— Спасибо, — категорически говорю я, откинувшись на перила в попытке уйти.

Но нефтяному бизнесмену, который, вероятно, почти вдвое старше меня, все это не нравится. Его бедра находят мои, когда он наклоняется надо мной, его руки держат меня в ловушке, когда он упирается ладонями в прочные цементные перила.

— Что скажешь, если позволишь мне как-нибудь пригласить тебя на ужин? — Предлагает он, его темные глаза подобны черным дырам, грозящим поглотить меня целиком.

— Думаю не стоит. — Говорю я, кладя руки ему на грудь, готовая оттолкнуть его, если он подойдет ближе. Каждый инстинкт кричит мне бежать, и что я в опасности. У меня мурашки по коже от отвращения к самонадеянному поведению этого человека.

Но уважительная, политкорректная сторона меня, которую мои родители внушали мне с юных лет, говорит, что было бы грубо пихать его физически, даже если он вторгается в мое личное пространство.

Где Бен? И где, черт возьми, Хэнсон?

Я отчаянно хочу, чтобы один из них добрался сюда до того, как ситуация обострится. Потому что я знаю, что Михаил не стал бы продвигать дела дальше в их присутствии. Он не сделал ни единого движения, пока не остался со мной наедине.

— Нет? — Спрашивает Михаил вызывающим тоном. Он наклоняется на дюйм ближе, глубоко вдыхая, прежде чем издать одобрительный гул. — Что я могу сделать, чтобы изменить твое мнение? Я не люблю принимать «нет» в качестве ответа.

Единственный взрыв недоверчивого смеха вырывается у меня из-за нервов, из-за этого грубого человека.

— Ну, это единственный ответ, который я могу дать, — возражаю я, отворачиваясь. Моя спина кричит от усилий сохранить между нами последние шесть дюймов пространства.

— Ну давай же. Одно свидание. Какой в этом вред? — Михаил уговаривает. Он протягивает руку, крепко сжимает мою челюсть между пальцами и поворачивает мою голову к себе. — Думаю, ты обнаружишь, что я могу быть очень убедительным.

Его глаза жадно скользят по моим губам, и мой желудок падает, когда я вижу предупреждающий знак за долю секунды до того, как он начинает действовать.

— Я сказала нет, — настаиваю я и на этот раз давлю на него.

Он сильнее, чем я ожидала, и едва делает шаг назад, несмотря на то, какую силу я вложила в свое сопротивление. И его темные глаза вспыхивают внезапным гневом.

— Ты действительно собираешься мне отказать? Ведь я могу многое предложить твоему отцу? После всего, что я сделал для твоего брата? — Требует он, его тон становится резким и бессмысленным.

— Я не гребаная игрушка, с которой можно играть в обмен на пожертвования на кампанию моего отца. Что вы решите делать со своими деньгами, полностью зависит от вас. Но это не значит, что вы имеете ко мне какие-то претензии, — холодно констатирую я.

Жестокая улыбка расползается по губам Михаила, и впервые эмоции достигают его глаз. Почему-то это гораздо страшнее, чем пустое выражение лица, которое он сохранял всю ночь.

— Посмотрим, — мрачно обещает он, от чего у меня сводит живот. Затем, когда Бен подъезжает к обочине на своем фирменном ярко-желтом Камаро, Михаил спускается по ступенькам моего дома и садится на пассажирское сиденье.

Бен одаривает меня широкой улыбкой, совершенно не обращая внимания на навязчивый разговор, прежде чем дверь машины закрывается. Мгновение спустя они отъезжают, оставляя меня дрожать, несмотря на теплый сентябрьский вечер и тепло моего платья-свитера.

Я смотрю, пока машина не исчезает за углом, и мое беспокойство за Бена растет с каждой минутой. Мне не нравится Михаил — независимо от того, связан ли он с «Братвой Живодеров», и я беспокоюсь, что Бен может не видеть ясно, каким типом людей он себя окружает.

Милый, веселый и безрассудный Бен. Он всегда ныряет, прежде чем посмотреть, и на этот раз я беспокоюсь, что он мог встретиться с очень плохими людьми.

На сердце тяжело, я поворачиваюсь, чтобы вернуться внутрь.

— Ты, должно быть, чертовски шутишь.

