– Господин Дадзай запретил говорить с вами, – одинаково отвечали они как по заученному формуляру.

– Что изменится оттого, что я узнаю какой сейчас день недели? Это бессмысленно.

– Я не могу говорить с вами, извините. Вопрос безопасности.

«Вопрос безопасности» был скорее риторическим. Джейсон быстро усвоил это. Никто не знал, о какой или чьей безопасности шла речь, но все повторяли одно и то же: медсестры, уборщики и охрана боялись сказать даже лишнее слово. Иногда приходил Вон и проводил беглый осмотр Джейсона, но, в отличие от остальных, он вообще ничего не говорил и выглядел всегда угрюмо.

– Что, док, когда уже будем покорять мир? – отшучивался Джейсон, пока Вон проводил каким-то холодным стальным инструментом по его спине. – Я знаю, вы не особо разговорчивый человек. Я на самом деле тоже. Но когда проводишь столько времени в сраном бункере, где никто не может даже сказать о том, какой сейчас день, становится не по себе. Слова сами лезут наружу, понимаете?

Но Вон словно ничего не слышал. Он делал то, что ему было нужно, и так же молча покидал палату.

Других подопытных Джейсон тоже не встречал, хотя знал, что их должно быть в этом комплексе около десяти – столько людей с ним летели на самолете. Где они теперь? Что с ними стало? Джейсон многое бы отдал, чтобы просто поговорить с кем-нибудь, кто не будет отвечать ему односложными фразами о безопасности. Но это было невозможно. Так шли дни, измеряемые от завтрака к завтраку, и ничего не менялось, пока однажды случайно не сработал имплант.

Это случилось очередным утром. Медсестра зашла в палату, поставила на прикроватный столик еду и стала подготавливать раствор для капельницы. Джейсон, сходивший с ума от одиночества, как обычно попытался завести с ней разговор.

– Погода сегодня хорошая, не так ли? Ещё вечером шёл снег, а теперь вот солнце во всю греет. Природа удивительна, – говорил он, разглядывая рубиновые бутоны мака на стене. – Все молчите, дорогуша… Раньше мне казалось, что слова совсем обесценились, что люди размениваются ими как пустыми фантиками, а теперь наоборот, кажется, что они стали на вес золота…

Медсестра молча сменила инфузионный мешок на капельнице. Джейсон напряг мускулы и, сконцентрировав внимание на медсестре, выжидал момент, когда она повернётся к нему чтобы резко подскочить и напугать ее. Но вдруг пространство палаты перед глазами стало видоизменяться, превращаясь в чью-то квартиру. Медсестра, одетая в один лишь домашний халат, села на край двуспальной кровати; полы халата раздвинулись, обнажая ее оголенные бёдра. Из душа вышел мужчина с перевязанным вокруг талии полотенцем. Он подошёл к медсестре и легким движением руки сбросил с ее левого плеча халат, обнажая бугорок груди. Она посмотрела на него щенячьим взглядом и развязала полотенце. Он взял ее за волосы и притянул ее голову к паху. Джейсон смотрел на его оголенные бёдра, ощущая себя вуайеристом; он не понимал, что происходит – это был будто бы осознанный сон, в котором полностью сохранялось чувство самоконтроля. Возбуждение перехватило дыхание. Только Джейсон подумал, что было бы хорошо иметь сейчас биту, она появилась в его руках – точно такая же, какой он играл в университетской лиге по бейсболу, истертая и с порнографическими наклейками на рукояти. Он незаметно подошёл и, замахнувшись, ударил мужчину по голове. Его тело упало на пол, медсестра вскричала и отползла по кровати к стене.

– Что происходит? Кто вы?

– Я ваш муж на час, – сказал в ухмылке Джейсон, прыгая на кровать. Медсестра задернула халат. Он взял ее за волосы и стал стаскивать с постели. Она брыкалась и визжала, пытаясь защититься. – Ты не особо разговорчива, дорогуша… Но, пожалуй, в этот раз я тоже буду немногословен…

Джейсон сбросил медсестру пол и сорвал с нее халат. Ее беззащитное оголенное тело извивалось как змея. Джейсон дрожащими от возбуждения руками стянул с себя штаны и упал на колени.

– Не надо, пожалуйста, не надо! – вскрикивая, умоляла она, что только больше заводило Джейсона.

