Словно это не он, лежа под маской и закрывая внезапно потяжелевшие глаза, думал, что через мгновение, наконец, снова увидит родителей…

Только Вера, видимо, не поверила. Ни сорвавшимся с губ словам, ни нарочно безмятежному выражению лица, ни застывшей в уголках губ улыбке.

Она держалась, не хотела плакать вновь…

Только горячие слезы не спрашивали разрешения. Они ручьями потекли из глаз, обжигая бледные щеки. Вера глухо всхлипнула, заглянула в глаза напротив и не выдержала — упала в раскрытые объятия. Уткнулась лицом, спрятанном в ладонях, в мужскую грудь. Сильные руки обняли ее, вжимая в тело и укрывая от всего мира. Того, который может причинить столько боли…

— Вер… Вера, не плачь, пожалуйста, — Ваня шептал на ухо, поглаживая напряженную спину. — Ты мне сердце рвешь, воробышек. Все в прошлом, все хорошо. Вер, родная… — ласкал ладонями волосы, спускался вниз по спине — аккуратно, касаясь позвонков лишь кончиками пальцев.

— Мне жаль. Мне очень жаль, Ванюш… Твои родители… и ты… и они. Это все так ужасно…

— Все в прошлом, слышишь меня? — Иван немного сдвинулся, обхватил ладонями заплаканное лицо и приподнял его. Он был спокоен и решителен. — Оно было — твое и мое прошлое — и его не изменить. Но больше такого не повторится. Я тебе обещаю, — он медленно провел большими пальцами по коже, стирая слезы, и шепнул. — Теперь я тоже голый, Вер. Понимаешь?

Она кивнула. Смотрела на него широко раскрытыми глазами, поддалась чуть влево навстречу ладони. Прикрыла глаза и медленно вздохнула.

А Иван наблюдал на ней — такой беззащитной и безумно красивой. С чуть покрасневшим кончиком носа, опухшими глазами с длинными слипшимися ресницами. С острыми выступающими скулами и приоткрытыми губами — немного бледными, как и все лицо.

Вера словно почувствовала его взгляд — обволакивающий, густой. Задышала сначала часто, а потом и вовсе перестала. Медленно подняла глаза, нашла своим взглядом его, сглотнув, опустила на губы. А потом приблизилась и, кажется, даже привстала на носочки — чтобы быть еще ближе.

Это сложно было назвать поцелуем.

Вера зажмурилась, на мгновение прикоснулась холодными губами мужских губ и глубоко задышала. Словно до этого находилась под водой.

Непозволительно глубоко… Непозволительно долго…

А Ваня замер. Видя приближение девушки, замечая ее взгляд, прожигающий его губы, он не мог не догадаться, что будет дальше. Он ждал этого уже очень давно. Поэтому, когда воробышек приблизилась, осмелилась, коснулась его, поцеловала, он не смог найти в себе силы остановить ее. Принял поцелуй, крепко сжимая хрупкие предплечья.

Сдерживал скорее не ее, а себя. Чтобы не сорваться, чтобы не смять желанные губы напором, чтобы не поглотить своей страстью доверившееся ему тело.

Один поцелуй… Один невинный поцелуй, а он сгорел.

Заживо…

В пепел…

А потому и оттолкнуть Веру ему было сложно.

До скрежета в зубах не хотелось, но и до этого же скрежета было правильно.

— Не нужно, Вер, — Ваня мягко сжал плечи, чуть отстранил ее от себя и опустил голову, заглядывая в непонимающие глаза.

— Что?..

— Нет, ты не подумай. Я… Черт, — объяснить было трудно. Особенно, когда свое же тело подводило, рвалось к ней. Он сглотнул, покачал головой. — Так, не нужно. Из жалости.

— Но я…

Вера хотела ответить, но Ваня перебил. Еще раз взглянул на нее и, убедившись в правильности своего поступка, сделал шаг назад, отрезая самому себе последнюю, связывающую их сейчас ниточку, чтобы не сорваться.

— Я вижу по твоим глазам, Вер. У тебя все написано на лице, и мне кажется, я даже слышу, о чем ты думаешь… — Воронов усмехнулся, покачал головой. — Не жалей меня. Я взрослый мальчик. И целовать из жалости тоже не нужно. Может быть потом, если захочешь, конечно… Но не так, не сейчас.

