Бабушка одинокая, лежала в переполненной палате, и все соседи думали, что это дети отжали у неё квартиру, но свои подозрения оставляли при себе. А детей-то у старушки и не было, сын давно погиб в Афгане.

— Только там не прибрано же, — сказала Тимофеева, продиктовав мне адрес квартиры. — Я же бельё на стирку замочила, а тама в окно смотрю, в магазин-то хлеб свежий привезли да молочко, думаю, куплю, пенсию же приносили недавно. И мусор забыла выбросить, старая, там опять, наверное, эти тараканы везде будут ходить. А я ж думала, успею перед «Санта-Барбарой»-то сходить, а то посмотреть надо. Мейсон, бедный, что и делать-то ему, родненькому, а Джина и его обманула, и Круза, а Сиси вообще как с ума сошёл. И что будет-то? — она тяжко вздохнула.

— А как вы здесь оказались? — спросил я.

— Так иду в магазин-то, хлеба купила, а молочка-то нет. Иду… а потом раз, и здесь лежу! А мне дохтор-то говорит, что, мол, старая, башкой стукнулась, едва выжила. Хоть ничё не сломала, косточки-то хрупкие. А я говорю, мне домой надо, а они говорят, какой дом, у тебя нет дома. У тебя и докУментов-то нету. А я говорю — как докУментов нету? Я же пенсию-то получаю! Мало, но дают. Без докУментов-то ничего бы не дали, тогда почтальонша ругалась, что я чуть не потеряла.

Бабушка, значит, чудом выжила. Говорят, опера циничные, привыкли ко всему, и во многом это и вправду так. Но вот я смотрел на неё и понимал, что этот некий Ганс легко мог взять тот кинжал, чтобы закрыть вопрос — и даже мне стало немного не по себе.

Но мы успели вовремя.

Квартиру никто не продал, и скоро бабушка туда вернётся смотреть «Санта-Барбару» и обсуждать судьбу так хорошо знакомых героев с соседками. Те и расскажут, что случилось с ними, пока её не было. А этих тварей мы выследим.

— Вот же гады, — отец закурил, когда мы вышли. — Вообще совести нет. Знаешь, думаю, хоть бы кто из них мать свою вспомнил, когда такое творят.

— Суки они, — добавил дядя Витя, покачав головой. — Были люди как люди, а стали какие-то б**.

Ехать было недалеко. Ключей у старушки не было, взламывать без санкции прокурора чревато, но мы надеялись, что бандиты будут уже там.

Квартира на первом этаже. Мы подошли к двери, я нажал на кнопку звонка, но тот молчал. Тогда я постучал, но тонкая дверь, открывающаяся вовнутрь, отворилась сама. В нос ударил неприятный запах.

Мы с отцом переглянулись, я достал из кобуры пистолет, снял с предохранителя, но на боевой взвод курок пока не ставил. Уже тоже носил оружие с патроном в стволе, как и Якут. Лучше потом отписываться, если какая проверка, чем «ходить» мёртвому. Да и Макар — ствол надёжный, просто так не выстрелит.

Пол грязный, но это следы свежие, кто-то зашёл после дождя, не вытерев ноги. Глянул в комнату, там как и всегда, обычная обстановка — старый телевизор, накрытый плетеной салфеткой, чёрно-белые фотографии на стене, старая кровать и покосившийся шкаф. В углу кресло, накрытое китайским покрывалом, под ним подставка под ноги, там, похоже, и любила сидеть бабушка, смотря телевизор.

Запах шёл из ванной. Я уже догадался, что так пахнет прокисшее бельё. Хозяйка говорила, что замочила, но постирать не успела.

Мы старались идти тихо, но пол всё равно скрипел. Обнаглевшие тараканы разбегались по сторонам. В санузле никого, внутрь ванны я только глянул, убедившись, что там никто не прячется, зато в маленькой кухоньке мы нашли тело.

Типичный урка, тощий, сморщенный, глаза на выпучку. Будто удивился, что умер. В руке он сжимал вафельное полотенце — похоже, схватил его, когда падал. Стол сдвинут, холодильник открыт. На груди серой несвежей рубашки расплылось красное пятно.

Убит совсем недавно, кровь свежая. Отец поцокал языком и осторожно сел на корточки. Я наклонился с другой стороны и присмотрелся к ране, потом глянул на отца.

— Одним ударом, сразу готов, били кинжалом, видно по разрезу на рубашке и по раневому каналу.

