– А ты крещёная? – спросила Вера.

– Да, крещёная.

– Я тоже, – сказала Вера.

– Как?! – удивилась я. Мне такое в голову не могло прийти – Вера крещёная!

– Нас, тактических, в первый год всех крестят.

– И крестики носите?

– При крещении надевают, но потом носить не обязательно. С историей религии знакомят и с канонами православия. Я три молитвы знаю, а среди киборгов есть священники.

– Для этого же в бога нужно верить, обряды соблюдать! – воскликнула я.

– А ты веришь? – спросила Вера.

– А ты встречала верующих людей? – задала я встречный вопрос, так как не знала, как ответить.

– Да. В армии многие крестики носят, крестятся на иконы, молятся.

– Верили они в бога, как думаешь? – не отступала я.

– Ну, раз молились, значит верили. Мама в Рубцовске, когда мы уезжали, перекрестила нас, помнишь? – Я кивнула. – Она верит в бога?

– Наверное, ты права. Раз перекрестила, то, значит, верит, чего бы там ни говорила сама, если спросить, верит или нет. Просто, вера, она по-разному проявляется. Например, для меня православие, это не религиозность, не вера в бога, а, скорее, принадлежность к вере моих предков, единство с моим народом, с его историей, культурой. Звучит избито и высокопарно, но так есть. Если и я православная, и ты, то мы сёстры во Христе.

– Принадлежность к одной вере и единство – это мне понятно и нравится, – сказала Вера. – А как быть с тем, что тебя создал бог, а меня – человек. Получается, человек для меня должен быть богом, но мне так ни разу даже не пытались подать. Наоборот, мне всегда внушали, что хоть я и отличаюсь, но я, прежде всего хомо, т.е. человек, а значит и принадлежу и едина. И душа у меня, значит, есть. Ты согласна?

– Согласна! Мне нравится, что мы сёстры во Христе. А Дмитрий знает, что ты крещёная?

– Нет. Мы на тему веры и религии никогда не разговаривали.

Вскоре мы купили два серебряных крестика и освятили их в церкви. Я так и не спросила Веру, какое имя ей дали при крещении – у неё и так уже было два – Вера и Ритка – и мне не хотелось узнавать ещё и третье. Я его узнала горазда позже.

Восьмого августа исполнился год, как мы с Верой познакомились, и было решено это событие отметить.

– Как будем праздновать? – спросила я. – Есть предложения? Приглашать кого-нибудь будем?

– А кого нам приглашать? – спросила Вера.

– Ну, как кого? Например, твоего любимого Торопова.

– Он не любимый. Просто, с ним удобно. У него оружие есть, а я люблю стрелять. У него квадроцикл есть, а я люблю на квадрике покататься. И он не приставучий. А давай никого не будем звать?

– Все-таки вдвоём?

– Нет, я не это имела ввиду. Давай, пусть нам Торопов пикник организует. У него яхта есть.

– А ты любишь на ней поплавать, да? – рассмеялась я.

– На яхте ходят, а не плавают, – назидательно сказала Вера.

– Что, прям яхта?

– Ну, не как у олигарха, но яхта, да. Метров 8-10 длиной посудина с парусом. Мне понравилась. Чёрная каракатица. Правда, она белая и называется "Арго", как у Тесея. Сдаётся в аренду для прогулок по Обскóму морю всем желающим и самому владельцу тоже, я так понимаю. А кого ещё пригласить? Витя же твой в отъезде, а одному Торопову нас двоих много будет.

– Может, Дмитрия? – спросила я.

– Нет, конечно, – сказала Вера. – Дима и Женя... Ни в коем случае. У тебя что, кроме Вити, знакомых мужчин нет?

– Сергей Игоревич, – смеясь, сказала я.

– Я бы его с удовольствием пригласила, – сказала Вера. – Он ко мне хорошо относится. Но не выходит он из квартиры по состоянию здоровья, сама знаешь.

Я перебрала своих одногруппников, но нет. Ни с кем из парней настолько не дружила, чтобы на яхту приглашать.

– Я Ваню приглашу.

– Что за Ваня? Почему не знаю?

– А это в июне, перед тем, как мы в Рубцовск ездили, ты как раз у Торопова была, наверное, на яхте с ним каталась, а меня Виталя, помнишь, тёть Валин сын – ты его на вокзале видела, пригласил на парад в день их училища, и там я познакомилась с его сослуживцем тоже из войсковой разведки. Ваней зовут.

