Если Вера решила уехать — он успел попрощаться.

Севара — «Если бы любовь была такой»

Весь следующий день Иван пребывал в каком-то отрешенном спокойствии.

Надежд на то, что Вера останется, не было. Они разбились о закрытую дверь, ставшую для них обоих маяком, ведущим одинокие корабли к пристани и дающим надежду.

За все время, пока Вера жила у Воронова, он ни разу не вошел в ее комнату, не переступил порог раскрытой настежь двери. Максимум, что он мог позволить себе — бросить быстрый смущенный взгляд, проходя ночью по темному коридору. У нее никогда не горел ночник, но всегда были раскрыты шторы. Свет звезд попадал в комнату, опускаясь на поверхности бесцветными бликами. Даже ночью, засыпая, она смотрела на звезды.

За эти дни у Вани было время подумать, а еще понять, где он ошибся. Осознание же не принесло облегчения.

С Верой нельзя было так.

Еще в их первую встречу Иван сказал, что ненавидит ложь, а потом солгал, глядя ей в глаза. И делал это на протяжении долгих дней. Чтобы он не чувствовал, какие бы мотивы и благие намерения не закладывал в свое молчание, но ей нельзя было лгать.

Он только-только смог преодолеть несколько ступеней на длинной лестнице, ведущей к ее доверию, а потом без разбега и подготовки рухнул вниз.

Вера, наконец, была свободна, она вернула свою жизнь. И Ване теперь в ней не было места, сколько бы еще звезд он не просил показать.

Тишина, встретившая его в квартире, уже не пугала — все возвращалось на круги своя.

Иван захлопнул дверь, поставил сумку на тумбу, а потом устало прислонился плечом к стене. Громко выдохнул и на миг прикрыл глаза. Хотелось открыть их и снова увидеть ее, стоящую у дверей кухни с забавным пучком на голове. Услышать тихое «привет», улыбнуться, а потом еще раз, когда на женских щеках проступит смущенный румянец.

Картинка в голове была такой реалистичной, а желание таким сильным, что, открыв глаза, Ваня не сдержался.

— Вер? — позвал тихо и обреченно покачал головой, услышав в ответ тишину. Оглушающую, щемящую сердце и разрывающую душу.

— Дурак, — он выдохнул в темноту, обзывая себя, и присел на банкетку, чтобы снять обувь.

Тишина была такой звенящей, что Воронов слышал звук собственного сердца, бьющегося в груди — рвано, с перерывами, толчками гоняющего кровь по венам. Но неровный бит нарушил другой звук, неожиданный, но приятный, заставивший ноющее сердце забиться сильнее.

По паркету медленно и устало шел щенок.

Тихо переставляя лапы, он приближался к замершему Ивану. Дружок подошел ближе, поднял мордочку и кольнул хозяина влажным взглядом. Присел рядом и ткнулся холодным носом в голень.

— Но, почему?.. — Ваня сглотнул. — Она здесь? Эй, малыш. Она здесь?

Ваня спрашивал, а щенок упрямо толкал носом в мужскую ногу. Поднялся на лапы и ткнул в бедро. Ваня встал, посмотрел вглубь квартиры, но Веры не было заметно. В комнатах царила тишина и темнота. Собака толкнула под колени, ниже — по голени… Молча просила ступить дальше.

Ваня прошел по коридору, мельком заглянул на кухню, в Верину спальню. За ним следом по пятам следовал щенок. Обессиленно, но упрямо. Внезапно мужского затылка коснулась волна холода, по позвоночнику пробежали неприятные мурашки. Тело будто интуитивно готовилось к чему-то плохому, в крови бесчинствовал адреналин. Ваня сглотнул.

Вера была в гостиной.

Стояла спиной к двери, лицом к ночному городу. Молчала, обхватив себя за предплечья. Иван шагнул в комнату, чуть притормозил, чтобы пропустить вперед щенка, но тот остался в коридоре и прилег у двери, оставляя хозяев наедине.

Ваня оглянулся, пытаясь в темноте, подсвечиваемой лишь луной, рассмотреть хоть что-то. Что-то, что даст подсказку. Но ничего странного Воронов не заметил: идеальный, впрочем, как и всегда порядок, Верины книги, ровной стопкой лежащие на столе, чашка кофе, явно остывшего, но отчего-то все еще полная.

— Вер, — он почти прошептал, но был уверен — она услышала. В ответ чуть повела головой, опустила плечи и тихо выдохнула.