— Угу, — он кивнул. — Как ту женщину?

— Да.

— Зачищают следы, — дядя Витя, вошедший следом за нами, закурил.

— Ганс сидит на измене, — добавил отец. — Но всё равно его надо искать.

— Найдём, — твёрдо сказал я.

— Я думаю, это и есть Сёма, — сказал отец, присматриваясь к неподвижному телу. — Урка, что-то делал на чужой квартире — всё сходится.

— Да. А прихлопнул его, скорее всего, тот самый Ганс, — я ещё раз посмотрел на рану. — Узнали, что мы взяли Вагона, побоялись, что он их всех сдаст, и мы через него выйдем на Сёму. А вот насчёт Ганса не беспокоились.

— И это значит? — отец испытующе посмотрел на меня.

— Несколько вариантов. Возможно, есть кто-то ещё, о ком Вагон не знал или не выдал. Тогда от Ганса могут избавиться тоже. Или они уверены, что Вагон не сможет нас на него вывести. Или Ганс сам узнал, что Вагон у нас, и решил избавиться от человека, который их связывал.

— Так. А как он об этом узнал, что Вагон у нас?

Отец и сам это понимал, но я видел, что ему интересно, понимаю ли я сам в этой работе или ещё, что называется, плаваю. Не стараясь его в чём-то убедить, я ответил:

— И тут немало вариантов. Мог увидеть сам, его могли предупредить те, кто это видел, или…

Мы стояли вдвоём на кухне, а дядя Витя осматривал следы в прихожке.

— Или, — продолжил я тише. — Тот их знакомый мент, о котором упоминал Вагон, мог слить инфу, что потерпевшая тревогу бьет… Ведь раньше по таким случаям отказные клепали, а тут вдруг вон что — заявительница нарисовалась. Убили её и теперь хвосты подчищают.

— Вот такое, конечно, нежелательно, — отец поморщился. — Но тут и сам понимаешь, из факта заявления на розыск без вести пропавшего никто тайны не делает, и знали многие. И дежурный, и следак прокурорский, сам прокурор, да и отказные эти, опять же, по всем таким случаям были. Не хочется думать плохо о коллегах, но всегда надо помнить — любой может быть братвой подмазан. Время такое, никому верить нельзя. Братва решает такие вопросы быстро, а крысам, которые сдают им инфу, платят щедро… до поры до времени.

— Понимаю, вот поэтому и не делаю поспешных выводов. Но себе пометил.

— Молоток, — сказал он, и я заметил гордость в его глазах.

Нравится ему мой ход мыслей.

— А Сёму опознает Вагон, — я показал на труп. — Да и наверняка он есть у нас в картотеке. Пальчики откатаем, дальше разберёмся.

Работа на месте происшествия кипела, нужно было всё закрепить документально. Не прошло и часа, как в бабкиной квартире стало не протолкнуться, прибыли все причастные. Следователь Румянцев негодовал больше всех.

— Да это же обычная бытовуха! Нужно соседей отрабатывать, алкашей! — он раскраснелся сильнее обычного. — Собутыльник его прирезал и скрылся. Вон, там бутылка стоит! С водкой!

— Да ты не волнуйся, пальчики с бутылки уже сняли. Содержимое изыми и направь на химическую экспертизу. Но я тебе и так без всяких экспертиз скажу, что это настойка на спирту, с травой, — я понюхал пузырь. — Бабка, наверное, колени этой штукой мажет. И он почти полный. Это что, их так с одной стопки вынесло, что до поножовщины дошли?

— И такое бывает! Да и с чего серия-то тут? С чего всё объединять-то надо? Это вообще всё не связано. Баба на пустыре и мужик в квартире? В чем связь? — шумел он.

— А в том, что удар в обоих случаях нанесен умело, со знанием дела, — я показал на тело. — Орудие убийства, судя по острым концам щелевидного раневого отверстия — обоюдоострый клинок. Кинжал, то есть. Ферштейн? Много ли у нас других колото-резаных со смертельным исходом в городе с применением кинжала? Я лично не припомню ни одного в последнее время, а ты? И в обоих случаю мутки с хатами. Чем тебе не серия, Румянцев? Объединяй дела, не стесняйся.

— Посмотрим, что прокурор скажет, — недовольно хмыкнул следак и уткнулся в писанину.

— И в квартире он этой не проживает, — добавил отец. — Бабуля одна в ней прописана.