В офисе Оля принесла в мой кабинет нужные бумаги – пару счетов, пару платёжек. Ничего важного и доходного, сплошные расходы – проклятие любого директора. Я их подписала.

Спросила Олю, обеспечена ли доставка после рабочего дня с завода домой наших юристов? Пока корпоративного транспорта у нас не было, Оля вызывала и оплачивала для них такси.

Попросила Олю напомнить мне не опоздать завтра на встречу по согласованию дизайна сайта фирмы. Я не хотела общаться онлайн, мне нужно было поговорить с девушкой-дизайнером лично – не дай бог они мне станут втюхивать какой-нибудь джумловский шаблон малоюзабельной корпоративной визитки, от которых в интернете меня воротит.

Ещё Оля мне сообщила, что у нашего арендодателя (с Дмитрием она знакома не была) из-за неких юридических неувязок по сетям не заключён договор на теплоснабжение здания. Она узнала это от управляющей и подумала, что ведь скоро начинается отопительный сезон. Не надо ли как-то попробовать посодействовать арендодателю в юридическом плане с этим договором, раз мы юридическая фирма? Арендодатель может это оценить. Оля соображала в правильном направлении, молодец.

Я посмотрела на Веру, сидящую тут же в кабинете на диванчике и читающую юридический журнал. Она кивнула и сказала:

– Позвоню сегодня Судницкому, спрошу, в чём там дело.

– Я ещё хотела спросить по отоплению, – начала Оля.

– Спрашивай.

– Вокруг ресепшена все батареи далеко, а у меня за стойкой так и вовсе ни одной нет, они все установлены по наружным стенам. А я там уже сейчас подмерзаю, ещё до холодов. Можно мне туда какой-нибудь обогреватель?

– Конечно можно! – сказала я. – Даже нужно. Нам только простуд на рабочем месте не хватало. Сомов здесь?

– Здесь.

Я подняла трубку телефона внутренней связи.

– Сорок четыре, – подсказала Оля номер.

– Твой день рождения, – сказала я Вере, два раза нажимая кнопку с цифрой четыре. – Сомов, привет! … Тут Оля на тебя жалуется, что мёрзнет без твоего внимания. … А вот не надо так нелепо оправдываться. Лучше купи и привези ей электрический обогреватель. … Нет. … Вот прям завтра и выбери, да. … Я Вере скажу, она тебе сбросит. … На твоё усмотрение, но только такой, чтобы противопожарная инспекция с ним ко мне не привязалась. … Хорошо.

Я положила трубку.

– Всё, будем тебя греть, – сказала я Оле.

– Спасибо. Ещё какие-то распоряжения будут?

– Нет. Спасибо, Оля.

– Может тебя куда-нибудь поесть свозить? – спросила Вера, когда Оля ушла. – Ты ела сегодня?

– А давай возьмём бутылочку сухого вина, сырой картошки, солёного сала и поедем куда-нибудь на Бердский залив и картошку в костре испечём, – сказала я. – Давно печёной картошки не ела.

– Никаких проблем, поехали.

– А как мы там дрова нарубим?

– Не беспокойся, просто веток сухих насобираем, да и всё. В конце концов, можно уголь для мангала в магазине купить.

– Не, ветки лучше.

Через час вокруг нас стояла такая замечательная тишина. Мы, прислонясь спинами к сосне, сидели на циновке, вынутой из багажника самурайки, а перед нами тихо потрескивал костёр, пламени которого в солнечных лучах почти не было видно. Впереди за невысоким обрывом чешуйчато серебрилась вода Бердского залива. Я зажмурила глаза, а солнце ласкало теплом моё лицо. Ни одной мушки или комарика – осень.

– Так хорошо, – сказала я, склонив голову Вере на плечо. – Хоть всю жизнь отсюда не уезжай.

– Картошку когда класть? – спросила Вера.

Я открыла глаза и посмотрела на костёр.

– Рано ещё, пусть побольше прогорит.

– Открыть тебе вино?

Я опять закрыла глаза.

– Сейчас. Давай ещё маленько так посидим.

И мы сидели, и какой-то миг я наверное даже ни о чём не думала, или думала, что если так тихо, и уютно, и хорошо, то жить можно долго-долго. Всегда. Хорошо, тихо… Хорошо, тихо и тепло и если жить долго-долго, то всё понятно…

– Ты хочешь жить всегда? – спросила я.

