– Нет, – повторил он. – Все совсем не так. Ты не хочешь этого, и, следовательно, это окажется всего лишь тягостным событием. Тебе не понравится это, но не более того.

Я хочу, чтобы ты знала, кто ты есть, когда сделаю это. Я хочу, чтобы ты знала, что я значу для тебя, когда сделаю это. Хочу, чтобы ты возненавидела это больше, чем ненавидела что-либо еще за всю свою жизнь. Хочу быть тем, кто сделает это для вас обоих. Хочу, чтобы воспоминание о том, что это значит для тебя, было в твоем разуме, когда я оставлю в тебе свое семя. Хочу, чтобы это воспоминание преследовало тебя столько, сколько ты сможешь прожить, и вечно преследовало его, каждую минуту и при каждом взгляде на тебя. Хочу, чтобы он научился ненавидеть тебя за это, ненавидеть то, что ты собираешься преподнести ему. Ненавидеть твоего ребенка – ребенка, которого я дам тебе.

Чтобы это осуществилось, нужно, чтобы ты сначала узнала, кто ты есть на самом деле. Если я сделаю это с тобой сейчас, это окажется для тебя чем-то незначительным и испортит то изысканное, утонченное страдание, которое могло бы быть причинено, если ты узнаешь, кем была, только тогда, когда это уже случится с тобой.

– Так скажи мне, – произнесла она, почти готовая стерпеть насилие ради того, чтобы узнать это.

Коварная улыбка медленно проступила на его лице.

– Если я просто скажу тебе, это будет совсем не то. Слова не получат нужного веса, не будут содержать ни смысла, ни эмоций. Тебе следует именно знать. Ты должна вспомнить, кто ты; ты должна знать все, лишь тогда это будет действительно насилие… я имею в виду, худшее из всех насилий, что ты можешь испытать, насилие, которое даст тебе ребенка, в котором он будет видеть и напоминание, и чудовище.

Пристально глядя на нее, он медленно покачивал головой, полный самодовольства от масштабов своих намерений.

Неожиданно он скатился с нее вбок. Кэлен сделала вдох, более напоминающий удушье.

Он стиснул зубы, и его большая ладонь сжала ее правую грудь.

– Не думай, что тебе удастся чего-то избежать, дорогая. Ты никуда не денешься. Я всего лишь стараюсь позаботиться, чтобы все это оказалось для тебя намного хуже, чем сегодня ночью. – Он сдавленно рассмеялся, продолжая сжимать ее грудь. – А также хуже и для него.

Кэлен не могла даже вообразить, каким образом что-то могло еще больше ухудшить ситуацию. Она могла лишь предположить, что он совершенно уверен, что насилие переводит вину на жертву. Таков был его образ мыслей, так мыслил Орден: именно жертва виновата во всем.

Неожиданно он столкнул ее с постели. Она больно ударилась, приземлившись на пол, но падение отчасти было смягчено коврами.

Он глянул на нее с презрением.

– Ты будешь спать на полу, прямо здесь, рядом с кроватью. Пока я не заберу тебя в свою постель. – Он усмехнулся. – Когда твоя память вернется, тогда это уничтожит тебя. А затем я предоставлю тебе то, что могу дать тебе только я, то, что только я могу сделать с тобой, чтобы разрушить твою… и его жизнь.

Кэлен лежала на полу, боясь пошевелиться и боясь того, что он может изменить свои намерения. Она ощущала безмерное облегчение оттого, что этой ночью ей не придется вытерпеть это.

Он наклонился к ней через край кровати, вглядываясь своими вызывающими беспокойство черными глазами, а затем так неожиданно запустил свою огромную руку ей между ног, что она вскрикнула.

Он же ухмыльнулся, глядя на нее.

– И если ты собираешься задуматься, как тайком ускользнуть отсюда или, того хуже, сделать что-то со мной, пока я сплю, тебе лучше забыть об этом, и прямо сейчас. Это не выйдет. Все, чего ты сможешь этим добиться, так это некоторое проведенное в палатках время, да и то позже, после того, как я разрушу все, что имеет к тебе отношение. Я сам прослежу за тем, чтобы все те люди имели тебя прямо там, где укажет мой палец. Поняла?

Кэлен кивнула, ощущая, как по ее щеке скатилась слеза.

