— Ваши руки, — потребовал агент, доставая электромагнитные наручники.

— Зачем? Я добровольно иду с вами.

— Это стандартная процедура. К тому же, по имеющимся данным, вы особо опасны и можете представлять угрозу общественности.

— Сочту за комплимент, — усмехнулся Ясубицу и протянул руки. Наручники звонко сомкнулись на запястьях, и он почувствовал, как немеют его кисти, теряя силу; электромагнитные волны, исходившие от наручников, подавляли электрические сигналы в имплантированных руках, так что он теперь едва мог шевелить пальцами.

Возле главного входа в здание уже толпились журналисты, будто бы пытаясь ворваться внутрь; они налезали друг на друга, протягивали микрофоны на длинных штативах, держали над головами увесистые камеры и пропихивали вперёд свои телефоны. Кто-то запустил даже несколько дронов — они навязчиво кружили над головами точно коршуны, избирательно приценивающиеся к падали. Федеральные агенты рассталкивали журналистов, отбиваясь от их аппаратуры, и просили сохранять дистанцию в три метра, но их слова терялись в безразоброном гомоне из множества громких голосов.

— Скажите, это правда, что «Ханзо» проводили эксперименты по контролю над сознанием? — выкрикнул один из журналистов, пропихнув вперёд всех свой микрофон.

— Нет. Этим как раз занимаются средства массовой информации, —спокойно ответил Ясубицу, продолжая спускаться по лестнице.

— Вам известны истинные цели и намерения «Мугэна»?

— Без понятия. Поинтересуйтесь у них.

— Вы действительно помогли в ограблении собственной ячейки в банке данных «Мицуи Сумитомо»? И если так, то зачем?

— Не располагаю такой информацией.

— Отойдите от машины, — потребовал федеральный агент, когда они спустились к конвою. Журналисты нехотя расступились, продолжая напирать с вопросами.

— Правда ли, что «Ханзо» национально ангажированная корпорация, которая не принимает на работу мексиканцев и других меньшинств?

Ясубицу застыл на подножке фургона и даже обернулся в сторону камеры для ответа:

— У нас весь штат уборщиков состоит из мексиканцев и латиноамериканцев. В «Ханзо» открыты двери для всех.

— Проходим, — сказал агент, поддатлкивая Ясубицу внутрь фургона.

Дверцы захлопнулись. Ясубицу сел на кресло напротив молодого федерального агента и попытался связаться по кохлеарной связи со своим заместителем, но сигнал заглушился генератором радиопомех. Фургон продолжал стоять на месте.

— Мы еще кого-то ждём?

— Вашего инженера, Джунсо Вона. Он тоже проходит по делу о «Мугэне» как главный подозреваемый.

— Понятно, — ухмыльнулся Ясубицу. — Зря теряете время. От него вы точно не дождётесь никакой информации.

— Современные методы допроса позволяют беспрепятственно проникать в сознание, поэтому нам достаточно будет просто подключить вас к нашим слайсерам.

— Разве это законно?

— Да, когда дело касается терроризма и федеральной угрозы.

— Не боитесь, что наш лёд в головах сожжет ваших слайсеров? У меня чип напичкан так, что вам потребуется целая армия хакеров. И, боюсь, я вам ни чем не смогу помочь в этом плане.

— Я не занимаюсь техническими вопросами, — безразлично ответил агент. — Моя задача состоит только в том, чтобы доставить вас в штаб.