Вера долго смотрела на стоящего перед ней мужчину. Молчала, дышала рывками. Кажется, и сейчас Ваня понял ее без слов. Она же открылась ему и душой, и телом. Получается сама себя… предложила, а теперь…

Румянец медленно покрыл ее щеки, коснулся шеи. Вера смутилась и опустила голову. Тонкие пальцы снова начали теребить пуговицы. Ваня притянул к себе, обнял.

— Все хорошо, Вер. Не думай ни о чем, ладно? Все правильно, — опустил подбородок на ее макушку. Почувствовал теплое дыхание на своей мокрой от женских слез груди.

— Я часто думаю, Вань… Почему ты? За что тебе досталось такое наказание, как я?

— За все мои грехи, видимо, — Воронов усмехнулся. Помолчал немного. — Ты мое счастье, Вер. Мое абсолютное, безграничное счастье, воробышек.

Сказал честно, не ожидая ответа.

Его и не было.

Лишь руки, обнимающие его, сжались сильнее.

Ночь было долгой.

Они разошлись далеко за полночь. Каждый в свою комнату. И спрятались за закрытыми дверями.

Щенок, преданно дежуривший у порога во время долгого разговора, проследил взглядом за тем, как хозяева скрылись в спальнях, и, довольно рыкнув, устало зашагал на кухню. Вернулся в Ванину спальню спустя десяток минут. Тихо протопал лапами по паркету и также тихо прилег у ног Воронова, который сидел прямо на полу у раскрытого балкона.

— Это входит в привычку, малыш, — Ваня посмотрел на щенка, — встречаться здесь с тобой глубокой ночью. Странно, не находишь? — собака рыкнула и положила мокрую от воды мордочку на лапы. — И мне так кажется. А еще странно то, что я разговариваю с собакой. Мда…

Щенок молчал, Ваня тоже.

Информация, обрушившаяся на него, сбивала с ног. Она словно цунами, прошлась по раскрытой душе и смела все вокруг. Теперь по кирпичику, по маленькому камушку, складывая правильно подобранные доски, нужно восстанавливать ее снова. С самого начала. А еще восстанавливать ее душу…

— Я ее люблю, малыш. Ты знал это? Я и сам не знал. А за эти дни понял, прозрел будто. Я же дышу ею. Ее воздухом, ее запахом… Не вижу целый день и понимаю, что задыхаюсь. А только войду в квартиру, увижу, вдохну и легкие снова наполняются кислородом. И я живу… Я люблю ее. И даже не могу сказать об этом, признаться… Черт, я как мальчишка сейчас, — Ваня усмехнулся, провел ладонью по волосам. — Я боюсь, что она испугается. Хочу, чтобы сама, понимаешь? Чтобы доверилась, чтобы поверила… Чтобы сама сделала первый шаг. Не потому что я не могу или не хочу, нет. Я думаю так будет правильнее, когда не давят, а идут туда куда тянет сердце. Я хочу, чтобы она снова оставила дверь открытой…

Собака подняла мордочку, долго смотрела куда-то вдаль, в темную непроглядную ночь, а потом придвинулась ближе и уткнулась носом в мужское бедро.

— Оказывается любить может быть больно. Но я бы не хотел, чтобы эта боль прекращалась.

Они разошлись спустя час. Дружок упрямо отказался ложиться в Ваниной спальне, снова ушел на кухню.

Но утром Ваня его там не нашел.

Проворочавшись в кровати до самого рассвета, Воронов поднялся около пяти утра. Немного позанимался, просмотрел почту и ответил на письма. Выпил кофе и пролистал новости. Ближе к половине седьмого решил изучить бумаги, оставшиеся в сумке на банкетке.

Там, в прихожей, Ваня и увидел щенка, мирно спавшего у самого порога.

Маленький, скрученный в клубочек, подтянув под себя лапки и спрятав мордочку в шерсти, он охранял свою семью.

Ваня присел на корточки, аккуратно поднял Дружка на руки и отнес в гостиную. Уложил на диван и ушел на кухню, оставив поцелуй на холке.

Веру будить не хотелось. А сделать приятное, да.

Воронов приготовил завтрак, еще раз нажал на кнопку кофемашины, чтобы сделать ее любимый — с молоком — и потянулся к шкафу за чашками.

— Доброе утро.

Вера вошла очень тихо и застыла у порога. Иван обернулся, улыбнулся ей и кивнул на стол.

— Кофе будет готов через минуту. А вот завтрак уже на столе.

— Красиво очень. И пахнет вкусно… — Вера мазнула взглядом по столу и вернула его на Ваню. — Ты еще не на работе, — то ли спросила, то ли просто констатировала факт.