— Я никогда не верила в карму, загробный мир и суеверия. Я же ученый… Факты — вот мой ориентир. Но я всегда считала, что, совершая любой поступок, он вернется обратно. Делая кому-то плохо, в итоге плохо будет тебе. Совершая добро, получишь добро в ответ. Но я была маленькой и глупой. А еще очень наивной, Вань… Совершая преступление, ты не всегда будешь наказан.

Вера не обернулась. Говорила не громко, но четко и равнодушно спокойно. Отрешенно и пугающе. От ее голоса становилось холодно. Каждое слово взрывалось в оглушительной тишине, раздражая и без того воспаленный от напряжения и беспокойства мозг. Ваня задержал дыхание и до боли сжал зубы.

— Ты знаешь, что можно сделать с человеком, который не может дать тебе отпор? Который намного слабее тебя или и вовсе барахтается в бессознательном состоянии под действием лекарств? С ним можно делать все. Все, что захочется… — Верин голос притих, она вдохнула еще раз и подняла голову к небу. Около минуты рассматривала сияющие в темноте звезды. — Я кое-что уяснила, когда поняла, что отчим не выпустит меня из больницы. Проще подчиниться. Чтобы не мучиться от боли из-за сломанных ребер, лежа в изоляторе. Больно было и без этого… А еще, когда подчиняешься, им становится скучно.

Вера горько усмехнулась, покачала головой.

Ване казалось, что вслед за страшными признаниями наружу вырвутся слезы, но девушка не плакала. Дышала, делая глубокие вдохи, чуть дрожала, но в остальном была пугающе спокойна. Воронов сглотнул и медленно разжал руки, напряженно сложенные в кулаки. Пытался сдерживать себя. Но с каждым ее словом делать это было все сложнее…

— Пять лет — это очень долго. Это целая маленькая жизнь. За пять лет ребенок рождается, учится ходить, разговаривать, становится самостоятельным человеком. Личностью… За пять лет я… — она запнулась, развернулась и вскинула взгляд на Ваню. Посмотрела своими когда-то безгранично глубокими голубыми омутами, сейчас абсолютно сухими и безжизненными. — Знаешь, что самое интересное? Все закрывали глаза! Все, кто знал, что я не сумасшедшая. Отчиму всегда было выгодно, чтобы я жила. Из-за денег, я рассказывала. Поэтому он постоянно пополнял карманы санитаров и врачей. А они в ответ старались его не разочаровывать… Следили за мной ежечасно. И днем и ночью. Я хотела сломать систему. Не вышло… Только хуже становилось. Изолятор на неделю, две, месяц, бесконечные сеансы у психиатров… Всюду можно жить, только не всюду получается.

Вера снова обхватила себя руками и присела на край дивана.

— Там работала одна санитарка. Старенькая женщина. Добрая. Она мне помогала. Однажды заметила под бортиком унитаза прилипшую таблетку, которыми меня пичкали. Взглянула на меня, снова на таблетку… Не знаю, что она увидела в тот момент, но через минуту подошла и нажала на кнопку слива. Молча, не говоря мне ни слова, — Вера отрешенно прокручивала в пальцах пуговицу от кофты, не поднимая глаза на Ваню. Иногда ненадолго замолкала. — Я еще очень долго боялась. Не могла спать, есть. Все ждала, когда же за мной придут. И тогда я бы уже не выдержала, я это точно знаю. Мой мозг, наконец, сдался бы. И комету я бы не увидела… Но эта женщина никому не рассказала, что я не принимаю лекарства. Она пришла ко мне через три дня и расчесала волосы. Представляешь? Как в детстве делала это мама. Чесала и тихонько рассказывала какие-то истории. А в конце приговаривала, что я умная, красивая, обязательно оттуда выберусь… — темноту нарушил блик от упавшего света луны на перламутр пуговицы. Вера заметила это, усмехнулась. — Я ее любила. Она помогла мне сбежать. У нее же я и ночевала.

Ване безумно сильно хотелось подойти к Вере, обнять так крепко, как только сможет, вжать в грудь и закрыть от всех бед за широкой спиной. Но сейчас она была как никогда далека от него. Открыта, честна, но предельно далека.

Вера вздохнула, отпустила пуговицу и положила ладони на край дивана. Ваня перевел взгляд на тонкие кисти и до белых точек в глазах прикрыл веки, заметив, как женские руки вцепились в тканевую обивку.