Фургон тронулся с места. Ясубицу закрыл глаза и задумался о том, какое количество военных преступлений содержится на его памяти: пытки с летальным исходом, казни заложников, в том числе и гражданских, массовые убийства, использование биохимического оружия — даже не углубляясь в недры памяти можно было составить на него несколько пожизненных сроков, примерно лет на двести восемьдесят. Он сомневался, что их слайсеры — специалисты по внедрению в чужую память, «резчики жизни» — смогут пробить многоступенчатый лёд, но если даже среди них окажется талантливый ум, который сумеет каким-то образом обойти защиту, его будет ожидать лишь протокол самоуничтожения. «Ханзо» щепетильно относились к информационной безопасности. Ясубицу вздохнул, вспоминая, как до развития слайсинга им приходилось выпытывать информацию сподручными средствами — это было настоящее искусство, искусство о боли, с которым слайсинг, конечно, не имел ничего общего. У них был отдельный специалист по добыче информации, Хидэо Какихара, настоящий садомазохист, которому требовалось в среднем всего восемнадцать минут для того, чтобы сломить человеческую волю. В сложных случаях — до сорока. Иногда даже сам Ясубицу, повидавший и совершивший за свою жизнь достаточно насилия, не мог оставаться рядом с ним и наблюдать за истязаниями: Какихара был полностью лишён сочувствия, точнее, как говорил он сам, его извращённая эмпатия разделяла чужую боль, поэтому он мог чувствовать ее наиболее тонко и в то же время наслаждаться ею так, будто он причинял эту боль самому себе. Среди солдат «Цукуеми» его называли Кубирэ: то ли из-за страсти Какихары к техникам удушения, то ли из-за того, что редкие выжившие жертвы обычно кончали с собой, не в силах справиться с последствиями пыток. Впрочем, его боялись даже солдаты самого «Ханзо» — едва ли Какихара действительно разделял своих и чужих, он просто работал там, где ему давали возможность идти по своему пути боли.

Конвой давно не останавливался — по всей видимости, они выехали за городскую черту и двигались по скоростной магистрали. Федеральный агент неотрывно смотрел на Ясубицу, будто ожидая от него попытку побега. Иногда Ясубицу открывал глаза и, встретившись с ним взглядом, загадочно ухмылялся, а затем снова закрывал веки и погружался в свои воспоминания. Неожиданно агент прервал долгое молчание своим вопросом:

— Это правда, что ваш человек недавно совершил харакири?

— Да. Один из лучших людей, — без колебаний ответил Ясубицу. — Тебя это удивляет?

— Это варварский обычай. Самое ценное, что есть у человека, это его жизнь, а вы относитесь к ней как к разменной монете. У него ведь наверняка была семья, друзья, какие-то мечты — а вы просто отдали приказ, и он лишил себя жизни, прервал своё бытие. И чего ради? Стоит ли его боль и боль близких каких-то ваших амбиций?

— Ты гайдзин, поэтому тебе никогда не понять того, как мы относимся к смерти.

— Возможно. Но я точно знаю, что вы не уважаете жизнь.

— Уважение к жизни не имеет ничего общего с трусливым рвением ее сохранить. Достойная смерть — вот истинное уважение жизни. Там, где вы будете испытывать страх и сомнения, мы...

Конвой резко остановился. Ясубицу метнуло в сторону, федеральный агент припал на пол и тут же встал, напряжённо оглядываясь на задние дверцы. Его рука лежала на рукояти пистолета в кобуре.

— Надеюсь, вы не настолько сумасшедшие чтобы устраивать нам засаду...

— Мы — нет. Чего не могу сказать о «Мугэне».

Они внимательно прислушались к звукам, но снаружи была тишина: ни криков, ни выстрелов, ничего. Агент несколько раз постучал по стене, отделявшей грузовой отсек от водительской кабины. Никакого ответа не последовало. Затем щелкнули дверцы в одной из машин и раздался одиночный выстрел.

— Сними с меня наручники пока не поздно, — попросил Ясубицу. — В одиночку ты не справишься.

— Нет, — покрутил головой агент. Он растерянно смотрел на дверцы, ожидая их открытия. Ясубицу подскочил с кресла и ударил его головой в висок, после чего обвил руки вокруг шеи и принялся душить. Агент, брыкаясь ногами, попытался вытащить пистолет из кобуры — и Ясубицу, сомкнув локти, резко дернулся в бок, ломая ему шею.

Опустив тело на пол, он достал из плаща ключи и вставил в замочную скважину наручников. Они разомкнулись и упали на пол. К кистям снова прильнула энергия, разлившись жгучим потоком по пальцам. Ясубицу вытащил пистолет из кобуры, снял с предохранителя и проверил магазин. Щелкнул затвор.

Когда Вон попал в лиминал, первое, что он увидел, было восемью деревьями в человеческий рост. От их ветвей тянулись веревки, обвивая шеи федеральных агентов. Они стояли, не в силах пошевелиться, и потуплено смотрели на человека в маске Юба. Он вздернул руку — и деревья устремились ввысь к бесконечно высокому потолку, утягивая агентов за собой; они извивались, как пойманная на крючок рыба, бессмысленно барахтаясь конечностями в вязкой пустоте.