Отбросив неприятное ощущение, пробежавшее по спине от этой мысли, Шин решил: хотят смотреть – пусть смотрят, он пришел за возможностью, отвлекаться на мелочи было уже глупо.

То, что называла Фима рециркулятором, выглядело как машина для пыток, состоящая из одного кресла с креплениями на подлокотниках (эта часть пугала больше всего) и десятка свисающих с потолка механических рук с непонятными насадками, больше всего напоминающих иглы. Шин ощутил приступ легкой дрожи, которая постепенно усиливалась против его воли, конечности похолодели, невольно он замер на месте.

– Уверены в принятом решении? – раздался голос слева настолько неожиданно, что Шин шарахнулся от него в противоположную сторону. Мозг судорожно отдавал команды бежать и скрываться как можно быстрее, титаническими усилиями Шин их игнорировал.

У дверей стояла очередная очень похожая на остальных светловолосая девушка в зеленой форме, улыбаясь, как положено персоналу, и не проявляла никакого участия, задавая свои вопросы по протоколу. В чем Шин был уверен, но эта уверенность в её безразличии не убавляла накатившего страха.

– Зачем спрашивать? – неуверенно решился уточнить Шин.

– Процедура довольно… неприятная, – с заминкой ответила ему сотрудница, переводя взгляд с него на аппарат, и ответом на вопрос её фраза не являлась. Шин взглянул по направлению её взгляда снова, отчего лучше ему не стало: вязкая слюна собиралась в горле, попытка заговорить привела к тому, что разговор оказался очень сложным действием.

– Это и есть рециркулятор? – спросил он сипло. Смотреть в ту сторону больше не хотелось. Тем более как-то контактировать с этим пыточным агрегатом.

– Не совсем. Скорее выводное устройство от него. Рециркулятор – это большая и сложная система, чтобы уместить её в одной комнате, – ответила девушка с той же несменяемой вежливой улыбкой, выражение лица практически не менялось, за исключением нескольких незначительных движений губ, уголки которых изредка чередовали степени своего подъёма, чтобы не вызывать отторжения.

Только эта запрограммированная вежливость не помогала Шину бороться с его внезапной, но совершенно обоснованной нервозностью. Слова всех, кто отговаривал его, всплыли в голове один за одним.

– Ну что, начнем? – сотрудница приподняла руку, указывая в сторону кресла. Шин сделал один маленький шаг в ту сторону, хотя хотел – в противоположную. Он не мог понять: что именно вызывало в нем такую панику? Быть может, внешний вид аппарата или тот факт, что этот момент, наконец, настал. Вот он, момент, в котором Шин узнает, насколько были обоснованными слова тех, кто говорил ему отказаться от затеи в самом начале, насколько важен достаточно большой процент совместимости, чтобы пройти этот этап. Быть может, это беспокоило его больше всего.

Тот факт, что он может не справиться с задачей. Что его обычный органический организм не выдержит подобной нагрузки.

Шин понятия не имел, о каких именно нагрузках идет речь: что случится, что может случиться или что никогда не произойдет.

Он шагнул ещё немного вперед.

– Вы всегда можете отказаться, – продолжала девушка. – Это не проблема.

Шин не был с ней согласен. Это была проблема. Его проблема. С которой он должен был разобраться, и отказ не был ключом к её разрешению. Но была ли излишняя уверенность ключом к выходу из этого лабиринта?

Девушка в светло-зеленом застегивала крепления на руках и ногах с оперативной точностью. Изнутри они были мягкими, а снаружи выглядели крепкими. Шина продолжало трясти, а, впрочем, начало ещё больше – в разы сильнее, он ощущал, будто бы дрожь начинается из самого нутра, распространяясь по сторонам как чертова лавина, зубы стучали, словно он уже был под лавиной. Погребен внизу и ждал помощи, которая никогда не придет.

– Зачем это? – спросил Шин шепотом, чтобы не было слышно, как дрожит голос. Но слышно было.

Девушка обладала отличным слухом, потому что она ответила:

– Как я уже говорила, процедура не самая приятная, поэтому необходимы меры безопасности. Не волнуйтесь. Всё будет в порядке.

