Беря газету, я просматриваю статью, и у меня сжимается желудок, потому что это гораздо хуже, чем я могла себе представить. В нем все это изложено в шокирующих подробностях, связывая несколько ужасных преступлений, которые произошли в последнее время непосредственно с Петром, хотя, согласно цитате правоохранительных органов, они все еще пытаются найти достаточно доказательств, чтобы привлечь его.

Далее идет речь о том, что моя искренняя привязанность к правой руке Петра указывает на то, что я, по крайней мере, не поддерживаю своего отца в его жесткой политике в отношении преступности. Затем предполагается, что если генеральный прокурор Ришелье готов позволить своей дочери встречаться с такой сомнительной взрослой фигурой или, что еще хуже, он не может это остановить, то что это может сказать о его позиции в отношении преступности и его способности привлекать к ответственности преступников, совершивших насильственные преступления?

Вина ударяет меня в живот, как свинцовый шар, и я в ужасе смотрю на отца, осознавая, насколько это плохо. Это действительно может положить конец его политической карьере. Это определенно повлияет на его кандидатуру на пост губернатора. И я вижу глубокое предательство в его глазах.

— Ты такая же, как твой брат. — Говорит моя мама, ее голос дрожит от волнения. — Нет, хуже! Потому что ему, по крайней мере, удалось собраться с силами, в то время как ты решила действовать в один из самых критических моментов в карьере твоего отца.

Удивительно, как легко она может уничтожить меня и Бена одним предложением. Тем не менее, мне ужасно жаль, что это сделает с папой.

— Мне очень жаль, — пробормотала я. Я знала, что это навредит моим родителям, еще до того, как я это сделала. Но я не могла добровольно потерять Ефрема из-за выбора отца. Я просто не представляла, что это может взорваться так сильно.

— Ты перестанешь видеться с этим человеком. Сразу же, — заявляет папа, ставя ногу на ногу.

И это заставляет мое сердце останавливаться. Потому что я не могу этого сделать. Я почувствовала, каково жить без Ефрема. Я неделю готовился к извинениям перед ним. И я отказываюсь делать это снова. Я не могу его потерять. Я не буду. Ни для кого.

Даже ради отца.

— Нет, — говорю я, расправляя плечи и глядя на него лицом к лицу.

— Даниэль, хватит. — Говорит мама, сверкая глазами. — Мы твои родители и знаем, что для тебя лучше…

— Нет! — Повторяю, моя громкость увеличивается.

Мы вернулись к тому же старому спору. Да, мои действия навредили предвыборной кампании моего отца, но его карьера душила меня всю мою жизнь. И я не могу продолжать это делать. Я не откажусь от лучшего, что когда-либо случалось со мной, чтобы мой отец мог стать губернатором Нью-Йорка.

— Ефрем — хороший человек, и я отказываюсь перестать видеться с ним из-за какого-то глупого заголовка или твоей политической кампании, — заявляю я, вне всякого разочарования и внезапно на грани слез.

— Да, ну, каким бы милым он ни был, ты бы предпочла какого-нибудь… какого-нибудь гангстера — своей семье? — Требует папа. — Потому что, если ты думаешь, что мы позволим тебе вести себя как избалованной маленькой девчонке и позволим ему играть с тобой, пока ты не уничтожишь все, что мы когда-либо строили, тогда тебя ждет еще одна вещь…

— Я лучше отлучу себя от этой семьи и твоих удушающих ожиданий, чем перестану видеться с ним, — откровенно заявляю я, скрещивая руки на груди.

Моя мама усмехается, отражая мой язык тела.

— Ты бы не посмела, — издевается она.

— Ты так думаешь? — Бросаю вызов я. Я готова. У Бена была правильная идея, что надо уйти и начать свою собственную жизнь, прежде чем мир моего отца полностью уничтожит меня. Этот властный уровень контроля мог бы пойти на пользу ему и моей маме, но не мне. Не тогда, когда все так неправильно поняли.