– Если этой ночью ты двинешься с коврика рядом с кроватью, то сила кольца остановит тебя. Хочешь испробовать это?

Кэлен покачала головой, опасаясь, что голос может подвести ее.

Он убрал руку.

– Хорошо.

Она слышала, как Джегань повернулся на бок, отворачиваясь от нее. Кэлен лежала абсолютно тихо. Она едва могла дышать. Она так и не поняла, что именно произошло этой ночью, как и того, что это могло бы означать. Она знала только, что почувствовала себя такой одинокой, как не чувствовала еще никогда в жизни – по крайней мере той части ее, которую могла помнить.

Каким-то странным образом, она почти жаждала, чтобы он изнасиловал ее. Если он сделает это, ей не придется дрожать в страхе от его слов, гадая, что же такое он мог иметь в виду. Теперь ей предстоит просыпаться каждое утро с надеждой, что это не будет тот самый день, когда к ней вернется память. Когда она обретет ее, это каким-то образом сделает насилие неизмеримо худшим, как сделает худшим, намного худшим и все остальное.

Кэлен верила ему. При той страсти, с какой он стремился овладеть ею, а она очень хорошо видела, как страстно он этого желал, Джегань не остановился бы в тот момент, не будь все, что он говорил, правдой.

Кэлен поняла, что теперь больше не желает знать, кем она была. Собственное прошлое стало слишком опасным для нее, чтобы она хотела знать, кем была. Если она узнает это, он сделает с ней самое худшее. Лучше, чтобы она оставалась лишенной памяти и, хотя бы таким образом, пребывала в безопасности.

Она услышала его ровное дыхание, а затем низкий рокочущий храп, и тогда потянулась и дрожащими пальцами подобрала нижнее белье, а затем и другие предметы своей одежды.

Несмотря на то, что стояло лето, ее трясло от пронизывающего леденящего страха. Она натянула на себя ближайший ковер, так и продолжая лежать около кровати, не будучи настолько глупой, чтобы попытаться проверять его заявление о последствиях любой попытки к бегству. Таковы были условия ее жизни.

Сейчас она лишь надеялась, что удастся сохранить все остальное похороненным и забытым.

А если она все же вспомнит, кем была, тогда ее жизнь станет бесконечно хуже. Она не должна позволить, чтобы такое случилось. Все должно остаться за черной завесой. С этой ночи она станет новой личностью, не тем человеком, которым была. Тот человек должен навсегда остаться мертвым.

Все-таки ей было интересно, кем мог быть тот человек, о котором упоминал Джегань. Она боялась даже вообразить, что именно Джегань собирался сделать с ним посредством нее, что могло бы, каким-то образом, его уничтожить.

Она заставила себя отбросить подобные мысли. Все это осталось в ее исчезнувшем прошлом. Этот человек тоже исчез навсегда, и так все и должно оставаться.

Погружаясь в пучину одиночества и отчаяния, Кэлен свернулась калачиком и тихо всхлипывала, задыхаясь в мучительных рыданиях.

Ричард брел в оцепенении, оглядывая лежащую вокруг освещенную лунным светом землю. И казалось, существовало лишь одно, проблеск чего мог пробиться сквозь это смутное мрачное состояние.

Кэлен.

Ему так не хватало ее. Он так устал от борьбы. Так устал от непрестанных попыток. Так устал от неудач и поражений.

Он отчаянно стремился вернуть ее назад. Вернуть их совместную жизнь. Обнять ее… хотя бы просто обнять.

Он припомнил время, много лет тому назад, в доме духов, когда он еще не знал, что она – Мать-Исповедница, а она чувствовала себя до отчаяния одинокой и ошеломленной теми уничтожающими секретами и тайнами, что должна хранить. Тогда она просила его просто поддержать ее. Он помнил боль, звучавшую в ее голосе, боль от необходимости получить поддержку и успокоение.

Он отдал бы что угодно, чтобы сделать это сейчас.

– Остановись, – прошипел ему чей-то голос. – Подожди.

Ричард остановился. Ему никак не удавалось заставить себя задуматься над тем, что сейчас происходит, хотя он полностью осознавал необходимость этого. В позе женщины он смог заметить некоторое напряжение; она напоминала хищную птицу со вздернутой вверх головой и поднятыми в легком взмахе крыльями.