– Что за училище?

– Военное тут в Академе.

– НВВКУ? Знаю, я там бывала в наше время один раз по обмену опытом.

– Он мне тогда экскурсию после парада устроил. Показал всё, казармы, учебные классы, столовую, кухню – они там водку тогда пили. Скромный такой, здоровый, почти как твой Торопов, номер телефона дал, приглашал сходить куда-нибудь, но я так и не позвонила. Нормально же будет пригласить?

– Думаю, да. Если он тебя помнит, конечно. Это сколько уже времени прошло?

– Помнит, – рассмеялась я. – Я ему поцеловать себя дала. Мне интересно было, как он, такой здоровый, ко мне наклоняться будет.

– И как?

– Он меня поднял.

– А ты знаешь, что на Обскóм море есть остров Тань-Вань? Его ещё Тайванем называют.

– Серьёзно, что ли?

– Тань-Вань, да. Символично получается.

Пикник нам Торопов пообещал устроить одиннадцатого, а восьмого мы были дома вдвоём.

– Вера, прошёл год.

– Да, Танюш, прошёл год.

Вера сидела на диване, а я лежала рядом, пождав ноги и положив голову ей на колени. По телевизору шли новости, но звук был включён настолько тихо, что я не слышала, о чём там говорят. И не хотела слышать.

– Ещё через год я буду твоей ровесницей, а потом стану старше.

– Ты и так старше, – Вера погладила меня по волосам.

– Я не про возраст, я про внешность.

– Года два-три у нас ещё есть, а потом нам придётся сменить квартиру и круг общих знакомых, которые знают нас обеих, и уже тебе стать старшей сестрой, а мне младшей.

– А маму с папой тоже сменить? – мотнула я головой, стряхивая Верину руку.

– Просто, мне придётся больше с ними не встречаться.

– А ты совсем не меняешься? Никогда? – я повернулась на спину и посмотрела вверх, на Верино лицо.

– Меняюсь, но медленнее.

– Насколько медленнее?

– Не знаю, может, раз в пять. Или ещё медленнее. Не знаю. Можно делать макияж, который будет меня взрослить, носить одежду, делающую фигуру бесформенной, сутулиться.

Я села, скрестив по-турецки ноги.

– Ты и так вечно, как Золушка, только сажи на носу и не хватает. И что только Торопов в тебе находит? Зимой и летом одним цветом...

– Я хорошая, – сказала Вера с моими интонациями.

Я невольно хихикнула.

– Ишь ты, какая хитренькая. Это мои слова.

– Что, пойдём спать? – спросила Вера после того, как мы секунд двадцать молча смотрели в еле шепчущий телевизор.

– Не, погоди, – я придержала её за руку. – Я просто задумалась с этим всем – у тебя есть план?

– План чего? – спросила Вера.

– Ну, не знаю. План жизни! Не собираешься же ты вот так до 2067-го года прятаться. Или собираешься? Ведь появляться тебе раньше, чем ты исчезнешь, нельзя. Да это и невозможно с точки зрения даже простой логики. Как тебя будет две?

– Как будто попасть сюда из 2067-го года с точки зрения логики возможно, – задумчиво и как-то безнадёжно проговорила Вера.

Я не знала, что тут сказать. Вера встала и прошлась туда-сюда между креслами.

– Это же абсурд! – остановилась она. – Ну, посуди сама. Например, получается, что любой атом полимера, которые сейчас входит в состав моего скелет, существует одновременно во мне, допустим, вот в этой коленной чашечке, – она хлопнула себя по колену. – И там, где лежит до тех пор, пока его добудут, чтобы пустить на изготовление этой коленной чашечки. А это невозможно. Значит, я оттуда сюда не перемещалась.

Она развела руками.

– Даже если предположить, что это всё происходит в каком-нибудь романе про попаданцев, то переместиться должна была некая моя нематериальная сущность и тут в кого-нибудь вселиться, но опять проблема – откуда здесь нашёлся для вселения киборг? Вот вселилась бы эта сущность в тебя и никаких проблем – фонтанируй креативом, описывая, как киборг Ритка невольно превращается в человека Таню, так нет же, в меня вселилась, в ту, которой здесь не было и ещё сорок лет не будет. Это в алформации всё хорошо – там прошлое, настоящее и будущее существует одновременно, только я не знаю как. Не учили нас этому.