– Я не хочу…

– Ты что, боишься? Дурак!..

– Просто не хочу.

Сандзи сбросил с себя одежду и с разбегу прыгнул в речку. Он всплыл где-то посередине, высморкался и лег на спину, отдаваясь плавному течению.

– Осторожней! – крикнул Джейсон. – Там глубоко!

– Я не боюсь! Только дураки боятся!

Вдруг течение усилилось, подхватывая его тело как невесомую ветку, и стало уносить за холм. Сандзи беспомощно барахтался, пытаясь выплыть на берег, но у него не хватало сил бороться с течением. Джейсон нырнул за ним. Проплыв несколько метров, он почувствовал, как нечто склизкое тянется к нему со дна пытаясь схватить его за ногу. Сердце сжалось в ужасе.

Он очнулся перед зеркалом с кровоточащим носом. Включился свет – до того яркий, что слепил глаза. Джейсон провел пальцем под носом, собирая кровь. Его сердце колотилось так, словно он пробежал с десяток километров.

– На сегодня все, – сказал Вон.

Так продолжалось около месяца. Из-за постоянного обращения к своим страхам по ночам Джейсону стали сниться кошмары: то он тонул в реках, то умирал от неизлечимых болезней, то блуждал по бесконечным лабиринтам. От снотворного, которое ему давали медсестры, он ощущал непреходящую усталость, и лиминал, бывало, смешивался с реальностью, вызывая пугающие галлюцинации. Когда Вон заметил, что тренировки больше не вызывают должных психосоматических реакций, Джейсона перевели на новых этап: теперь он практиковался уже на других людях. Первой подопытной стала молодая девушка с обритой головой. Она сидела в узкой камере за бронированным стеклом и потуплено таращилась в стену. Джейсона посадил напротив ее камеры и дали время изучить окружающее пространство: стол с бритвенным лезвием, библия, матрас на подвесной железной кровати, пластиковое зеркало с кривым отражением на стене.

– Тебе нужно ввести ее в лиминал и довести до самоубийства, – приказал Вон с такой легкостью, будто бы просил переставить местами мебель.

– Кто она?..

– Это не имеет значения.

Джейсон сконцентрировал волю на девушке и поглотил ее в лиминал. Вместо камеры проявилась тесная кухня, девушка сидела за обеденным столом и безучастно смотрела в окно. Джейсон посмотрел в отражение зеркала над раковиной: его лицо видоизменилось до неузнаваемости, он оброс щетиной, глаза сузились, скругленная форма лица стала треугольной, с острым, выпуклым подбородком. Он ощутил себя в теле ее отца, и ее воспоминания о нем тревожным потоком пронеслись в его голове.

– Ты почему опять не ходила не воскресную службу? – спросил он, имитируя гнев. – Сколько еще раз тебе повторять, что для связи с Господом нужно присутствовать в его обители?..

– Извини, отец, – со страхом в голосе ответила девушка.

– Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю, – сказал Джейсон.

– Хорошо, отец, – она перевела взгляд с окна на него. Ее влажные глаза блестели.

– Ты вечно пропадаешь со своими друзьями и возвращаешься домой уже под ночь. Тебе не до Бога, я это вижу… Твою жалкую душу настолько сильно сковал грех, что ты стала глухой к святому слову… Ты стала бояться Бога. Бояться его милосердия. Его любви. Как же дошло до этого?.. Я всегда старался воспитывать тебя по заветам, которые передал нам Бог, и видит он, что я делал все, что в моих силах… Но ты… Ты, стерва, решила отдаться Сатане, решила пойти против своего собственного отца ради минутных наслаждений…

– Это не так… – неуверенно произнесла она, но Джейсон, вспылив, резко ее прервал:

– Молчать!.. Мне лучше знать!.. Тебе больше никто не дает права высказываться в этом доме!.. Тобой говорит злой дух, черти дергают за твой язык!.. Такого я здесь не потерплю!..

– Я просто…

Джейсон с размаху ударил ее по лицу. Она упала на пол и зарыдала.

– Еще раз откроешь рот – выпорю так, что забудешь саму себя!.. Ну-ка давай, произноси наизусть откровения Иоанна Богослова!..