Да, я уверена, что за этими слухами что-то стоит. Петру не понадобился бы такой телохранитель, как Ефрем, если бы он был обычным человеком. И я знаю, что вокруг его семьи и бизнеса ходили слухи относительно недавнего роста преступности. Но не Ефрем держит пистолет людям в лица. Он не стреляет в стриптиз-клубы и не убивает людей. И я знаю это, без сомнения. Жизнь Ефрема вращается вокруг защиты Петра. Я могла видеть это по его лицу этим утром, когда его не было рядом из-за того, что произошло прошлой ночью.

Он спасает людей.

И мне надоело, что мир и мои родители говорят мне, что он плохой человек. Что он мне неподходящий человек, потому что он работает на Петра Велеса, которого я считаю очень добрым и хорошим человеком.

— А что ты будешь делать, когда у тебя не будет денег? Не думаешь ли ты на секунду, что ты можешь просто покинуть эту семью и при этом наслаждаться роскошью, которую мы предоставляем? Мы тебя отрежем, прямо здесь, прямо сейчас, если ты так хочешь играть, — огрызается мама.

Мой желудок скручивается, когда она переходит прямо к сути дела.

— Ты никогда не жила жизнью, в которой тебе приходилось сводить концы с концами, — продолжает она, дико размахивая руками, подчеркивая свою точку зрения. У тебя даже работы никогда не было.

— Я могу найти работу, — категорически заявляю я, и мой гнев накаляется, когда она излагает все реалии самостоятельного выхода на улицу. По правде говоря, честная работа кажется гораздо менее напряженной и удушающей, чем попытка вписаться в идеальный образ моих родителей.

— И что, ты бы бросила школу? Потому что я чертовски надеюсь, что ты знаешь, что мы не будем за нее платить.

— Молли, — мягко говорит мой отец, и она поворачивается, чтобы посмотреть на него.

— Что, ты думаешь, мы должны платить за ее обучение в колледже, когда она спит с каким-то потенциальным осужденным, который ничего не сделает, кроме как разрушит ее репутацию?

Папа хмурится, кажется, озадаченный неспособностью оспорить свою оценку.

— Нет, я только думаю, что нам вообще не следует ссориться. — Повернувшись ко мне, он крепко сжимает мои плечи и заглядывает глубоко мне в глаза.

Я вижу в них усталость, борьбу, которую он так долго вел. И мне интересно, чувствовал ли мой отец когда-нибудь себя в такой же ловушке из-за своего положения, как и я.

— Дорогая, ты должна подумать о своем будущем, — тихо говорит он, и гнев, который он проявил всего несколько минут назад, исчез, как дым на ветру. — Этот человек… он тебе не подходит. И ты это знаешь, иначе ты бы не вела себя так, как в последнее время.

Его мягкий тон мог почти убаюкать меня ложным чувством безопасности, предлагая мне утешение, как он делал это бесчисленное количество раз в прошлом. Он говорит так, будто мы в команде, как будто его решение — лучшее для меня, и что он поддерживает только меня.

Но не в этот раз.

Потому что мои родители даже не знают Ефрема. Они никогда не просили о встрече с ним. Они осудили его, даже не пожав ему руки.

— Нет, пап, — твердо заявляю я, отстраняясь от него. — Я бы действовала таким образом, несмотря ни на что, потому что именно такой образ жизни является причиной проблемы. Я люблю Ефрема. Он для меня единственный, и если ты хочешь поставить свою кампанию выше моего счастья, то это твое решение, а не мое.

Его лицо становится суровым, губы вытягиваются в тонкую линию.

— Ну ладно. Твоя мать права. Если ты хочешь на собственном горьком опыте убедиться в том, что он плохой человек и не подходит тебе, тогда будь моим гостем. Но ты не будешь делать это за наши деньги.

— Хорошо, — огрызаюсь я. — Твои деньги не имеют для меня значения. Мои чувства к Ефрему тоже. Мне бы хотелось, чтобы вы увидели, как Ефрем делает меня счастливой, и что это самое счастливое чувство, которое я когда-либо испытывала. А знаете что? Может быть, вы это и видите, но вам все равно. И это нормально. Я вам не нужна и мне определенно не нужны деньги, которые вы готовы мне дать, только если я притворюсь вашей фарфоровой куклой. Я устала быть идеальным ребенком, каким вы меня ожидаете. Вы душите во мне жизнь!