Иван повернулся, не без труда протолкнул вниз сковавший горло ком. Вера смотрела на небо и часто моргала — старалась не заплакать. Крылья тонкого носа трепетали, подбородок сотрясала мелкая дрожь.

Ваня протянул руки, накрыл ими холодные ладошки, чуть сжал их.

— Мама любила тебя не за достижения и уникальный ум. Она любила, потому что ты — это ты. Так любят родители. Так выглядит настоящая любовь.

Ее глаза блестели, когда Ваня развел в стороны свои руки и молча подставил плечо. Ее ладони подрагивали, когда она медленно отрывала пальцы от ограждения. Ее дыхание замерло, когда щека коснулась обтянутой в черное мужской груди.

— Я очень скучаю по ней, Вань. Очень-очень, — Вера шептала, спрятавшись в крепких объятиях от всего мира.

— Я знаю, воробышек. Знаю.

Ваня обхватил ее тело руками, ладонью зарылся в разбросанные по плечам волосы. Пальцы путались в густых прядях, грудь сдавливало от бушующих внутри эмоций, но Иван лишь крепче прижимал девушку к себе.

Они стояли — два тела, слившиеся воедино, вросшие корнями друг в друга — под куполом темного неба с россыпью ярких звезд. Дышали в унисон: он в темную макушку, она в горячую, напряженную грудь.

Пока Вера не нарушила затянувшееся, но уютное для обоих молчание.

— Ваня, кажется что-то не так, — отлипла от груди и попыталась вырваться из объятий.

Воронов лишь промычал в ответ.

— Ммм, ты, о чем?

— Определенно, что-то не так. Ты не чувствуешь?

Ваня хотел рассказать ей, что чувствовал: раздирающую грудь нежность, трепет от одного только прикосновения, счастье, безмятежность. А еще до противного вспотевшие ладони, болезненные удары сердца, отбивающего бешеный бит и огромные количества мчащихся в крови гормонов.

Но этого он сказать не мог, поэтому промолчал. А Вера продолжала вырываться.

— Вань, Ванечка, ну же, отпусти, — и сказать хотелось, что не отпустит, но прав на это у него не было. Поэтому руки плавно скользнули вдоль тела.

Вера подняла голову вверх, улыбнулась счастливо и только тогда Ваня заметил мелкие капли на ее лице.

Начинался дождь.

Воронов усмехнулся, покачал головой и достал из кармана телефон.

— Итого, один час сорок пять минут и семнадцать секунд опоздания, — спрятал покрывшийся мелкой влажной крошкой телефон в карман.

— Так сюрпризом должен был стать дождь? Ты серьезно?

— Глупо, да?

— Нет, совсем нет, — Вера еще раз подняла лицо вверх и прикрыла веки от удовольствия.

— Тебе нравится дождь. Я долго ждал момента, а погода словно повернулась ко мне спиной. Осадков ведь не было уже почти месяц, город изнывал от жары. А сегодня утром, когда ехал в машине, услышал по радио, что синоптики, наконец, пообещали долгожданный дождь. Я как дурак, целый день мониторил приложение, отслеживал движение грозового фронта. Кстати, да, обещали грозу. Настоящую… В общем, я решил, что это отличный день для прогулки.

— Ты ведь не любишь дождь…

— Не люблю. Но это не важно. Его любишь ты.

Сперва они шли размеренно.

Но непогода усиливалась, поднялся сильный ветер. Он порывами будил заснувшую на ночь листву на деревьях, проникал под толстовку, врывался через воротник и просачивался под одежду сквозь щелку между кистью и манжетами.

Внезапно небо разрезала молния, через мгновение послышался гром. Вера вскрикнула, а после рассмеялась. Втянула голову в плечи, посмотрела на Ваню, улыбнулась и шепнула: «бежим».

И тогда они побежали.

Не выбирая дорогу, бесстрашно ступая кроссовками в моментально образовавшиеся лужи. Смеялись, когда Вера снова вскрикивала от неожиданности, слыша очередной раскат грома. Они были на мосту, спешили на другую сторону набережной ближе к дому, когда дождь обрушился на землю сплошной стеной.

Вера остановилась первая, Ваня за ней — замер у ограждения и, уперевшись ладонями в холодный металл, опустил голову вниз, пытаясь отдышаться. До дома в принципе было недалеко, но непогода вносила коррективы в прогулку. Иван потянулся за телефоном, когда взгляд упал на девушку.

