение напомнив своего далёкого татарского предка, скрестил руки на груди, ожидая ответа.

— Не вели казнить, государь, встречи я с тобой ищу, новый устав стрелецкий показать, — торопливо проговорил я, извлекая переписанную копию устава и протягивая царю.

Иоанн, известный книгочей, взял мою брошюрку в руки, не устояв перед любопытством. Начал листать прямо тут, на глазах у растерянных дьяков, хмыкнул, огладил бороду, снова прищурился, читая рукописный текст.

— Любопытно, — пробормотал он, читая описание строевых манёвров.

Дьяки заметно расслабились, даже Вылузга. Гроза прошла стороной, я вовремя отвлёк царское внимание от неудачной шутки.

— Своих, значит, по этому уставу выучил? — спросил меня государь.

— Точно так, — кивнул я. — Мыслю, ежели всех таким манером выучить…

— Ну всех точно нет… — пробормотал царь. — Пока что… Но затея, должно быть, хорошая…

Царь не успокоился, пока не дочитал устав до самого конца, от корки до корки. Читал он быстро, в отличие от многих местных, считавшихся грамотными. Иоанн, по местным меркам, да и вообще, считался интеллектуалом, всесторонне образованным и эрудированным человеком.

— Почему раньше не принёс? — спросил Иоанн, захлопнув брошюру.

Я даже не нашёлся с ответом. Наверное, потому что обычный сотник просто так в царские покои войти не может?

— Как сумел, государь, — произнёс я. — Непросто тебя в Кремле найти.

— Найти несложно, попасть трудно, — тихо сказал один из подьячих.

Царь сделал вид, что не заметил этой ремарки, протянул устав мне обратно.

— У меня ещё копии есть, — отказался я.

Иоанн усмехнулся, не глядя, протянул устав стоящему позади него Вылузге.

— Отпечатать, разослать в каждый стрелецкий полк, — приказал государь. — Коли все стрельцы у меня так воевать станут, никакой враг не страшен будет.

— Будет сделано, государь, — пробормотал думный дьяк.

— А ты, сотник… Хорошо послужил, хвалю, — сказал царь.

— Просьба есть у меня, — торопливо вставил я.

Иоанн нахмурился, но промолчал, и я воспринял это как разрешение продолжать.

— Пушку я новую измыслил… — сказал я.

Царь вдруг рассмеялся.

— Другие милости царской ищут, земель, богатства! — воскликнул он. — А этот только и делает, что оружие мастерит, да на это дозволения просит! Делай, дозволяю!

— С литейщиками говорил, сказывают, мол, долго и дорого, — сказал я. — Приказ им нужен. Чтобы вместо своих заказов моей поделкой заняться.

— Хороша ли поделка? — нахмурился он.

— Мыслю, будет хороша, — сказал я.

— Как пищали твои? — спросил он.

— Лучше, — сказал я.

— Будет тебе приказ. Данила Фёдорович, напиши-ка, — приказал Иоанн. — Уж одну пушку-то отольют вне очереди.

Поговорить с царём о предателях в его окружении снова не удалось. Слишком много лишних ушей было вокруг, в том числе боярин Зубов, о котором мне тоже нужно было рассказать. Но кое-что всё же можно было считать за победу.

— На новые выдумки ты, значит, горазд, — хмыкнул царь. — Встречи со мной, говоришь, по всему Кремлю искал?

— Да, государь, — сказал я.

— А почему через Адашева не передал? — спросил он.

— Побоялся важный документ доверить, государь, — сказал я.

Иоанн хмыкнул.

— Я, значит, не боюсь, а он побоялся, — фыркнул царь.

Однако было похоже, что он и сам не слишком-то доверяет своему окольничьему.

— Через постельничьего тогда докладывай, Бог с тобой, — сказал Иоанн. — Боярин Игнатий Вешняков. Скажу ему про тебя.

— Благодарю, государь, — склонил голову я.

Награды я не просил, и царь благополучно о ней позабыл. На награду мне, собственно, было плевать, если литейщики займутся моими пушками, это уже лучше всякой награды, но осадочек-то всё равно остался.

Ну и возможность быстро связаться с царем тоже дорогого стоит. Вот это действительно победа. Если, конечно, государь, заваленный делами, попросту не забудет сказать обо мне Вешнякову. Хотя, я не постесняюсь и напомнить. Главное, что царь обо мне знает.

Из Разрядного приказа я ушёл, так и не спросив то, зачем приходил, к какому полку буду приписан. Просто вылетело из головы, долгожданная встреча с царём заставила позабыть обо всём остальном. Из Кремля я помчался на Пушечный двор, а оттуда — в слободу, обуреваемый эмоциями.

А на следующий день в Москву прискакал гонец. Ливонцы нарушили перемирие.

Вся столица шумела. Свою сотню я тут же поднял по тревоге, но слободы не покидал, ждал приказаний.

Ливонцы вероломно напали на отряд воеводы Плещеева неподалёку от Дерпта. Он же Юрьев, он же Тарту. Внезапность нападения дала им преимущество, и Плещеев оказался разбит подчистую, а сам Дерпт оказался в осаде. Нарушению перемирия никто даже не удивился, все знали о ливонских нравах, но Иоанн изрядно рассердился на своих ближников, полгода назад убеждавших его в необходимости перемирия. Ему не дали добить противника, а теперь Ливонский орден, хоть и по-прежнему слабый сам по себе, заручился польской поддержкой.

И Иоанну не осталось больше ничего, кроме как продолжить борьбу. Вновь исполчать дворян, отправлять войско, надеясь на храбрость воевод и стойкость крепостей. И это при том, что на пограничной службе постоянно требовалось держать войска, чтобы не пропустить удар с юга, со стороны Крымского ханства. Из-за них собрать армию в один могучий кулак не получалось, и приходилось действовать сравнительно малыми силами.

Сам же он вновь отправился с семьёй на богомолье. Взял супругу, детей, небольшую свиту. И укатил в Кирилло-Белозерский монастырь, подальше от столичной суеты, пока московские бояре собирались в поход, бить ливонцев.

Несколько дней в слободе всё было тихо. Мы ждали приказаний, но про нас будто бы забыли, пока в одно сырое и ненастное утро к нам не прискакал гонец из Разрядного приказа. Проехал через всю слободу верхом, спешившись только у сотницкой избы.