Нас было трое друзей: я, Злат и Мирогнев. Последний уж очень змеицу не любил, пытался все на нее другу глаза открыть. Закончилось все печально: обнаружил их в спальне Мирко. Рава, дело ясное, в слезы: чести девичьей ее злыдень лишил, снасильничал и как она теперь милому Злату в глаза смотреть будет. Вот не было только той чести у нее, ни девичей, ни какой другой. Если Полоз бесится, сила может его выйти из — под контроля… Короче, стал статуей наш Мирко. Раванна, ясное дело, глаза закрыла. Как при таком горе — то не забыла — второй вопрос. Я после этого уже понял, что подозрительно это: да, молодые мы тогда дураки были, но вышли уже из возраста, чтобы понравившуюся девчонку за косы дергать. Если говорил Мирко, что ему Рава не нравилась, то правда она ему не нравилась, а не как та врала, что прохода ей не давал и лапал.
Постепенно эта дама стала избавляться от тех, кто видел ее скрытую гнилую суть. Меня минула чаша сия только потому, что я во дворе не отсвечивал, сидел в башне и о ней особо не распространялся. Прибрала окончательно Злата к рукам, окрутила. Невинность поруганную из себя разыграла так, что даже царица ей поверила, хоть порошок от зачатия ей в питье добавлять и не перестала.
Если коротко, то в первую брачную ночь молодоженов кто — то усыпил стражников и открыл дверь армии Загорья. Ламию — в темницу, Злата чуть сама нежно любимая супруга чуть не заколола. То ли его спасло, что кинжал соскользнул, то ли то, что спит чутко. До последнего, как сейчас говорит, он идиотом был: считая, что враги хотя убить Раванну, заслонить ту пытался, уговорить, чтобы бежала, а та только смеялась. Оказалось, что силой магической та Злату равна, только владеет любовной магией. У нас не в чести она…Не то, чтобы кто — то, если хочет, не сможет ей пользоваться, просто считается…неприличным что ли. С малых лет в голову вкладывают, что или тебя любят каким ты есть или это не твой змей, ищи другого. Ну, и дочка тогдашнего короля, ясное дело, а если дочка, а муж умирает, то наша королева, стало быть…
Не знал, что могу прикинуться, что ей очарован, когда та в башню мою явилась и спросила хочу я новым господам служить или за Златом отправиться в сырые подземелья. Ясное дело, что челяди сказали, что помер Полоз, но они то ли эксперименты какие — то ставить хотели над ними с помощью своих магов, то ли еще чего. Я,честно говоря, так и не понял. Скажу коротко: удушил гадину шелковой подушкой, и не жалею ничуть. Сожалею только, что довольно долго ждать пришлось, чтобы она стыд и осторожность всяческие при мне потеряла. Ну, а дальше, как в каждой авантюрной истории: Злата и Ламию из тюрьмы с верными змеями вытащил, загорцев выкинули из дворца… — Свет поежился, опустив подробности: загорцы пытались ерепениться и требовали дань, чтобы не заявлять права на трон. Злат с потемневшим лицом приказал заказать несколько сосудов, заполнить те розовым маслом, разрубить на части тело Раванны и отправить «дань». Королю же — особый подарок: голову дочери в сосуде, полным змеиного яда.
— Шрам у него внизу, по косой мышце. Чуть ниже бы прицелилась — кастрировала. Он предпочитает его иллюзорными чарами скрывать, чтобы о глупости ничего не напоминало, как сам говорит… — закончил рассказ Свет, опуская подробности кровопролитной войны и то с какой жесткостью и даже жестокостью карал Полоз захватчиков. Сказать было нечего — за горами одно его имя навеивало ужас на сына того самого правителя, да и простого люда. Никто не смел больше к ним сунуться, но по мнению Света эти времена взбаламутили и выплеснули на поверхность души все самое темное, что было в его друге.
— Темнеют? — переспросила Еся, — не знаю… не замечала. — Да и когда заметить — то, не часто на себя в зеркало то глядела. Всегда вовсе думала, что глаза у нее бледно серые. Дома то зеркало было одно и то бронзовый диск полированный. В нем особо глаза то не разглядишь. А в речку глядеться — так там и вовсе цвета то искажались. Уже в замке Еся обнаружила, что глаза у нее все же больше синие, нежели серые, когда платье ей дали померить в цвет…
Но Свет уже перевел тему, и Еся вся во слух обратилась. И чем больше рассказывал господин главный придворный маг, тем сильнее поднимались волосы на затылке.