Бабочки оживают в моем животе. Я узнала бы этот голос где угодно, с его богатым, соблазнительным русским акцентом. Я оборачиваюсь с сердцем в горле и обнаруживаю Ефрема, стоящего у подножия лестницы.

И он не выглядит счастливым.

15

ЕФРЕМ

Пять дней сообщений без ответа. Ни звонка. Дани замолчала в радиомолчании. Сначала я подумал, что она занята в школе, и не хотел ее преследовать, и если честно, что касается девушек, которых мы вырвали из рук Живодера и тех пятерых, которые сейчас бегают по дому Велеса в Бруклин-Хайтс, то я и сам был очень занят.

Но пять дней — это слишком много, и я начинаю думать, что молчание Дани означает нечто большее.

Наконец, поддавшись искушению, я делаю то, что обещал перестать делать. И после того, как моя смена закончилась, я иду к ней домой, чтобы выяснить, что происходит.

Я собирался только посмотреть, проверить Дани на расстоянии и убедиться, что с ней все в порядке, надеясь, что она расскажет мне в свое время, что происходит между нами.

Но стоя в глубокой тени деревьев на противоположной стороне улицы, я с трудом могу поверить в то, что вижу.

Михаил Сидоров, пахан Братвы Живодеров и самая низкая мразь земли, открывает Дани входную дверь. Она охотно выходит вместе с ним во внутренний дворик, и мгновение спустя ее охранник уходит. Понятно, что Михаилу должна доверять ее семья.

Судя по всему, он только что провел чудесный вечер с Дани и ее семьей. И судя по всему, я чувствую, что она была бы совершенно счастлива, если бы я никогда с ними не встречался. Темная, горькая ревность разъедает мой желудок, когда я смотрю на них, застыв от отвращения и не в силах отвести взгляд.

Михаил смело ведет Дани к грандиозным перилам ее дома из коричневого камня, сокращая расстояние между ними и выглядя с ней слишком знакомым, на мой взгляд. И Дани не отталкивает его.

Я не слышу их приглушенного разговора, но интимность их поз говорит мне все, что мне нужно знать. Руки Дани лежат на его груди так же, как раньше она касалась моей. Я чувствую призрак ее ладоней на своем сердце, удивительно соблазнительное прикосновение, которое не прекращается, а, скорее, усиливает связь.

Михаил наклоняется вперед и обхватывает ее ладонями по обе стороны, и хотя Дани отворачивается в застенчивом отказе, ее смех говорит о том, что она наслаждается вниманием. Ярость кипит в моих венах, и я сжимаю кулаки, пытаясь сдержать гнев.

Я хочу перебежать улицу и оторвать конечности Михаила от его тела. Я хочу убить его самым жестоким способом. Потому что Дани моя. Она отдалась мне и сказала, что я единственный, кого она хочет.

Внезапно я задумался, не лжет ли она? Обо всем. Потому что она выглядит слишком уютно с мужчиной, о котором я почти открыто ее предупреждал. Она все это время играла со мной? И теперь она готова перейти к кому-то постарше, у которого будет больше власти и денег?

Мои мысли возвращаются к вопросу, который она задала мне на нашем первом свидании. О том, когда я могу получить повышение. Возможно, ее не интересует скромный телохранитель. Может быть, ей нужен кто-то, кто командует Братвой.

Разрываясь между гневом, от которого мое зрение краснеет, и глубоко тревожащим чувством отвержения, я не знаю, что делать.

Мгновение спустя Михаил уезжает, уверенно садясь в ярко-желтый Камаро, бесшумно катящийся по улице. Дани стоит и смотрит вслед машине, выражение ее лица наполнено тоской.

Я больше не могу это терпеть. Я стоял и наблюдал столько, сколько мог. Я видел все, что мне нужно увидеть, чтобы понять, что она думает обо мне.

Ярость выгоняет меня из укрытия, я пересекаю улицу в четыре длинных шага и останавливаюсь у подножия ее ступеней как раз перед тем, как она возвращается внутрь.

— Ты, должно быть, чертовски шутишь, — рычу я, заставляя себя сохранять достаточное расстояние, чтобы контролировать себя.

Дани разворачивается, на ее лице виден шок, и ее глаза расширяются, когда она видит меня.