Она взялась за одну из механических рук, активируя легким прикосновением, пододвинула ближе к креплениям на запястьях Шина. От касания он ощутил легкую боль, но, когда манипулятор, обнаружив необходимую цель, вонзил что-то острое в его руку, обхватывая металлическим захватом запястье целиком, Шин осознал, что первая боль была больше воображаемой, чем настоящей. Он понятия не имел, что было там внутри, но очень хотел уйти. Уже сейчас. Хотел, но понимал, что не может.

Он сам это выбрал, в конце концов.

Вторая такая же игла вонзилась в другое запястье с болью чуть меньшей, вероятно потому что эту Шин уже ожидал. Ещё несколько рук манипулятора уже без игл были закреплены сотрудницей в других местах: два кольца на голенях, и одна, самая крупная, имела два отдельных провода с присосками, которые девушка закрепила на уровне висков Шина.

– Я бы посоветовала закрыть глаза, – мягким тоном произнесла сотрудница, Шин решил ее послушаться.

С закрытыми глазами лучше не стало, его трясло точно так же, как и до этого, он слышал, как громко стучит сердце в груди, как пульсирует в висках, как пульс отдает в кончики пальцев, и не представлял, что именно происходит вокруг. Из-за этого непонимания Шин попытался снова открыть глаза, но понял, что не может этого сделать. Попробовав пошевелить рукой, также понял, что не может и этого. Хотел было открыть рот и спросить, что происходит, но ни один мускул не двигался.

Он попытался вздохнуть. И не смог.

– Мы начинаем, – услышал он голос девушки, доносившийся словно издалека.

В груди горело от недостатка кислорода, сознание затопила паника, Шин попытался сделать хоть что-нибудь. Снова и снова пробовал заставить хоть какой-нибудь мускул зашевелиться, но ничего не происходило.

Внезапный механический гул в ушах слился с ощущением чего-то ползущего прямо внутри сосудов, боль разлилась следом – жгучая, тянущая, хуже, чем недостаток кислорода. Хотелось кричать, просить о помощи, но это было невозможно – никто не слышал его мыслей. Шин не мог двигаться, говорить, дышать, сознание постепенно оставляло его один на один с болью, темнотой и безысходностью.

На фоне этого он уловил короткую мысль: “Это и есть смерть?”, с которой почти мгновенно успел смириться, прежде чем и она утонула в водовороте агонии.

Он не умер.

Хотя Шину и показалось на мгновение, что всё закончилось, жизнь закончилась, он остался в этом мире. По крайней мере, физически. Сознание отключилось от болевого шока, но его физическое тело осталось в живых.

От девушки в светло-зеленом он узнал, что прошло небольшое количество времени, хотя она не уточняла: формулировка, которую она использовала прозвучала излишне профессионально-холодно – “не превышает допустимые рамки”.

Потеря сознания должна быть кратковременной, это Шин выудил и из своих минимальных медицинских познаний, иначе это уже не потеря сознания, что в данном случае означало – с его мозгом всё в порядке. Достаточно в порядке, чтобы не беспокоиться о последствиях.

С пробуждением ему не стало лучше. Те ползающие внутри сосудов ощущения остались даже после отсоединения манипуляторов, словно кто-то насыпал песка прямо в кровь, впрочем, может, так и было.

– Состояние стабильно, – продолжала девушка, дружелюбно улыбаясь. – Как вы себя чувствуете?

– Лучше некуда, – хриплым, плохо слушающимся голосом попытался пошутить Шин. Его шутку восприняли серьезно, кажется, сотрудница и вовсе не понимала шуток – кивнула с непроницаемым лицом, отстегивая крепления, дежурно ответила:

– В таком случае, вы можете идти.

Шин не был уверен в том, что действительно может. Он отставил одну ногу чуть дальше, затем подвигал второй: мышцы работали так, словно не было никакого момента с неподвижностью до этого. Пошевелив руками, он убедился, что и они прекрасно слушаются. Первая попытка подняться вышла не слишком удачной – Шин оперся на подлокотники кресла, но руки дрогнули, он рухнул обратно, ощущая накатывающий приступ тошноты. Девушка его придержала. Вторая прошла успешнее: на этот раз Шин смог подняться и сделать несколько шагов, но тошнота никуда не делась, как и ощущение песка в крови – ужасное противное ощущение, которое хотелось сбросить с себя, словно ползущих насекомых, но оно никуда не девалось, сколько бы он не пытался.