– Вечно?

"А ведь правда, всегда и вечно, это же синонимы", – подумала я и открыла глаза. Костёр как раз превратился в горку покрытых огоньками и белым пеплом углей.

– Уже можно класть картошку, – сказала я, подняв голову с Вериного плеча. – Я сама. Ты открой вино.

Я дотянулась и подняла с земли прутик. Встала, присела перед костром на корточки и принялась разравнивать угольки. Вынула из пакета несколько небольших картофелин, побросала их на угли и прутиком снова сгребла угольки и горячую золу на серединку, засыпав ими картошку.

– Пять минут и будет готово.

Тем временем Вера взяла бутылку с вином, подошла к багажнику самурайки, достала оттуда какой-то ключ и резким движением отбила у бутылки горлышко. Я даже глазом не успела моргнуть.

– Штопора-то у нас нет, – сказала Вера, видя, как я смотрю на её трюк с бутылкой. Она обтёрла скол салфеткой.

– У нас ведь и ножа нет сало резать, – сообразила я.

– Есть пластмассовый, – улыбнулась Вера. – Справимся.

Когда картошка испеклась, я прутиком выкатила почерневшие картофелины из костра, и сложила в кучку на краешке циновки. Вера поставила рядом пластиковую тарелку с толстыми и неровными ломтиками сала и налила в два стаканчика вина – мне побольше, а себе на самое донышко. Мы уселись, по-турецки скрестив ноги, я положила себе на тарелку картофелину, разломила её пластмассовой белой гнущейся вилкой на несколько частей и, бросив вилку в костёр, чокнулась с Верой стаканчиком и выпила вино. Взяв прямо пальцами картошку, откусила кусочек, стараясь не обжечь губы, потом откусила сала и стала есть. Давно хотела.

Вера тоже взяла с тарелки маленький кусочек картошки:

– Ты прямо не чищенную ешь? – спросила она.

– Угу, – кивнула я. – В этом весь кайф. Всё остальное с картошкой можно сделать и без костра. А картошку, печёную в углях, можно испечь только в углях. Попробуй и запомни вкус. Ни в какой духовке или гриле этот вкус не повторить. Некоторые перед тем, как положить картошку в золу, оборачивают её фольгой. Это можно сделать и дома. Оберни фольгой и сунь в духовку. Будет то же самое.

– Но её и в духовке, без фольги, можно запечь точно так же до обугливания.

– Вера, не ломай мне кайф. Считай меня картофельной фетишисткой. А то сейчас скажешь, что картошку можно и зажигалкой обуглить. Только хардкор, только живой костёр.

– Поняла, – кивнула Вера, что-то вытирая салфеткой у меня на губах, видимо сажу. – Вкусно?

– Угу, – кивнула я, жуя. – Ну, так как на счёт жить всегда? Ты, хитренькая, не ответила.

– А тебе как ответить, лирически или логически?

Я хмыкнула:

– Знаю я эти лирические ответы. Красиво, но ни о чём. После таких ответов, если не пузыри пускать, а подумать, то вопросов ещё больше возникает. Отвечай логически, здесь я хоть поспорить смогу.

Вера съела свой кусочек картошки и спросила:

– Определение жизни знаешь?

– Учили, наверное, по биологии в школе, но я не помню.

– На самом деле, определений много, – сказала Вера. – А если определений много, то обычно это означает, что исчерпывающего определения нет.

– Хоть парочку озвучь для примера.

– Например, жизнь – это способ существования белковых тел.

– Ужас какой, – передёрнула я плечами.

– Или другое. Жизнь – это активная форма существования материи от рождения до смерти.

– Вера, ты специально выбрала такие определения, которые состоят из слов, которые сами все не определены? Что такое существование, что такое белковое тело, что такое рождение, что такое смерть?

– Ну, а что такое жизнь по-твоему? – спросила Вера. – Согласно определениям, ты – белковое тело, существующее от рождения до смерти. Вот твоё существование и есть жизнь. Самурайка, не белковое тело, хоть и существует от создания, которое можно назвать рождением, и до окончания функционирования, которое можно назвать смертью. По первому определения это не жизнь, а по второму жизнь, поскольку есть начало и конец. И такой софистикой можно заниматься бесконечно. Философы и занимаются.