– Сейчас мы решим вопрос всеобщей безопасности, – изгалялся над ней Джейсон, изо всей силы шлепая ладонями по ее бёдрам. Затем он придавил ее спину битой и, всунув член в тугое влагалище, принялся в бешеном ритме насиловать ее, сопровождая быстрые поступательные движения ударами кулаков и болезненными укусами. Визг медсестры дробился в сбивчивом дыхании. Мужчина на полу очнулся и с трудом приподнялся на локтях.

– Твоя девка ничего!.. Строптивая, но я такое люблю!.. – выдыхал Джейсон, смотря в растерянные глаза ее мужа.

– Пожалуйста… – прорыдала медсестра, за что Джейсон ударил ее битой по плечу.

– Молчать, сучка!.. Ради безопасности!.. Разговаривать!.. Запрещено!..

Мужчина поднялся на ноги. Джейсон протянул ладонь в его сторону – и тот застыл на месте.

– Наблюдай!.. Вот так надо ебать свою жену!.. Вот так!.. Раз!.. Раз!.. Раз!.. – Джейсон выпустил изо рта длинный, извилистый язык и запустил его в рот медсестры, ощущая, как в паху подступает щекотливый оргазм…

Вон находился в палате, задумчиво следя за бегающими зрачками Джейсона. Медсестра лежала на полу без сознания с кровоточащим носом. Вскоре Джейсон очнулся – широко открыв глаза, он перевернулся на бок и застонал от боли. Вон прикоснулся к его раскалённой спине и что-то записал.

– Сука… Как больно… Просто пиздец… – Джейсон схватился за дозатор морфия и судорожно его сжал. – Как будто раскалённый свинец залили в спину…

– Почему ты отключился? – спросил Вон.

– Что? – Джейсон повернул к нему голову. – Я… Я кажется забил ее битой в этом сне… Или что это вообще было…

Вон присел и измерил рукой пульс медсестры. Ее сердце не билось. В этот момент Джейсон впервые увидел на его лице улыбку.

Через несколько дней после этого инцидента начались полноценные тренировки, на которых, помимо Вона, присутствовал сам Дадзай. Джейсон никогда не видел его вживую и был удивлён, когда застал перед собой немощного старика опиравшегося на хромированную трость. Первые тренировки проходили напротив зеркала, где Джейсон учился управлять лиминалом и пытался лучше понять самого себя: по словам Дадзая, для достижения плато эффективности лиминала необходимо было развить «триаду поглощения», состоявшую из понимания мыслей, мотивов и страхов человека. И для этого в первую очередь нужно было полностью раскрыться перед самим собой, ведь тому, кто хорошо понимает себя, проще понять и других. Джейсон вводил себя в лиминал и проявлял из бессознательного самые глубинные, вытесненные и забытые страхи, наблюдая за тем, как они разворачиваются в обнажении разума смешиваясь с разрозненными воспоминаниями. Он видел себя, умирающего в нищете где-то на задворках Токио. Его руки, охваченные трясучкой, пытались снять с плиты кастрюлю с макаронами, но, как только он приподнял ее, пальцы сами по себе разжали ручки и кастрюля упала, обдавая кипятком его оголенные ступни. Он упал на пол, стоная от боли и растирая обожжённую кожу; возможно, пора было уже покончить с собой. Эти мысли перенесли его к парапету над водосборником, где он стоял, глядя в круглый резервуар воды, и пытался решиться на последний шаг. Но ужас сковывал его: не перед смертью, о которой он ничего не знал кроме обещания покоя, но перед загадочной глубиной, скрывавшейся под темной гладью воды. Джейсон боялся глубины, боялся рек, которые петляли куда-то в неизвестность, боялся конечных остановок, за которыми открывались леса и пустыри: боялся всего того, что выпадало из-под его контроля. Он закрыл глаза. Рука коснулась его плеча, Джейсон открыл глаза и увидел контролера, призывающего покинуть автобус. На заросшей остановке, облагороженной одним лишь мусорным баком, стоял его младший брат Сандзи; он был именно таким, каким Джейсон его запомнил много лет назад – кудрявый, низкорослый и с хитрой ухмылкой на лице.

– Скорее, пойдем купаться!.. – Сандзи схватил его за руку и повел к узкой речке, уходившей крутой петлей за обросшие холмы. – Вода должна быть теплой!.. Такая жара!..