– Откровение Иисуса Христа, которое дал Ему Бог, чтобы показать рабам Своим, чему надлежит быть вскоре, – произносила она содрогавшимся от слез голосом. – И Он показал, послав оное через Ангела Своего рабу Своему Иоанну, который свидетельствовал слово Божие и свидетельство… – она запнулась. – И свидетельство…

– Дрянь! – вскричал Джейсон и ударил ее ногой. Она сжалась в клубок и застонала. – Бесы парализовали твой язык!.. Оно и видно!.. Тварь!.. Уже даже святое слово сказать не можешь!.. То ли еще будет!..

– Ненавижу тебя! – взревела она. – Лучше быть дочерью Сатаны, чем твоей! Ты животное! Ты хуже, чем животное!..

– Ах так… – Джейсон взял ее за волосы и кинул на пол посередине кухни. – Сейчас я выпорю тебя, сейчас я устрою тебе…

Она вскочила, схватила нож со стола и воткнула ему в грудь. Джейсон припал на колени, ощущая, как острая боль пульсирует где-то между ребер.

– Ты… Ты… Своего собственного… Отца… Проклинаю… Тебя…

Он упал на бок и вытащил из груди нож. На пол брызнула кровь.

– Ты будешь… Переживать мою смерть… Пока не сойдешь с ума…

Джейсон повторил воспоминание сцену с убийством отца еще раз.

– Молчать!.. Мне лучше знать!.. Тебе больше никто не дает права высказываться в этом доме!..

Затем еще раз.

– Ну-ка давай, произноси наизусть откровения Иоанна Богослова!..

И еще.

– Сейчас я выпорю тебя, сейчас я устрою тебе…

И повторял, заставляя ее переживать убийство отца снова и снова, пока она наконец не отчаялась; схватив в очередной раз кухонный нож, она располосовала себе вены на руках. Кровь заструилась по ее обмякшим ладоням, пространство стало угасать и расплываться. Джейсон прервал лиминал. Девушка лежала посреди камеры со вскрытыми венами, рядом с ее правой рукой лежало окровавленное лезвие бритвы.

– Двенадцать минут и тридцать две секунды, – сказал Вон. – Слишком медленно. Я же тебе говорил, что нужно искать наиболее короткий и эффективный путь. В реальной ситуации у тебя не будет столько времени.

– Я знаю. Просто… Как-то сам по себе уцепился за воспоминание и решил воспользоваться им… Она ведь убила своего отца, да?

– Да, местного служку. Была приговорена к пятнадцати годам строго режима. Ты видел ее воспоминание об этом?

– Видел? – нервно усмехнулся Джейсон. – Скорее, прожил его тридцать два раза. На тридцать третий ее уже не хватило.

– Понятно, – только и сказал Вон, подмечая для себя, что Джейсон лучше всего работает с чужими воспоминаниями. Лиминал, по всей видимости, реагировал на индивидуальное строение мозга носителя и подстраивался под него, изменяя метод воздействия на восприятие: другие подопытные показывали совсем иные результаты.

Джейсон встал со стула и согнулся от боли в спине: раскаленный позвоночник жег его изнутри, и этот жар будто бы обволакивал все его внутренности. Он застонал.

День у Лейна не задался: четвертая подряд двенадцатичасовая смена в «Фрай Квин» окончательно измотала его, так еще и под закрытие, когда чистил фритюр от нагара и жирных шкварок, он ошпарил правую ладонь в раскалённом масле. Кожа сначала покраснела, затем вздулись большие водянистые волдыри, которые жгло изнутри так, будто они продолжали жариться в масле. Пришлось после смены ехать в бюджетную больницу, но там его ожидала большая очередь в кабинет травматолога, продвигавшаяся хаотично из-за того, что каждый считал свою травму серьезнее чем у других. Цифровые талоны с порядковыми номерами, выдававшиеся на входе в больницу, не имели никакой силы: когда на табло высвечивался чей-то номер, люди понурого сверяли его со своим и не понимали, почему сейчас вызывают двухсотый, если их талоны начинаются от пятисотого номера. На этой почве возникали дополнительные ожесточенные споры и попытки выяснить, у кого самый близкий номер; но, даже обнаружив счастливчика, ему все равно не давали пройти, аргументируя тем, что номера на табло все равно не совпадают с талонами, а потому талоны недействительны и все должны заходить в порядке бессистемной живой очереди.