Конечно, про распри с Загорьем Еся уже знала. Но учитель истории лишь мельком упомянал, что с теми был конфликт в недавнем прошлом, потому и отношения до сих пор мягко говоря натянуты… Но чтоб настолько дела обстояли, Есенья и не думала.
К концу рассказа Светова Есенья сидела перед ним белее полотна. Только губы аллели, искусанные.
Поняв, что рассказ окончен, она потянулась к оставленному прежде бокалу с крепленым вином и выпила его почти что залпом. ЗАкашлялась, от чего на глазах слезы выступили… Как относиться ко всему этому? Сложно осознать… Его предали. Жестоко растоптали сердце и свергли с престола. Сложно было передать словами, в каком ужасе пребывала девушка.
— Честно говоря, я даже и не знаю, что сказать, — все же выдавила Еся, глядя куда — то в пустоту перед собой. — Это все… это все просто ужасно.
Перед глазами так и стояла картина, как Злата и матушку красивую утонченную Ламию в темницы ведут, где сырость, мрак и зловоние. Можно ли разве их в такие условия? Даже в мыслях выглядело до ужасающего странно. Не могла Еся поверить, что такое могло случиться.
— Поэтому он браслет зачаровал? Чтобы больше таких ошибок не случилось? И печати эти наложил с условиями…
Холодок понемногу отступал. В душе стало муторно — пусто и очень захотелось еще вина, после которого в груди разливалось блаженное тепло. Еся даже на бутыль открытую глянула, да вовремя спохватилась. Негоже как — то…
— Поэтому — кивнул маг, подливая девушке вина. Бутылка закончилась, но чтобы во дворце вина не было…такого на своей памяти свет не помнит, тем более, что у него несанкционированный доступ и на кухню и в погреб. Верховный пошарил требовательно рукой в стенке — самобранке и явил государыне земляничный спотыкач. Пилось это коварство как водичка, но вот передвигаться после него было весьма затруднительно. Маг смутился, попробовал отыскать что — то другое, но нащупал только бутыль с крепленым малиновым вином и баранью оленью ногу. Пожал плечами: не пропадать же добру, вытащил из — за пояса охотничий кинжал, отрыл среди свитков тарелку, нарезал оленину тонкими ломтиками.
— Три печати, три условия, три камня драгоценных— кивнул Свет, подозрительно принюхиваясь к земляничной прелести. Посмотрел на девушку, вздохнул и налил той коварной жидкости: если что, дотащит, правда как — то ей пить одной… На крайний случай в змеином крыле дворца переночует. Превращаться не в полнолуние больновато, конечно, но не критично, а Есенью запрет в башне своим магическим ключом.
— Аквамарин — символ чистых помыслов и самопожертвования. Чтобы пара была готова жизнь друг за друга отдать и не на словах, а на деле: первая печать. — маг ткнул в первый арнамент на браслете, в завитушках которого блестел вышепомянутый камешек. Нужно было начинать, пожалуй, с малинового, хотя что с того, что с этого вынесет. С другой стороны, Злату плевать, что он его жену спаивает, а после такой истории не выпить никак нельзя.
— Оленину ешь…те. Без закуски, боюсь, будем вдвоем слюни пускать на стол, кровать… Короче, на любое место, на котором окажемся — махнул рукой маг, слегка поморщившись: ох уж это панибратство с царевичем, которое позволяло ему спокойно называть каждого придворного на «ты» при желании. Чтобы не ломать голову об этикет кого он там ниже, а кого выше так и делал. Наги чуть ли не дым из ушей и пускали и явно хотели прикончить выскочку, но, во — первых, руки коротки, а во — вторых, прикончить означало войти в немилость правителя.
Вторая печать из яшмы. Часто принято украшения с этим камнем друзьям дарить. Жена — не только та, с которой в постели хорошо, но и та, с которой ты можешь забыть о времени просто заболтавшись о какой — нибудь ерунде, а то и вообще сидеть рядышком и молчать. Та, о комфорте и самочувствии которой ты думаешь и та, которая также думает о тебе.