Раскрыв руки, подставив лицо под льющиеся с неба ручьи, прикрыв глаза, Вера стояла и улыбалась. Открытая, чистая, бесконечно счастливая, она заставила всего минуту назад рвущееся из мужской груди сердце замереть. Просто стоять и смотреть на нее, впитывать ее эмоции, делить их с ней поровну.

— Вера, ты мокрая совсем.

— Вань! Ванюш! Это так здорово, Вань! Ты чувствуешь? Чувствуешь силу природной стихии? Я словно очищаюсь, а ты? Вань, иди сюда. Раскрой руки и подставь лицо. Ты только посмотри! Это же прекрасно!

В тот же миг небо разрезало одновременно несколько молний сразу. Они растянулись по небу, иссекая его, покрывая тонкой причудливой паутиной осколков. Чтобы в следующее мгновение исчезнуть… А потом еще раз, и еще…

Новый раскат грома был такой сильный, что, казалось, даже массивное металлическое ограждение сотряслось, подчинившись силе стихии. Признав и покорившись.

Вера испуганно прикрыла ладонями щеки, резко опустила руки, рассмеялась звонко и снова подставила лицо под падающие холодные капли. Она была так изумительно красива в своем счастье, что Ваня не смог сдержаться. Улыбнулся, покачал головой и тоже сдался. Раскрыл руки, взглянул на небо и прикрыл глаза, прислушиваясь и пытаясь прочувствовать на себе, то, отчего Вера была такой счастливой.

Это была обычная вода.

Просто вода, падающая с неба.

Ваня понимал это. Где-то в дальних долях мозга, логичное объяснение происхождения осадков хотело пробиться через плотный барьер чувств, выстроенный нарочно. Чтобы понять ее, чтобы быть ближе…

И… это действительно было прекрасно.

Не думать ни о чем, не переживать о промокшей насквозь одежде, о полных кроссовках воды, о том, что, возможно, позже все это выльется в простуду. Просто чувствовать, просто подчиниться, осознать человеческую беззащитность перед властью чего-то непостижимого, потрясающего, красивого.

Ваня открыл глаза, сквозь плотную стену дождя посмотрел на Веру. Буравил ее взглядом пока не добился своего — она обернулась. В два шага он сократил разделявшее их расстояние. Остановился рядом, совсем близко, дышал хрипло и рывками.

Он поднял руку, аккуратно убрал прилипшие на лицо пряди, отвел их за спину. Скользнул пальцами по уху, дальше костяшками по острой скуле вниз, к подбородку. Путь пальцев прослеживал глазами, ими же ощупывал каждый миллиметр ее лица.

— Я сейчас до безумия хочу поцеловать тебя, — шепнул, но знал, что она расслышала. Не вздрогнула, не отступила. Ваня заметил лишь, как Вера задержала дыхание…

— Так может стоит рискнуть? — выдохнула в губы. — Однажды ты не захотел рисковать, помнишь?

В голове сразу же всплыли картинки. Такой же дождливый вечер, прогулка на набережной, раскат грома под крышей подъезда…

— Этой ошибки я не забуду никогда, воробышек. Я хочу тебя поцеловать… — снова повторил. — Всегда хотел.

Ваня приподнял ее подбородок, а потом и вовсе обхватил ладонями лицо, стирая большими пальцами ручейки дождя. Склонился, заметил, что Вера приподнялась на носочки. Усмехнулся этому. Сделал шаг… И еще один…

Казалось, мир вокруг перестал существовать. Шум дождя больше не оглушал, мокрая одежда не злила и не расстраивала. В тот момент вся вселенная сосредоточилась лишь на них двоих. В ушах было слышно только частое дыхание воробышка, по рукам, словно искры, расползалась ее дрожь.

Ваня приблизился еще. Вдохнул в себя ее воздух, поделился своим… Боднул аккуратно носом, улыбнулся. Он уже словно ощущал вкус ее приоткрытых губ, когда рядом, по мосту, просигналив, проехала машина, окатив их волной дождевой воды.

Вера вскрикнула и отскочила в сторону, расставила руки. И без того мокрая одежда теперь была безнадежно испорчена. Она осмотрела себя с ног до головы, на лице одна за одной сменились возмущение, огорчение, следом — безысходность и смирение. А потом она рассмеялась.